Спицы в колесе Сансары - Надежда Первухина

— Здравствуй, Лекант, — сказала женщина, улыбаясь и подтягивая к себе шлейф своего платья. — Присаживайся, где хочешь. Эти покои очень просторные. Только присаживайся так, чтобы я не теряла тебя из виду. А то ты снова спрячешься, хитрец!

Женщина мелодично рассмеялась. Улыбка делала ее лицо еще более прекрасным. Но Лекант отводил взгляд от ее лица, словно оно было проклято.

— Почему ты не приветствуешь меня? — меж тем спросила женщины и присела на лежанку, обитую зеленым бархатом.

— Приветствую тебя, госпожа, — сказал Лекант.

— Подойди. Сядь рядом, — почти приказала ему она.

Он подошел и сел.

— Ты разве забыл мое имя, Лекант?

— Оно для меня запретно.

— Неправда. Имя любимой женщины не может быть запретным, а ты любишь меня, Лекант, хоть и боишься признаться в этом.

— Я никогда не любил тебя, Лалит!

Женщина улыбнулась.

— Лжешь. Будь ты хоть Буддой, и то ты не устоял бы против меня. И ты не устоял.

— Ты одолела меня не в честном бою, Лалит. При тебе были браслеты богов.

— Да, — самодовольно сказала Лалит. — Они и сейчас при мне. Хочешь поглядеть?

Она воздела руки вверх, широкие рукава упали, и Лекант увидел, как на запястьях Лалит сияют прекрасные браслеты. Браслеты, которые раньше давали ему силу и мощь, а теперь превратили его в раба.

— Вот они, браслеты, у меня, — сказала довольная произведенным эффектом Лалит. — И значит, ты должен повиноваться мне.

— Чего ты еще хочешь от меня?

— Клятвы.

— В чем ты хочешь, чтобы я поклялся?

— Поклянись, что ты не будешь искать наше дитя и не причинишь ему вреда. Тогда твое положение станет иным.

— Я не могу дать такой клятвы. Придет срок моего освобождения из рабства, и тогда я найду это чудовище, куда бы ты его ни запрятала. Найду и уничтожу.

— Лекант, Лекант… Разве дхиан Порядка может быть таким жестоким? А ведь ты когда-то был именно дхианом Порядка. Я забрала твою силу, но у тебя осталось сердце. Как же ты можешь собственным сердцем желать гибели своему единственному ребенку?!

— Этот ребенок — чудовище. Он сожжет ангелов и бросит вызов Творцу. Он не должен жить.

— Нет, Лекант, нет! Все не так страшно. И потом, почему ты думаешь, будто бросить вызов Творцу — преступление, достойное смерти? Люди, эти твари, эти букашки, всей своей жизнью каждодневно бросают вызов Творцу. И Он не карает их, не мстит им.

— Есть ад.

— О, Лекант! Разве ты не знаешь, что такое ад? Ведь ты был там.

— Я и сейчас там.

— Тем более. Ад — это не более чем отсутствие любви, мой дорогой. Отсутствие любви и любимых. Я же предлагаю тебе свою искреннюю любовь, Лекант. Будь со мной, и ты познаешь рай.

— Ты не умеешь любить, Лалит. Ты умеешь только творить рабов.

— О как ты неправ, Лекант! Даже победив, я продолжаю любить тебя. Ведь я не развоплотила тебя, не сделала бродячим духом без места и времени. Разве это не любовь? И разве не любовь заставляет меня скрывать от тебя нашего ребенка? Я берегу его от твоих безумных выходок. Я хочу, чтобы он жил!

— Он погубит мир.

— Погубит, но и возродит его, Лекант. Ты не хуже меня знаешь, что когда-нибудь этот мир должен погибнуть, уж слишком он прогнил. Ты же знаешь, среди людишек есть те, что верят в какого-то Учителя и Помазанника, который умер и воскрес. Он должен прийти на землю и устроить всем суд. Но это же смешно. Судить надо начинать с Неба!

— Только люди могут судить ангелов.

— Нет! Как ты смешон, Лекант, со своей любовью к этим тварям. Неужели ты веришь и их басням о Помазаннике? Я читала книги о Нем — они слабы и бледны. Наш сын вырастит и затмит Его. Но самое главное — наш сын будет настоящим судьей. Сначала он будет судить Небеса, а потом уж обновит землю.

— Он уничтожит человечество.

— Вот уж о ком у меня меньше всего болит голова. Человечество! Смешно и думать об этой грязи под ногтями. Что ты нашел в них, Лекант, что так печешься о них?

— Они добры.

— Добры? Да не они ли распяли своего Помазанника? Да не они ли жгли самых своих разумных и талантливых на кострах веры? Да не они ли убивают за золото и даже за простую мелочь вроде нефти?! Добры?! От их доброты кровь льется рекой!

— Мы — дхианы, мы не должны судить, мы должны помогать людям. Это наш долг.

