Канатная танцовщица - Морис Леблан

оторвать. Доски держались на старых ржавых гвоздях и легко поддались нажиму. Распахнулось окно, свежий ветер ворвался в комнату. Проснувшийся повернулся к окну и дышал жадно, полной грудью.

Пробуждение шло своим чередом, с долгими паузами и как бы толчками.

Шесть человек наблюдали за ним, затаив дыхание.

Вдруг Доротея топнула ногой, как бы стряхивая с себя оцепенение, нарочно отвернулась от старика и задумалась. Глаза ее потемнели от напряжения и из голубых стали синими. Они не смотрели на окружающих и как бы углубились в суть вещей, недоступную обыкновенному зрению.

Так стояла она минут пять и вдруг, решившись на что-то, сказала:

– Попробуем. – И подошла к кровати.

Доротея должна была считаться с одним бесспорным и несомненным фактом, что этот человек жив, и, следовательно, с ним надо обращаться, как с живым существом, могущим видеть, слышать, понимать. Как ни слабо его сознание, он не может не ощущать вокруг себя присутствия живых существ. Наконец, у каждого есть имя. Есть оно и у этого неведомого человека. Его присутствие в башне – не чудо, потому что чудес вообще не бывает. Значит, либо это маркиз де Богреваль, действительно проснувшийся после двухсотлетнего сна, либо подставное лицо, подосланное кем-то одурачить наследников. Европейская наука не знает тайны временной смерти и воскрешения, но знания индийских факиров в этой области выше нашей науки. Все это вихрем мелькало в голове Доротеи.

– Попробуем, – повторила она, села рядом с проснувшимся и взяла его за руку.

Рука была холодна и чуть влажна.

– Мы пришли, – сказала она медленно и внятно. – Мы пришли по вашему приказанию. Мы те, у кого золотая медаль…

Ах, как трудно найти подходящие слова. Они кажутся такими нелепыми, нескладными. Надо заговорить совсем, совсем иначе…

– В наших семьях переходила из поколения в поколение золотая медаль. Два века зрела в них ваша воля.

Нет, и это совсем не годится. Слишком торжественно и высокопарно.

Рука старика понемногу согревалась в руках Доротеи. Он уже слышал слова, но не понимал их значения. Может быть, спросить его о самом простом, естественном. Да, это лучше всего.

– Хотите есть? Вы, верно, проголодались. Скажите, чего вам хочется. Мы постараемся достать.

Никаких результатов. Старик смотрит в одну точку, так же тупо и бессмысленно. Челюсть его отвисла, зрачки неподвижны. Не отводя от него внимательного взгляда, Доротея подозвала нотариуса:

– Как вы думаете, господин Деларю, не вручить ли ему второй конверт с припиской. Может быть, его сознание прояснится, увидев бумагу, которую он написал. А кроме того, он приказал отдать ему бумагу, если он оживет.

Деларю не возражал. Взяв конверт, Доротея показала его старику.

– Вот приписка, которую вы написали по поводу ваших сокровищ. Никто не читал ее. Посмотрите.

Она протянула ему конверт. Рука старика слегка вздрогнула и потянулась к конверту. Доротея поднесла конверт еще ближе. Рука раскрылась взять его.

– Вы понимаете, в чем дело. Распечатайте конверт. Тут сказано, где хранятся бриллианты. Это очень важно для вас: никто не узнает секрета. Сокровища…

И вдруг она замолчала. Либо ей пришла в голову неожиданная мысль, либо она заметила что-то очень важное, ускользавшее раньше от ее внимания.

– Он начинает понимать, – заметил Вебстер. – Покажите ему его почерк, он вспомнит, в чем дело. Или отдайте ему конверт.

Эррингтон поддержал Вебстера.

– Да-да, отдайте. Секрет принадлежит ему, он сам распорядится сокровищем.

Но Доротея не торопилась. Она пристально разглядывала старика, потом взяла у Дарио фонарик и стала водить им возле старика, то откидываясь назад, то приближаясь к нему, как близорукая. Затем так же внимательно рассмотрела его искалеченную руку – и вдруг разразилась звонким, раскатистым хохотом. Она смеялась, как безумная, прижимая руки к груди и почти падая на землю. Прическа ее рассыпалась, волосы упали на плечи, раскраснелось личико. А молодой серебристый смех был полон такого заразительного веселья, что за ней невольно расхохотались ее спутники.

Зато нотариус страшно смутился. Он считал, что такое жизнерадостное и шумное веселье совсем не гармонирует с мрачной значительностью всего происходящего.

