Жаворонки ночью не поют - Идиллия Дедусенко

— Ребята, там люди! — обнадёжила детей Зойка. — Потерпите немного, скоро отдохнём.

Все воодушевились, подтянулись, пошли быстрее. Зойка приостановилась, поджидая, пока колонна подберётся. Она видела, как торопились, спотыкались, падали и снова вставали самые маленькие — Роза и Таня. Девочки совсем выбились из сил. Она подошла и взяла на руки Таню.

— Нина, возьми Розу!

Нина было выпятила недовольно губы, но, увидев, как сама Зойка подхватила Таню, подняла Розу, совсем ослабевшую, едва державшуюся на ногах. Колонна двинулась быстрее.

Скоро уже можно было различить небольшие сакли, сложенные из чёрно-серого сланца. Впереди стояло маленькое селение. Вид у него был тоскливый, безрадостный, но надо было где-то передохнуть, и Зойка повела ребят к селению.

Первая сакля оказалась забитой наглухо. Зойка толкнула дверь во вторую. Дверь тихо заскрипела и, не открывшись до конца, снова вернулась на место. Из сакли никто не вышел. Зойке стало жутко, но она, преодолевая страх, направилась к третьей. Эта тоже была забита, как и первая.

Зойка осмотрелась: нигде ни души. Во дворах не было даже ни одной кошки или собаки. Будто страшный мор опустошил это селение. Где же люди? Как страшно… На миг ей показалось, что вся земля уже сожжена войной. Не осталось ни деревца, ни кустика, ни травинки. Только эти чёрно-серые, похожие на пепел, пустые сакли и они, обездоленные, заброшенные сюда жестокой судьбой дети.

Она беспомощно опустила руки и повернулась к ребятам. Как жутко они молчат. Молчат и ждут… Зойка решительно шагнула к последней сакле. Дверь легко отворилась, и первое, что увидела Зойка, была стена, на которой висели в ряд пять мохнатых бурок. На полу, лицом к стене, низко склонив голову, сидела женщина в чёрном платье.

Зойка не видела, стара женщина или молода. Трудно было также понять, жива она или застыла вот так, настигнутая внезапной смертью. Зойка робко кашлянула, но женщина не шевельнулась. Чувствуя, как в животе завертелся холодный клубочек страха, Зойка нерешительно сказала:

— Здравствуйте.

Женщина медленно повернула голову. Из-под чёрного платка, закрывавшего почти всё лицо и плечи, строго глянули на Зойку большие скорбные глаза. В них не было ни удивления, ни вопроса, только эта бесконечная скорбь.

— Здравствуйте, — повторила Зойка, обрадовавшись, что женщина всё-таки жива. — А где остальные люди?

Женщина встала, опираясь о пол руками, и Зойка поняла, что ей уже немало лет, пожалуй, даже слишком много. Старуха, не отвечая, пошла к двери. Зойка шагнула за порог, уступая ей дорогу. Старуха вышла из сакли. Маленький дворик был до отказа забит детьми. Кто сидел на горячих камнях, кто опустился прямо на землю, кто продолжал стоять, прислонившись к сакле. Люда держала на коленях Розу. Все дети сильно страдали от жары. Пот струился по запыленным лицам, и казалось, что это текут чёрные слезы.

Женщина остановилась, поражённая этой картиной. Откуда столько детей? Зойка, уловив вопрос на почти безжизненном лице старухи, быстро сказала:

— Мы из детдома. Идём в Баку. Эвакуируемся.

Старуха продолжала молчать, и Зойка добавила:

— У этих детей никого нет. Их отцы погибли на фронте, матери умерли.

Старуха молча закивала головой, затем повернулась и пошла в саклю. Пока Зойка раздумывала, не пойти ли следом, женщина вынесла два лаваша и головку овечьего сыра. Она протянула их Зойке и произнесла свои первые слова:

— Кушайте, дети.

Старуха достала воды из колодца. Дети бережно, экономя воду, обмывали грязные лица, и от этого сразу становилось легче. Женщина сидела на пороге сакли, высоко подняв колени и опершись головой на руки. Ребята немного оживились, сами достали воды из колодца, наполнили пустые бутылки. Но говорили почему-то вполголоса, словно боялись спугнуть тишину, висевшую над аулом.

— Почему вы здесь одна живете? — спросила Зойка, подсаживаясь к старухе.

Женщина подняла на неё печальные глаза:

— Осталась одна. Сегодня рано утром отсюда ушли все. Сели на повозки и уехали.

— А вас оставили? — ужаснулась Зойка.

— Сама осталась. Некуда мне идти со своей земли.

— А если немцы придут?

Старуха подняла руки и обратила лицо к небу:

— Пусть аллах пошлёт их сюда поскорее! Я хочу посмотреть им в глаза и спросить: «Где мои сыновья?» Пусть они ответят мне, эти шакалы!

