Канатная танцовщица - Морис Леблан

хоть одну человеческую черточку, хоть что-нибудь порядочное, на что можно было бы положиться. Но в лице Эстрейхера была только грубость, жадность и низкая чувственность. Да, рассчитывать не на что, кроме собственного ума и находчивости. Это и очень мало, и очень много. Ведь тогда, в Мануар-О-Бютте, они тоже стояли лицом к лицу, и победа осталась за ней. Значит, и сегодня не все потеряно. И Доротея храбро приняла бой.

Дерзко и твердо смотрела она в глаза Эстрейхера, встречая его упорный, тяжелый взгляд. Эстрейхер усмехнулся:

– Ух, хороша девчонка! Лакомый кусок, черт возьми. Давай еще раз поцелуемся.

Доротея с отвращением отвернулась. Эстрейхера передернуло. Он подошел ближе.

– Чего ты? Разве я тебе еще противен? Неужто все из-за отца? Брось эти глупости. Отец твой был так плох, что все равно бы умер. И потом – настоящим убийцей был не я, а…

– Оставьте память моего отца… в покое. Но час назад вы убили собственного товарища.

– Вздор, моя милая. Подобных негодяев не жалеют. Он, подлец, хотел меня выдать. Ты это прекрасно угадала. Вообще, ты – мастер отгадывать. Молодец: самое сложное дело распутываешь шутя. Тебя не надуешь. Ты даже угадала насчет Жоффруа. Этот Жоффруа действительно сродни моим предкам. Ловкая бестия: бьешь без промаха, без колебаний. Ты точно видела мои карты. И что меня особенно удивляет, это твое хладнокровие. Ты ведь понимаешь, чего мне хочется?

– Понимаю.

– И ты не валяешься у меня в ногах. Честное слово, я думал, что ты на коленях запросишь пощады. А ты стоишь и еще смотришь на меня вызывающе.

– Совсем не вызывающе. Я просто слушаю.

– Ну ладно, давай сводить счеты, Доротея. Один касается тебя лично. Но об этом после… Другой – относительно бриллиантов. Если бы ты не перехватила конверт, они были бы уже в моих руках. Когда нотариуса поставили к стенке, он сознался, что конверт у тебя. Давай конверт, не то…

– Не то?

– Будет худо Монфокону.

Доротея дрогнула. Ей было противно и больно слышать имя ребенка из уст негодяя. Она понимала, что положение ее безнадежно. В Мануар-О-Бютте их словесная дуэль была только средством выиграть время, потому что ежеминутно могла явиться ожидаемая помощь. А теперь – впереди ничего. Надо только взять себя в руки. Победит тот, у кого крепче нервы, кто дольше сохранит присутствие духа и ловко воспользуется промахом противника.

«Надо тянуть, сколько хватит сил, – думала Доротея, – тянуть не до последней четверти часа, а до последней минуты, до последней четверти минуты».

Смело и прямо взглянула она в глаза Эстрейхеру и повелительно сказала:

– Освободите мальчика, иначе я не желаю продолжать разговора!

– Ого, как важно!

– Важно или нет, я приказываю освободить Монфокона!

– Приказываешь? Это по какому праву?

– По такому, что через несколько минут вас заставят повиноваться.

– Это кто же заставит?

– Мои родственники – Вебстер, Эррингтон и Дарио.

– Вот как. Стыдись, моя милая. Разве можно городить подобную чушь и делать подобные ошибки в расчетах.

И он жестом позвал Доротею за собой. Выйдя из-под свода, Эстрейхер раздвинул плющ и насмешливо поклонился:

– Полюбуйся на своих родственничков.

В полуразрушенной комнате с низким сводчатым потолком лежали связанные иностранцы под охраной бандитов.

– Теперь пойдем дальше. Полюбуйся на дедушку с сынком.

Прошли еще десять шагов, и Эстрейхер снова раздвинул плющ. В такой же сводчатой комнате, но немного потеснее, лежали Деларю и Монфокон. Увидев Доротею, мальчик улыбнулся сквозь слезы, а у Доротеи к горлу подкатился клубок. Но она ничем не показала душевной боли. По лицу ее казалось, что ей все равно, и что это совершенно не касается исхода их беседы.

– Что? – издевался Эстрейхер. – Хорошие у тебя защитники? А что ты скажешь о моих молодцах? Трое стерегут пленных, двое – дорогу. О, я совершенно спокоен. Так-то, Доротея. Сегодня тебе не везет. Напрасно ты их отпустила из башни. Я переловил их у входа, как кроликов. И без синяка, без царапинки. Даже с нотариусом вышло сложнее. Он от страха залез на дерево. Пришлось потратить пулю, чтобы он слез. А мальчишка – сущий ягненок. Одним словом, моя милая, твоя армия капитулировала, и ты можешь рассчитывать только на себя. Сила на моей стороне. У меня – люди, оружие. У тебя – ничего.