– Тише, тише, – замахал он на них руками, – так нельзя, господа. Тут нет ничего смешного. Мы являемся свидетелями настолько исключительного события…

Его строгое лицо и тон рассерженного учителя еще больше рассмешил Доротею.

– О да, совсем необычайный случай, – повторяла она, давясь от хохота. – Совсем необычайный. Настоящее чудо. Ой, какая ерунда! Я больше не могу, я слишком долго сдерживалась. А мне нельзя долго оставаться серьезной. Вот так фокус, вот так история!

– Не понимаю, что вы находите смешным, – еще строже повторил нотариус. – Маркиз де Богреваль…

Веселью Доротеи не было конца. При слове «маркиз» она фыркнула и подхватила:

– Маркиз! Вот именно, маркиз Богреваль… Друг Фонтенеля… Лазарь, восставший из гроба. Да неужто вы ничего не замечаете?

– Я видел помутившееся зеркало, восстановление дыхания.

– Так… Так… А еще?

– Что «еще»?

– Во рту. Загляните ему в рот.

– Во рту, как у всех, – зубы.

– Но какие?

– Гнилые, старческие.

– А еще?

– Больше ничего.

– А вставной зуб?

– Вставной зуб?

– Ну да, или свой с золотой коронкой.

– Ну и бог с ним. Что из этого?

Доротея не сразу ответила. Она дала нотариусу подумать, но Деларю ничего не понимал и снова повторил свой вопрос:

– Что из этого?

– И вы не догадываетесь! Ладно, я вам объясню. Скажите, разве при Людовике Четырнадцатом или Пятнадцатом вставляли зубы, делали коронки? Конечно, нет. А раз так, раз этот маркиз не мог вставить зубы до смерти – значит, он пригласил сюда дантиста и заказал ему зуб. А для этого покойник должен был читать газеты и из газет узнать об этом изобретении. Значит, он прочел про вставные зубы и очень обрадовался, потому что его зубы сгнили в эпоху Короля-Солнца.

И Доротея пуще прежнего расхохоталась. Дружно расхохотались и молодые люди, только сконфуженный нотариус все еще боялся обидеть проснувшегося, все так же безучастно сидевшего на своей кровати. Деларю отвел молодежь подальше от кровати и у окна завел вполголоса беседу.

– Значит, все это мистификация?

– Конечно.

– А письмо?

– Маркиз честно сыграл свою роль двенадцатого июля тысяча семьсот двадцать седьмого года. Проглотив флакон эликсира, он либо сразу переселился в мир иной, либо действительно уснул, но погиб во время первых зимних морозов. От него, во-первых, остался прах, смешавшийся с пылью этой комнаты; во-вторых, очень интересное письмо, в подлинности которого нельзя сомневаться; в-третьих, четыре красных бриллианта, спрятанных в надежном тайнике, и, наконец, одежда, в которую он облачился перед смертью.

– Вы думаете, что эта одежда?..

– Она на этом старике.

– Но как он мог сюда проникнуть? Окно настолько узкое, что в него не пролезешь, а другого выхода нет.

– Он вошел тем же путем, как и мы.

Но нотариус не так легко сдавался:

– Это неправдоподобно. Вы сами заметили, что сюда давным-давно не ступала человеческая нога.

– Вспомните, что на лестнице есть дыра, в которую легко проникнуть.

– А замурованная дверь?

– Штукатурку отбили и наложили вторично. Разве вы не заметили, что это – гипс, который сохнет в несколько часов?

– Значит, он знал о письме маркиза и про секреты, то есть камни возле ниши, три плитки на ступеньках?

– Конечно. Несомненно, у маркиза нашли копию письма. Постойте… маркиз даже сам говорит, что Жоффруа и его жена знают тайну его смерти. Помните, он пишет, что про приписку не знает ни одна душа, даже Жоффруа. Значит, Жоффруа знал о завещании, и в его семье передавался из рода в род рассказ о письме или даже его копия.

– Пустая гипотеза.

– Зато правдоподобная. Знайте, господин нотариус, что кроме нас существует много людей, до которых докатились слухи о смерти маркиза Богреваль, но только эти слухи сильно искажены и приукрашены. Я сама встречала таких людей и даже воевала с негодяем, убившим моего отца, чтобы украсть у него медаль.

Слова Доротеи произвели сильное впечатление. Но чтобы довести мысль до конца, Доротея продолжала:

– Я знаю три таких семьи: нашу, князей д’Аргонь, графов де Шаньи в Орне и баронов Дювернуа в Вандее. Во всех этих семьях происходят частые убийства, кражи, сумасшествия – и все