Жаворонки ночью не поют - Идиллия Дедусенко

— А ну на место! Сейчас же вернитесь!

— Пить хочется, — с некоторым вызовом сказал застигнутый врасплох Вовик.

— Всем хочется, но терпят, и вы потерпите.

— Не хочу терпеть! — упрямо заявил Вовик.

— Ах, не хочешь. Ну так… — Зойка искала, чем бы пригрозить, и, не найдя ничего другого, использовала старую угрозу: — Вот брошу вас, тогда делайте, что хотите.

Мальчишки нехотя вернулись на место. «Нет, спать нельзя, — подумала Зойка, — а то они такого натворят…». Два часа сна немного освежили её, и теперь она могла высидеть до утра. Услышав возню, проснулся Костя.

— Что случилось? — спросил он.

— Да вон «близнецы» чуть не отправились к той лошади напиться.

— Вот дураки, — солидно сказал Костя и стал пробираться к Зойке.

— Ты бы ещё поспал, — остановила его Зойка.

— Да я уже выспался.

Зойка оценила его великодушие: вдвоём всё-таки легче и веселее коротать остаток ночи.

Костя сел рядом. При зыбком свете звёзд Зойка едва различала его лицо. Он был похож на героя русской сказки: такая же копна пшеничных волос, светлые открытые глаза, в которых светилась совсем не детская рассудительность и серьёзность. На Костю можно было положиться во всём.

— Я столько раз целую ночь не спал, — начал он рассказывать. — Мы в ночное ходили с пацанами до войны. Коней стреножим, пустим на траву, а сами у речки сядем и всякие истории рассказываем, да чтобы поинтереснее и пострашнее. Так хорошо-о… «Бежин луг» читали? Это про нас.

— Нет, не про вас, — засмеялась Зойка. — Это же Тургенев ещё в прошлом веке написал.

— Ну и что? А всё — как у нас. А то ещё подойдёшь к речке поближе и слышишь, как рыба вскидывается: плеск, плеск… Чуть займётся рассвет — мы удочки закидываем: тут самый клёв, на рассвете-то. Эх, как хорошо было до войны!

— Да-а-а, — мечтательно протянула Зойка. — А я любила в кино ходить. А ещё я мороженое любила, в вафлях. Его выдавишь из трубочки, оно подтаивает, а ты его языком слизываешь, слизываешь, пока вафли не сойдутся.

Зойка смущённо умолкла, с удивлением обнаружив в себе, как ей казалось, излишнюю болтливость. Никогда прежде у неё не было такой тяги поделиться тем, что накопилось в душе. Но что же может она рассказать этому мальчику? И Зойка молча предалась воспоминаниям. Ей представилась их тихая зеленая улица, которая по вечерам оживала. Взрослые приходили с работы, садились на скамейки у ворот и весело переговаривались. Только заканчивался обмен новостями и дневными впечатлениями, затевали песню. Пели негромко, душевно и обязательно на два голоса.

Картина летнего вечера у родных ворот так живо представилась Зойке, что на глаза навернулись слёзы от невероятной тоски по дому. Где теперь отец? Жив ли? Что с мамой, Юркой, бабушкой? Она вот ушла, а они не успели, остались там, в городе, занятом врагами. Может, уже постреляли их.

Зойка представила всех троих, стоящих у ворот перед дулами автоматов. Три немецких солдата молча целятся в маму, бабушку и Юрку, а те стоят в оцепенении, понимая всю неотвратимость своей гибели. «Своих оставила, с чужими пошла, — вдруг ужаснулась Зойка. — Что я наделала?» Она зашептала со стоном: «Что я наделала, что наделала…»

— Вы чего, Зоя Дмитриевна? — тревожно спросил Костя.

Зойка удивилась, что так легко поддалась воображению, чего с ней тоже раньше не случалось.

— Нет, ничего, — успокаивала она, скорее, себя, чем Костю.

Некоторые ребята беспокойно ворочались. Теперь, когда время близилось к рассвету и самая страшная усталость прошла, их вновь начали одолевать жажда и голод. Зойка смотрела на их лица, такие беспомощные и доверчивые во сне, и уже казнила себя за недавнее: «Расхандрилась некстати. У этих ребят и вовсе никого нет. Я им и мать, и отец, и брат, и сестра, и дом родной. И самый главный начальник. Я за них в ответе. Нет, расслабляться никак нельзя».

— Пить, — послышался тусклый голосок Розы.

Малышка на секунду-другую села и тут же снова повалилась на землю. Но уже сидел и протирал кулаками глаза Вовик.

— Пить хочу, — требовательно заявил он. — И есть тоже.

— И я, — нерешительно поддержал его Толик.

Громко вздохнула проснувшаяся Таня. Она повернулась, легла на спину, но Зойка видела, что девочка не спит, растирая руками занемевшую ногу. «Пора вставать, — решила она, — и добираться до какого-нибудь жилья. Поднимется солнце, тогда никуда не дойдём, все попадают от жажды. Вода. Сейчас нужнее всего вода».