Дети сбились в кучки и с испугом смотрели на женщину, произносившую такие странные слова. Старуха встала и некоторое время оглядывала их, шепча: «Детки…детки…вот такие же… бегали здесь…детки…». Потом она упала на колени, высоко вскинула руки и стала громко говорить, протяжно, как заклинание, мешая русские слова со своими, не понятными детям:

— О, аллах! Ты подарил мне пять сыновей, а они отняли их у меня! Когда погиб мой первый сын, я повесила на стену его бурку… А недавно повесила последнюю, пятую… Нет больше у меня моих детей. Нет у меня теперь жизни. Как сухая былинка на ветру, качаюсь я от горя. Одна отрада мне осталась: пошли мне этих шакалов — я хочу отомстить им за моих сыновей!

Старуха умолкла, опустив голову. Потом оглядела ребят, застывших в изумлении и страхе, и снова обратилась к небу:

— О, аллах! Ты видишь эти зелёные побеги. Не дай им засохнуть, всемогущий! Возьми под своё крыло сирот, защити их!

Старуха поднялась с колен, отталкиваясь слабыми руками от земли. «Как она останется здесь одна?» — подумала Зойка.

— Бабушка, идёмте с нами, — предложила она. — Вам нельзя оставаться.

— Нет, дочка, никуда я не пойду, — ответила женщина. — Я родилась на этой земле. Здесь родились и росли мои сыновья. Отсюда я проводила их на войну. Вся моя жизнь прошла здесь. Пусть эта земля и примет меня. А вы идите, дети мои, идите. И да поможет вам аллах!

Дорога медленно ползла по растрескавшейся земле. Солнце палило нещадно. Но дети шли, потому что в этом было их спасение. Тёмные сакли отодвигались всё дальше и дальше. Зойка то и дело оборачивалась, удерживая подступавшие слёзы, и ещё долго видела высокую фигуру женщины в чёрном платье и чёрном платке. Она стояла у своей сакли, на краю пустого аула, словно памятник материнской скорби.

Они шли так бесконечно долго, что уже забыли, как начался для них этот страшный день. По дорожным знакам определили, что позади осталось двадцать семь километров. Всё труднее становилось держать строй: слабые спотыкались, падали, отставали. Их поднимали, выжидали минут пять-десять, пока они чуть-чуть передохнут, и двигались дальше. Теперь колонну то и дело обгоняли повозки, изредка — машины. Люди торопливо оглядывали детей и проезжали мимо — как видно, всех подгонял страх. А скорее всего, не догадывались, что эти ребятишки идут одни, без взрослых.

При дороге стали попадаться худосочные кусты. И хотя было ещё светло, Зойка высматривала место для отдыха: все выбились из сил, и она боялась, что дети упадут прямо на пыльный тракт. Вдруг её нагнал Костя:

— Зоя Дмитриевна, вы слышите?

— Что? — как и он, шёпотом спросила Зойка.

— Гул… Они летят.

Костя был спокоен с виду, только вокруг рта напряглась и побелела кожа. Зойка поняла его и прислушалась, чуть замедлив шаг. Да, сзади их настигал едва различимый воющий звук. Почти в ту же секунду его услышали и дети. Они стали беспокойно оборачиваться и изо всех сил старались идти быстрее.

Вскоре раздались первые взрывы. Где-то там, за брошенным аулом.

— Быстрее, быстрее! — крикнула Зойка и рванулась вперёд.

Дети и сами понимали, что надо спешить. Они почти бежали по раскаленной дороге. А гул самолетов становился всё ближе. «Не уйти!» — осознала Зойка.

— Бегите подальше от дороги, вон к тем кустам! — крикнула она.

Дети бежали к чахлым кустикам и один за другим бросались на землю, прижимаясь к ней измученными телами. Скоро все, кроме Зойки и Кости, уже лежали. Зойка ещё раз окинула взглядом трассу: никто не остался? Совсем близко рванула бомба, и Зойка с Костей бросились на землю.

Дорога вмиг стала шумной. По ней стремительно проносились грузовики, «газики», подводы. Всё это устремилось на юг, а с воздуха, преследуя их, летели бомбы. Взрывы, крики людей, ржание лошадей, рев моторов — всё слилось в бесконечный страшный гул, который словно закрутился в огромный ревущий шар и всё кружился и кружился над небольшим клочком земли.

Как долго тянутся минуты! Зойка хотела приподнять голову, но страх прижимал её к земле. Казалось, в этом аду невозможно выжить.

Трудно было определить, сколько они пролежали, ничего не чувствуя от страха. Но вот гул отодвинулся, укатил вместе с последними машинами и телегами. Зойка поднялась. Начали вставать и ребята.

— Никто не ранен? Все целы? — беспокойно спрашивала Зойка — Становитесь в строй.

Ребята были живы и невредимы. С перепачканных лиц уже начал сходить испуг. Пересчитав колонну, Костя с недоумением, как бы не веря самому себе, сказал: