Интересная жизнь… Интересные времена… Общественно-биографические, почти художественные, в меру правдивые записки - Владимир Михайлович Соколов

промахнуться в такую стаю невозможно. На этом охота закончилась. Как выяснилось, озеро это входило в охотничий заповедник! Правительственный, для простых людей закрытый. А дядечка, который в ладоши хлопал, – главный егерь. Погуляли мы еще немного, а потом нас в юрту пригласили. В юрте огромный котел на огне стоит, в нем варятся куски свежайшего бараньего мяса. Запах потрясающий, зазывной! Хозяева спрашивают меня, как я есть буду – как европейцы или как мы, казахи?

– Конечно, как местные едят!

– Тогда снимайте рубашку, подпоясывайтесь полотенцем.

Снял, обнажив свой тощий торс. И стали мы есть. Тоже как местные. Берешь в ладонь (бешбармак в переводе и означает «пять пальцев») хлебную лепешку, специально приготовленную для бешбармака, окунаешь в котел, вылавливаешь кусок баранины и отправляешь в рот. Сок по голой груди течет. А рядом стоит молоденькая казашка с кожаным бурдюком. Наливает она из него в пиалу холодный, слегка пенящийся кумыс и тебе протягивает. Блаженство! Напрягает только то, что хозяева все время наполняют полные граненые стаканы коньяком, пьют и тебя выпить уговаривают. А я за раз выпить могу только две-три рюмочки, да и то не поутру. Хорошо, что приспособился в юрте незаметно выливать коньяк на землю. К чему я так подробно рассказываю об этом? Ну, во-первых, приятно вспомнить подобное пиршество, вкусно поесть я всю жизнь любил. Главное же, конечно, не в этом.

Специальный самолет, десятки сопровождающих, охота в заказнике, отара баранов, поставленные юрты – и все это для одного человека, и все это, невзирая на затраты. Да и в самой Алма-Ате всю неделю – пиршества, концерты, подарки… Все желания мгновенно удовлетворяются, все, естественно, бесплатно. В общем, коммунизм в одном конкретном месте, для одного конкретного круга людей. Как я к этому относился? Сказать, что возмущался, протестовал, – неправда, но некую неловкость отчетливо ощущал. Подобная неловкость, возрастая с годами моей жизни на «начальной ступени Высшего круга», все больше и больше смущала мое сознание. Но, скажу откровенно, не более того.

Я никогда не был диссидентом, понимая под этим словом не только «инакомыслие», но и обязательное «инакодействие», т. е. борьбу с господствующим положением вещей. Никаких форм борьбы с советской властью я не только никогда не вел, но всегда честно и осознанно ей служил. Борьба шла внутри меня, между моими представлениями о подлинном социализме и тем, как он выглядел в реальности. Уже писал и вновь повторю: ничего более разумного, справедливого и морального, чем организация общества на принципах социализма, я не встречал. Но самой большой проблемой было реальное воплощение основополагающих теоретических принципов социализма в жизнь: их искажение (в СССР, в странах народной демократии, в азиатских, латинских, африканских вариантах), неполнота их воплощения (в скандинавских странах), отсутствие серьезных научных разработок особенностей функционирования социализма в современных условиях (хотя бы объективного всестороннего анализа «рыночно-планового социализма» в Китае). Именно эти расхождения между теорией и практикой серьезно смущали мое сознание, порождая некую дихотомию. И сегодня бедой наших общественных наук является практически полное отсутствие интереса к серьезному анализу социального обустройства общества.

Позором я считаю, что нынешние власти полностью проигнорировали такую знаменательную дату, как 200-летие со дня рождения К. Маркса. Во многих странах, которые принято называть «цивилизованными», этой дате были посвящены научные конференции, собрания общественности, открыты выставки, не говоря уж о том, что практически на всех социальных факультетах ведущих университетов мира изучается его теория… У нас же памятники К. Марксу стоят, а в истории общественной мысли он как бы и не существует. Не место здесь анализировать сильные и слабые стороны его теории, но история человечества показала, что большинство главных его идей не устаревают, а подкрепляются неопровержимыми фактами. В то же время насущной необходимостью является пересмотр некоторых из них: важно показать, почему они «не сработали», в чем надо их исправить, дополнить, развить. Ведь сам К. Маркс говорил, что он заложил лишь краеугольные камни научного познания общественного развития. Нерешенными остаются такие фундаментальные проблемы, как сочетание социалистических и капиталистических начал, прежде всего принципов планового и рыночного хозяйствования, степени и уровней обобществления производства, демократических механизмов контроля над властью, над элитой, понятия подлинного социального равноправия, учет в государственном управлении воли и особенностей ментальности населения и им подобные. Вот и движемся мы как слепые котята, без серьезного научного и объективного анализа бытия государства и нации то ли вперед, то ли назад, то ли вообще куда-то в сторону… Продолжим, однако, описание моего индивидуального бытия.

Командировки в мои комсомольские годы были не только и даже не столько внутри страны, сколько за ее пределы. Попасть за границу в годы советской власти – удел избранных. Я же, как «полуизбранный» (см. во Вступлении о градации социальных групп), в самые мои молодые годы попал сразу же в капстрану! Да еще на такое событие – VIII Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Хельсинки в 1962 году! Вообще-то на Всемирном фестивале молодежи я уже бывал – шестой фестиваль проходил в 1957 году в Москве. Был я в то время просто студентом, поэтому на его мероприятия допущен не был, но как внештатный экскурсовод Москву иностранцам показывал. Помню, как стыдно мне было из-за в общем-то незначительного эпизода с молодыми туристами из Дании. Даже двух эпизодов. Во-первых, после моего восторженного рассказа о Кремле меня спросили: «А сколько гектаров он занимает?» А я не знал! Пришел домой, судорожно залез в справочники. С тех пор на всю жизнь запомнил – территория Кремля – 27,7 га! Другой эпизод этой несчастной экскурсии характеризует не столько меня лично, сколько время, в которое я жил. В конце поездки я должен был расписаться в документе у шофера, но ручки у меня не оказалось. Подбирая те немногие английские слова, которые знал, я попросил весьма симпатичную датчанку дать мне авторучку. Она улыбнулась, достала листок бумаги, написала на нем номер своего телефона в гостинице и протянула мне. Я судорожно схватил бумажку, взял авторучку, расписался у водителя, вернул ее датчанке и, выскочив как ошпаренный из автобуса, тут же выбросил ее записку. Последнее, что заметил, – удивленно поднятые брови девушки. Знала бы она, как строго нас предупреждали «серьезные люди», чтобы мы не устанавливали с иностранцами никаких контактов!

На фестивале же в Хельсинки я был уже в другом статусе: не просто член делегации, но включенный в небольшую когорту «избранных» – в состав пропагандистской группы.

Восьмой фестиваль от предыдущих отличался рядом принципиальных особенностей. Во-первых, и это главное, это был первый фестиваль, который проходил в капиталистической стране. Во-вторых, на нем был открыт дискуссионный международный клуб. Вот для участия в