– Достаточно того, что есть. Ведь секрет бриллиантов у меня, а не у вас. И вам придется волей-неволей освободить моих друзей и ребенка.

– И за что?

– Я отдам вам приписку маркиза.

Эстрейхер недоверчиво посмотрел на нее, задумался.

– Черт с тобой! Это выгодно. Давай приписку!

– Сначала развяжите пленных.

– Не валяй дурака! Давай!

– Сначала развяжите пленных.

Эстрейхер вышел из себя:

– Не дури! Я здесь хозяин! Давай конверт!

– Не дам!

– Дашь!

– Не дам!

И голос ее зазвучал тверже и решительнее. Эстрейхер в бешенстве рванул ее сумочку.

– Нотариус сказал, что ты ее спрятала в сумочку, где лежала медаль.

Но сумочка оказалась пустой. Эстрейхер пришел в бешенство:

– А… Вот ты как! Хорошо! Я тоже заговорю иначе. Подай мне конверт сию же минуту!

– Я порвала его.

– Врешь! Таких вещей не рвут!

– Я прочла секрет и порвала бумагу. Освободите их, и я скажу секрет.

– Врешь! Все врешь! Подай конверт! Ну, живо! Мне надоело ждать! Давай конверт!

– Не дам!

Он бросился к связанному Монфокону, схватил его, поднял и стал раскачивать, точно собираясь бросить его через пролом с обрыва.

– Конверт! – орал он. – Конверт, не то разобью череп твоей собачонке!

У Доротеи замерло сердце, и в знак согласия она подняла руку.

Эстрейхер положил ребенка и подошел к Доротее.

– Давай!

– Под сводом справа, возле входа… Там скатанная в шарик бумажка. Посмотрите в камнях у стены.

Эстрейхер мигнул одному из помощников. Тот бросился ко входу.

– Давно бы так, – довольно говорил Эстрейхер, вытирая вспотевший лоб. – Давно бы так. Вообще, не советую меня раздражать. Ну что? – бросился он к возвращающемуся бандиту.

– Вот.

– Черт побери! Вот это – победа!

Эстрейхер бережно расправил измятый конверт. Печати целы. Секрет неизвестен еще никому.

– Никто, никто, кроме меня, – сдавленно прошептал Эстрейхер.

Потом распечатал конверт, вынул сложенный вдвое листок, на котором было не более трех-четырех строчек, быстро прочел их и вскрикнул от удивления:

– Вот здорово! Теперь я понимаю, почему никто ничего не нашел. Молодец маркиз. Ловко спрятал.

Он молча зашагал взад и вперед, как бы обдумывая что-то. Потом обернулся к бандитам, караулившим иностранцев.

– Хорошо ли они связаны? Проверьте крепость веревок и ступайте на шхуну. Мы скоро отойдем.

Бандиты переглянулись, замялись.

– Ну, чего вам?

Один кашлянул и сказал:

– А как же клад, драгоценности?

В их тоне сквозило скрытое недоверие и враждебная настороженность. Они боялись оставить Эстрейхера с драгоценностями в момент дележа.

– Какие драгоценности? – взбесился Эстрейхер, но, сдержавшись, продолжал спокойнее: – Что я их, съем, что ли? Вы получите свое, не беспокойтесь. Ваше от вас не уйдет. Марш на шхуну! Да, чуть не забыл… Позовите остальных и бросьте тело фальшивого маркиза в море. И чтобы шито-крыто. Марш!

Он так грозно сверкнул на них глазами, что бандиты не стали спорить. Эстрейхер посмотрел на часы:

– Шесть. В семь мы отойдем. Смотрите, чтобы все было готово. Приберите каюту. У нас будет лишний пассажир.

И, обращаясь к Доротее, спросил:

– А может быть, пассажирка? Как ты думаешь, Доротея? А?

Доротея молчала. Отчаяние заползало ей в душу. Проклятая минута приближалась.

Эстрейхер все еще держал приписку маркиза и конверт. Он вынул зажигалку, высек огонь и сначала поджег конверт, с упоением перечитывая заветные строки.

– Вот чудесная идея. Это куда лучше, чем копаться в земле или долбить камни. Ну и маркиз! На редкость умная башка.

Конверт догорел и рассыпался пеплом. Он свернул приписку в трубочку, зажег ее и театрально закурил сигару. Бумага быстро догорала. Осталась только пленка пепла, готовая разлететься по ветру. Эстрейхер обернулся к пленникам и громко сказал:

– Смотрите, Вебстер, Эррингтон и Дарио. Вот что осталось от секрета. Немного пепла. Дуну – и он развеется по верту. Пффф… Вот и все. Сознайтесь, что я вас здорово одурачил. Вас было трое, а я один. И вы не сумели спасти