Марта из Идар-Оберштайна - Ирина Говоруха

целовал лоб и повторял:

– О боже! Кохана, в тебе жар! – поворачивался к толпе с криками: – Люди, благаю, дайте хоч трохи води!

Под вечер девушка осела и схватилась за раздувшийся живот. Парень заплакал, продолжая умолять о помощи. Среди пленных оказался студент медицинского. Он с трудом пробрался к страдалице, пощупал живот и диагностировал разрыв мочевого пузыря. Предупредил, что помочь может только срочная операция. Молодой человек, дико озираясь по сторонам, требовал включить свет, остановить состав, сделать прямо на пересоленной мочевиной соломе эту чертову процедуру. Пленные опускали глаза и отворачивались, пытаясь абстрагироваться от его обжигающего горя.

На каждой станции избавлялись от умерших. На границе с Польшей выбросили и его кохану, а еще десятилетнюю девочку и родившегося бездыханным ребенка. Остарбайтеров раздели, сделали дезинфекцию и снизошли до похлебки из чечевицы. Затолкали в другие, узкоколейные, вагоны и повезли дальше в великую Германию.

Василий единственный из всех ехал в комфортных условиях. Вместо соломы – скошенная душистая трава с подмаренником, ненавязчиво пахнущим медом, небесным цикорием и диким луком. Вместо закопченного потолка – купол барвинкового неба. Покуда все изнывали от холода, голода и неизвестности, он мысленно ласкал свою ненаглядную Галю. Соединял родинки, трогал выпуклости и впадинки, подставлял солнцу белоснежную грудь с тонкими паутинками вен и упивался ее лихорадочным шепотом: «Прекрати, выдумщик, увидят!» Со временем обожженные собственными стонами влюбленные овладевали собой, и Василий рассказывал о спортивном параде, увиденном в столице.

– Представляешь, по площади идут тысячи людей из гимнастических союзов и спортивных объединений. Сильные, выносливые, загорелые. Машут толпе, призывают закаляться и поют:

Ну-ка, ветер, гладь нам кожу, Освежай нашу голову и грудь! Каждый может стать моложе, Если ветра веселого хлебнуть!

Раз – и спортсмены построили высоченную пирамиду, два – сложили круг, мастерски сужающийся в точку, три – спортивный шест превратился в золотой колос, следом – в древко красного знамени. Хор дружно заводил: «Если завтра война, если враг нападет…»

Поезд добрался до нужной станции через четырнадцать дней. Рано утром раздался злобный собачий лай, смешанный с мужскими синкопированными фразами, дверь отъехала, и по глазам угнетенных ощутимо ударили тугие солнечные лучи. Запахло креозотом, известью, мазутом, залежавшимся снегом, порохом и каким-то сложносочиненным парфюмом. На перроне стояли модно одетые женщины и мужчины, которых еще не коснулась беда. К остарбайтерам направился офицер, помахал написанным от руки списком, видимо, копируя хормейстера, дирижирующего на две доли, и погнал в товарную часть вокзала на биржу труда.

В длинном неотапливаемом помещении их поджидали потенциальные хозяева, прибывшие из Тюрингии и Баварии для выбора бесплатной рабочей силы. Они, не стесняясь, заглядывали в рот, уши, трогали мышцы в надежде нащупать мускулы, просили поднять рубаху и сверлили взглядом животы на предмет прыщей. Морщились от запаха немытых человеческих тел, а определившись с работником, вносили в кассу символические деньги. Свежеприбывших рабов фотографировали в анфас и выдавали документ угольного цвета, именуемый трудовой книжкой для иностранцев. Хозяин алюминиево-ванадиевого завода увел двух самых высоких парней, а упитанный стекольный фабрикант отсчитал двадцать девушек, словно лук на овощном рынке. Одна из них, хрупкая, в чудом сохранившей свежесть цветастой косынке, слезно попросила за сестру. Тот, мельком взглянув на прыщавого подростка, лишь равнодушно повел плечом. Ему нужны были сильные и выносливые. Младшая рухнула фабриканту в ноги, он, не задумываясь, через нее переступил.

