Эликсир для избранных - Михаил Анатольевич Логинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отложив в сторону журнал для конезаводчиков, я снова полез в коробку с бумагами. Попробовал почитать о том, насколько выросла яйценоскость кур в результате применения овариолизатов, но мне стало скучно. Перебирая ветеринарные журналы и адреса, преподнесенные Заблудовскому в 1930 году в связи с 25-летием научной деятельности, я вдруг наткнулся на небольшую книжечку, на обложке которой было написано «Журнал наблюдений». На форзаце стояла уже знакомая мне круглая профессорская печать, а на первой странице аккуратным, четким почерком было выведено «Опыт 1» и дата записи – 18 июля 1924 года…
«Собака-самец, по внешнему виду старая, 17–18 лет. Последнее время почти не выходила на улицу. Впрыскивание в яички препарата, полученного от быка. Постепенно у животного появился аппетит, улучшился общий вид, явилась подвижность. Половой подъем был полный: собака стала гоняться за самками и грызться с самцами…» В конце чернилами немного другого оттенка была сделана приписка: «Явления омоложения здесь сходны с описанием Штейнаха, Шмидта и др.». Я еще раз перечитал написанное. Потом встал из-за стола и вышел в прихожую. Подошел к книжным полкам, быстро отыскал черный шеститомник Булгакова. Том второй. «Собачье сердце». Где же это место? Где-то вначале… Вот оно. «…Пес собрал остаток сил и в безумии пополз из подворотни на тротуар. Вьюга захлопала из ружья над головой, взметнула громадные буквы полотняного плаката „Возможно ли омоложение?“»…
Казань, июнь 1924 года
– Ну-ка, ну-ка, псина! Как поживаешь?
Павел Заблудовский присел на корточки перед входом в невысокий деревянный сарай, находившийся на территории Утилизационного завода. В сарае, судя по всему, хранилось сено. Возле двери на земле лежала собака, дряхлая и облезлая. Профессор потрепал пса по голове, почесал за ухом, но тот оставался к ласке совершенно безучастным.
– Да, подходящий экземпляр вы подыскали, Борис Ростиславович, – сказал Заблудовский, обращаясь к высокому молодому человеку, стоявшему у него за спиной. – Полагаю, что результаты будут здесь хорошо видны, разумеется, если опыт окажется удачным.
Заблудовский выпрямился и отряхнул руки.
– Вы любите собак, Борис Ростиславович?
– Я к ним равнодушен, – откликнулся молодой человек.
– А я вот, знаете, люблю. Вырос в доме, где всегда была какая-то живность – кошки, собаки. Ну да это к делу отношения не имеет. Я думаю, мы сделаем этому псу инъекцию препарата, полученного от быка.
– Прямо в яички?
– Да.
– Кому принадлежит собака? – обратился профессор Заблудовский к стоявшему тут же сторожу, небритому мужику в старых валенках.
– Кому-кому? Утилизационному заводу.
– А где она живет?
– Да тут и живет – на сеновале, – мужик кивнул головой в сторону сарая. – Правда, толку от нее нет уже никакого, старая…
– Старая, говорите? А сколько же ей лет?
– Да кто ж знает?
– По виду лет семнадцать-восемнадцать, – негромко произнес молодой человек.
– Похоже на то, – согласился с ним Заблудовский. – Так завтра, Борис Ростиславович, и забирайте ее в клинику…
Казань, июль 1924 года
– Ну, шо, Митрич, давай, наливай! – произнес сторож и взял со щербатой тарелки кружок копченой колбасы.
– Да тут, Иван Палыч, и разливать-то нечего, – вздохнул Митрич, средних лет мужчина с бледным одутловатым лицом, служивший на Утилизационном заводе кочегаром. – Вон, на дондышке осталось…
– На дондышке – не на дондышке, ты разливай, – сказал сторож. – А ежели шо, так мы еще сгоняем.
– А деньги? – покосился Митрич на сторожа.
– Не боись, – успокоил его Иван Палыч. – Деньги имеются.
– Откудова это у тебя, дядя, деньги? – недоверчиво спросил кочегар.
– Оттедова… Прохфессор дал!
– Какой еще прохфессор? – удивился Митрич.
– А такой…
Тут за окном раздался собачий лай, потом послышались рычание, шум борьбы и громкий визг.
– Вот черт! – выругался сторож, приподнимаясь со стула и выглядывая в окно. – Шо они там опять затеяли, окаянные?
Во дворе Утилизационного завода совершалась собачья свадьба. Вокруг течной суки – небольшой белой собачки с хвостом колечком – вилась стая возбужденных кобелей, которые теперь схватились в драке и клубком катались по двору. Вдруг от клубка этого отделилась черная псина и бросилась наутек. Одна из собак погналась за отступающим противником. Но в этот момент сторож высунулся из окна и заорал во всю глотку:
– А ну, пошли, бл…, на х…! Убью, суки!
И запустил в стаю валенком. Собаки бросились врассыпную, а черный пес, воспользовавшись суматохой, успел скрыться через дыру в заборе. На время восстановился порядок, и сторож снова уселся за стол.
– Вот сволочи! – сказал он в сердцах. – Покою от них нету!
– Да перебить их давно пора, – мрачно заметил Митрич. – Вызвать саночистку, и каюк! Все равно толку от них никакого нету.
– Толку нету, – согласился с ним сторож и отправил в рот кусок колбасы. – Хотя енто как посмотреть… Я те вот про прохфессора начал…
– И чего?
– А вот чего. Недели две назад заходит к нам на двор человек. Молодой. Вида строгого. Пальто хорошее. Прям ваше благородие… Смотрит на меня и говорит: «У вас тут собаки имеются?» Я ему отвечаю: «Так, мол, и так, собаки имеются, а в чем собственно дело, товарищ?» Он на меня зыркнул злобно так и говорит: «Я вам не товарищ, а собаки нужны для опытов». Я его натурально спрашиваю, для каких таких опытов. Он на меня опять зыркнул и говорит: «Не вашего ума дело». Но вы, говорит, милейший, внакладе не останетесь. И вынимает из кармана червонец! Ну, я шо? Я ничего. Повел его на сеновал Шарика показывать…
– Шарик это который?
– Ну, черный кобель такой, старый, облезлый, все возле ворот лежал…
– А-а-а… этот… понятно… И че?
– Осмотрел, значица, этот субъект Шарика, даже в пасть ему заглянул, и говорит: «Подходяще. Завтра мы к вам придем». А наутро и правда приходят. Двое. Молодой этот, а с ним постарше, лет сорока. Тоже старорежимный господин. Посмотрели они пса, поспрашали меня, шо да как? Кто хозяин? Скока годков собачке? Потом потолковали между собой. И этот, который постарше, видать, главный, говорит молодому – мол, забирай.
– Куда?
– В клинику.