Идти пришлось недолго. Оказалось, что ночь настигла их километрах в двух от селения. Сначала они увидели при дороге ряды обтёсанных камней, испещрённых непонятными письменами, похожими на запятые и точки. От камней веяло запустением и унынием. Смотреть на них было боязно, казалось, что между камнями притаился кто-то диковинный и страшный. Зойка только успела догадаться, что это такое, как Костя объявил:

— Мусульманское кладбище. Не бойтесь, ребята, тут одни камни, больше ничего нет.

Но дети всё же заспешили, торопясь миновать странный погост. И в это время из-за последнего камня поднялось что-то чёрное и мохнатое.

— О-ой! И-и-и-и! — завизжали девочки.

Вся колонна замерла в оцепенении. Зойка в первую секунду тоже обмерла от страха, но «чёрное и мохнатое» сделало три шага к дороге, и она увидела, что перед ними стоит старик в бурке и высокой папахе. Опираясь обеими руками на тяжёлую палку, он молча смотрел на ребят. Если бы даже не повстречался старик, и так было бы ясно, что селение уже близко: покой для мертвых всегда находится рядом с местом, где обитают живые. Но, конечно, лучше спросить старика.

— Дедушка, село близко?

Зойка старалась говорить как можно приветливее, потому что старик хмурился, плотно сомкнув губы. Он ничего не отвечал, наверное, не слышал её вопроса, и продолжал смотреть на детей. Зойка живо представила недавно покинутое пустое селение и испугалась, что на их пути опять никого нет, кроме этого одинокого старика. А может, всё-таки он не один в своём ауле? Но она не решалась повторить вопрос, потому что старик угрюмо смотрел на ребят, и было непонятно, то ли он сердится, то ли не слышит.

Зойка сделала знак, и колонна двинулась дальше, а она ещё стояла и раздумывала, сумеет ли чего-нибудь добиться от старика или нет. Глянула на его лицо, изрезанное морщинами, как надгробный камень письменами, и подумала, что лучше его ни о чём не спрашивать.

Минут через десять они увидели селение, состоявшее из нескольких домов. Солнце ещё не взошло, но горизонт уже играл нежным румянцем. Несмотря на ранний час, селение было полно жизни. По дворам бродили собаки, в загонах блеяли овцы, в сараях кудахтали куры. У летних печей и колодца суетились женщины. Завидев ребят, они побросали кастрюли и ведра, повыходили на дорогу. Женщины были в длинных платьях и тёмных платках. Они с удивлением смотрели на детей, невесть откуда взявшихся в такую рань. Зойка от радости, что видит, наконец, настоящее селение, где есть люди, сначала не могла вымолвить ни слова, но, заметив ведро на краю колодца, закричала:

— Воды! Дайте нам воды!

Женщины закивали головами и поспешили к колодцу. Ребята припадали к кружкам и чашкам, к ковшам и ведрам — и пили, пили… А потом они «пировали», обмакивая пресные лепёшки в козье молоко. Им всё подносили и подносили варёные яйца, початки кукурузы, запечённые ломтики тыквы. Зойка уже заволновалась, что её орда начисто объест селение. Она, словно винясь перед женщинами, объясняла им, что это за дети и в какое положение они попали.

Утолив жажду и голод, ребята оживились. Зойка встала и, обращаясь к женщинам, сказала:

— Спасибо за гостеприимство. Уж вы нас простите, съели так много. Но нам далеко идти, до самого Баку.

— Э, куда сейчас идти? — возразила одна из женщин. — Зачем идти? Солнце у вас все силы выпьет. Нельзя идти. Солнце на покой — тогда идти.

Зойка удивилась, до чего же просто. Как ей не пришло это в голову? Действительно, лучше идти ночью, рано утром, а днём, в самый зной, прятаться от солнца и отсыпаться.

— А можно у вас остаться до вечера? — неуверенно спросила Зойка.

— Почему нельзя? Конечно, можно. Идите на сено, на траву, в сараи… Где удобно, там и спите.

Ребят разморило после сытной еды, да и усталость ещё не прошла, и они быстро разошлись по сараям и закуткам — повсюду, где нашли сено или прохладу. Зойка теперь только расслабилась и тотчас ощутила, как её охватывает дрёма. Падая на сено, она подумала: «Какое счастье, что можно спать до вечера». Ей вообще нравился этот аул, где было так хорошо и покойно.

Когда Зойка проснулась, женщины, собравшись в кружок, сидели на камнях у колодца. Неподалёку стоял старик, тот, что повстречался у кладбища. Он, всё так же опершись на толстую палку, смотрел вдаль. Зойка тихо подошла к женщинам и спросила:

— У него несчастье? Мы видели его на кладбище рано утром.