Хозяева приезжали на красивых бричках, запряженных лошадьми, и выглядели солидно. От них пахло свиными колбасками и тушеной квашеной капустой. Возможно, даже жареной картошкой с горчицей и чесноком. Работники, не евшие толком столько дней, фиксировали в воздухе любые намеки на пищу. Вот пробежала женщина, и от ее волос поднялся аромат яблочного пирога, припорошенного корицей. Слева остановился чей-то помощник с круглым пятном от кетчупа на жилете. Рыжий, с бегающими глазками господин громко отрыгнул еще теплыми картофельными оладьями.

Василия хозяева фабрик и заводов обходили стороной. Слишком мал, худощав, щупл и только даром будет есть хлеб. В итоге всех раскупили, а он остался среди пожилых и десятилетних. В этот момент появилась женщина в распахнутом пальто и элегантном костюме и направилась прямиком к нему. Длинный жакет и прямая юбка делали ее похожей на прямоугольник. Парень, не мигая, рассматривал пуговицы, обтянутые тканью, скрученный шарф на голове в виде тюрбана и туфли на пробковых каблуках. Фрау с грустью покачала головой и представилась Анной. Неуверенно переспросила:

– Косить сможешь?

Он утвердительно кивнул. Тогда она взяла за руку и нащупала пульс. Послушала и улыбнулась:

– Все-таки правду говорят: настоящий дуб растет медленно.

Их хозяйство оказалось большим: семь коров, пятнадцать свиней, куры, гуси, утки. Добротный двухэтажный дом и несколько пристроек, сооруженных на века. Никаких времянок и наспех сбитых столов для нужд летней кухни. Широкая холстина поля, сонное темечко фруктового сада, мастерски выложенные дорожки. Вышел фермер, одернул жилет и подозрительно осмотрел парня. Шепнул пару фраз жене. Та отмахнулась:

– Его зовут Базилик. И еще, не забывай: Kleine Glöcklein klingen auch[34].

Василия поселили в пристройку, выдали одеяло, куртку и новые сапоги. Отправили в баню, налили тарелку белого картофельного супа с колечком колбасы и не беспокоили до следующего утра. Впервые за минувшие две недели парень спал лежа, не видя сновидений.

Кроме него, у фермера работали две девушки-украинки. Одна ходила за коровами, вторая прислуживала в доме. Вечерами обе плакали, вспоминая мамку и сочиняя письма домой. Хозяин раздраженно шипел: «Чего ревете? Вон мои сыновья под пулями, а вы в тепле». Приставленная к скотине справлялась неплохо, работающая в доме не умела сервировать стол, крахмалить постельное и столовое белье, правильно стирать батист, смотреть за детьми, готовить овощные солянки и аккуратно штопать узелками носки. Фрау Анна ее подбадривала и рассказывала, как в Германии обучают девушек, окончивших школу. Их отправляют в обеспеченные семьи и раскрывают секреты хозяйственных премудростей. Выдала памятку-инструкцию с основными фразами на двух языках, в которой, прежде чем приступить к работе, рекомендовалось тщательно умыться, чисто одеться и застелить постель. Далее следовали приказы: «Возьми! Закипяти! Положи!»

Девушки пытались уместить на почтовых открытках всю свою боль: «Если бы мне крылья, тотчас прилетела бы домой хоть на минуточку». Волновались по поводу ранней седины. Пересказывали Василию увиденный в кинотеатрах пропагандистский фильм, в котором некая Галина Кучеренко, размахивая чемоданом с кожаными уголками, легкой безмятежной походкой несется на вокзал, а закадровый голос подтверждает ее добрую волю и радостное спокойное сердце. Перед тем как прыгнуть на подножку поезда, работницу заботливо взвесили, осмотрели миндалины, выдали паек и бутылку водки. По прибытии поселили в белой комнате с горячей водой и предложили пятиразовое питание с национальными блюдами в виде галушек, вареников, кваса. Разрешали посещать кино, театры и слушать радио. А