— Ну уж точно не твой долг, Лекант. Ты перестал быть дхианом, едва я отняла твои крылья. Благороднорожденный! Ты смешон и мелок. Ты думаешь только о людях, тогда как я думаю о Вселенной! Послушай! А помнишь, ты был влюблен в смертную? Даже более того, в мертвую! Ведь она была мертва, когда откопала твою гробницу, куда я заточила тебя! Дай вспомнить ее имя… Да, верно, Тийя!

— Не смей марать ее имени своими нечистыми устами! Не смей, или узнаешь силу моих рук!

— О, дай мне, дай мне узнать силу твоих рук, златоперый Лекант, — томно изогнулась Лалит. — Дай мне познать тебя снова и снова, и я подарю тебе такое наслаждение, которого не могла подарить твоя Тийя. Ведь ты же любишь меня, хотя и боишься признаться в этом.

— Я не люблю тебя!

— Снова ложь. О как ты лжив, Лекант. А хочешь, я покажу тебе, где и с кем сейчас твоя возлюбленная? Она оказалась тебе неверна.

Лекант стиснул кулаки.

— Пусть, — сказал он. — Я желаю ей счастья.

— И все-таки посмотри, посмотри!

Ладонью Лалит словно размыла перед собой пространство. И Лекант увидел Тийю. Она шла по летнему лугу, собирала цветы, а рядом с нею шел мужчина, он обнимал ее за плечи.

— Видишь? — змеей выползла Лалит. — Как быстро она нашла тебе замену! А ты еще говоришь, что люди хороши и добры.

— Люди хороши и добры, — спокойно сказал Лекант, вглядываясь в счастливое лицо Тийи. — А моя любимая не виновата. Это сделал я.

— Что ты сделал?!

— Я стер ей память о себе. Она забыла меня. А потом я сплел судьбы так, чтобы она встретила этого лемурийца.

— Что?! — свела брови Лалит. — Он лемуриец?

— Да. Теперь Тийя в надежных руках. Лемуриец не даст ее в обиду никому. И тем более тебе.

— Я просчиталась! — крикнула Лалит и стерла изображение. Потом она накинулась на Леканта и принялась колотить его маленькими острыми кулачками. — Негодяй! Ты снова перехитрил меня с этой девчонкой! Знай, что я убью ее!

— Не убьешь. Лемуриец не позволит.

Лалит успокоилась, поправила платье, хмыкнула:

— Ладно. В конце концов, она просто смертная. Она доживет лет до семидесяти и отправится в ад. А лемуриец изведется от скорби. Он-то бессмертен. Хорошую услугу ты оказал представителю великой расы!

— Все будет хорошо, — сказал Лекант. — Все будет не так, как ты предполагаешь, Лалит. Потому что есть Творец, и Он сильней тебя.

— Ну, довольно разговоров, — утомленно сказала Лалит. — Я пришла к тебе не за этим.

— А зачем?

— Ты не догадываешься? Здесь, в Шамбале, ни один мужчина не может ублажить мою плоть так, как ты. Приступай.

— Нет.

— Лекант, противиться глупо. Ты ведь хочешь меня, я это вижу. Ты мой раб и будешь моим рабом. А раб должен выполнять все повеления госпожи.

Лалит встала с лежака и медленно разделась.

— Я ведь по-прежнему хороша? — улыбаясь, спросила она Леканта.

— Слишком хороша для меня, — ответил он.

Лалит подошла к нему и стала стаскивать с его плеч халат.

— Что ты противишься, как целомудренный юноша, Лекант? Уж мы-то с тобой много в своих существованиях нагрешили. И только наш сын откроет для нас рай.

— Мне не нужен рай. Мне не нужна ты! — крикнул Лекант.

Откуда в руках его оказался нож?!

И он ударил этим ножом Лалит. Он рассек ее надвое, и женщина упала, заливая кровью изумрудного цвета ковры.

— Ты тупица, Лекант, — прохрипела она. — Меня этим не возь…

Он отсек ей голову, и она замолчала.

— Проклятая тварь, — сказал Лекант и, бросив нож, вышел из комнаты.

Никто не попался ему на пути, никто не остановил его, и он вышел из здания «Озорной пташки». Он сорвал с плеча наплечник раба, и, переходя от дома к дому, от дворца к дворцу, запутал свои следы. А потом он вошел в разошедшуюся перед ним щель пространства и исчез…

Меж тем в «Озорной пташке» все шло своим чередом. Веселье, вино, забавы и смех были повсюду. Друкчен, успевший задремать в жарких объятиях госпожи Мой-нян, проснулся и выпил вина.

— Ах, милая! — погладил он по плечу Мой-нян. — Жаль с тобой расставаться, но ничего не поделаешь, мне надо до рассвета вернуться в свое жилище. Вдруг принцесса Ченцэ пришлет за мной? Она говорила, что отпустит меня в отшельники, отправит во внешний мир, чтобы я принес ей своего маленького сынишку на воспитание.

— Друкчен, дорогой! — воскликнула Мой-нян. — Во внешний мир мы отправимся с тобой вместе, я пойду за тобой как нитка за иголкой, до того ты мне понравился. А сынишку твоего возьмем и передадим принцессе. Если уж будет таков ее приказ.