Русы во времена великих потрясений - Михаил Леонидович Серяков

три века. Таким образом, есть больше оснований признать тавро-скифов (скифо-тавров) этнически смешанным населением Крыма»[221]. Таким образом, даже если брать в качестве точки отсчета III в. до н. э., то мы имеем промежуток в несколько веков, когда скифы и тавры должны были достаточно тесно общаться на полуострове, однако это не приводило к появлению смешанного населения. Картина получается еще более странной, если учесть, что собственно тавры археологически не прослеживаются после III в. до н. э., а собственно скифы в Крыму продолжают фиксироваться в письменных памятниках до III в. н. э. Археологически собственно скифская керамика в Крыму фиксируется до I в. н. э.[222] «Этнонимы “тавры” и “тавроскифы” упомянуты в нескольких надписях I – второй половины II вв. н. э. с Боспора и Херсонеса, в географических сюжетах в сочинениях Прокопия, в составленном в VI в. “Перипле Понта Евксинского”, созданном между 815 и 842 г. “Житии Иоанна Готского”. Однако в Крыму не выявлена таврская археологическая культура того же периода. Таврские могильники из каменных ящиков функционировали в VI–V вв. до н. э., а наиболее поздние таврские памятники относятся к IV–III вв. до н. э. Таврам приписывали некоторые укрепления на Южном берегу полуострова. Новые исследования не подтвердили их принадлежность таврам»[223]. Как видим, археологи не фиксируют собственно тавроскифской культуры, а само это название появляется спустя несколько веков и после исчезновения археологических следов тавров, и после контактов с ними скифов, которые в качестве отдельного народа упоминаются и после появления названия нового племени. Показательно, что византийский писатель VI в. Прокопий Кесарийский отличает тавроскифов не только от готов, но и от собственно тавров. В книге «О постройках» он так описывает строительную деятельность Юстиниана в Крыму: «Сверх того, что касается городов Боспора и Херсона, которые являются приморскими городами на том же берегу (Эвксинского Понта) за Меотидским болотом, за таврами и тавроскифами, и находятся на краю пределов Римской державы, то, застав их стены в совершенно разрушенном состоянии, он сделал их замечательно красивыми… Здесь же, на этом побережье, есть страна по имени Дори, где с древних времен живут готы, которые не последовали за Теодорихом…»[224]

С другой стороны, более поздние византийские писатели, как, например, Лев Диакон, отождествляют рассматриваемый народ с нашими предками, констатируя, что тавроскифов «на общераспространенном языке обычно называют росами»[225]. В.Г. Васильевский отмечал, что подобное отождествление можно предполагать уже для самых первых упоминаний о росах в византийской литературе: «Есть, однако, один случай, относящийся к 854 году, где на сцену являются русские, хотя еще не под своим вполне несомненным именем Руси, Рως. К означенному году относится убийство кесарем Вардою временщика, любимца императрицы Феодоры, Феоктиста, с соизволения Михаила III, ее сына. Наиболее подробно вся история рассказана Генесием… Когда, благодаря его вмешательству, развязка замедлилась, то сам император, по сообщению нам Генесия, сына Константина, распорядился выслать из дворца на место действия скифов из Таврики, служивших в этерии (гвардии). Выражение “скифы из Таврики”, думаем, есть не что иное, как ухищренный, искусственный оборот для обозначения более обычных, хотя все-таки книжных тавроскифов, под которыми у писателей Х века разумеются исключительно русские. То же самое сложное слово у других византийцев перефразируется другими подобными оборотами, например, у Кедрина и Зонары “скифы около Тавра”, означая несомненно русских. Намек на тождество Руси с тавроскифами находится… и в Житии Георгия Амастридского»[226].

П.О. Карышковский отмечает, что современник Льва Диакона между 976 и 996 гг. составил на основе труда Страбона компилятивную хрестоматию, где «Тавроскифия оказывается у него совершенно особой землей, отличной от Скифии и от Тавриды; границами этой страны служат устья рек Борисфена и Каркинита, между которыми “лежит в виде полуострова Тавроскифия, южная часть которой представляет собой прямой берег, бег Ахилла”. (…) После всего сказанного становится ясно, что Лев Диакон, именуя Русь тавроскифами, отнюдь не связывал их непосредственно с Керченским проливом, но примыкал к тем писателям, которые помещали тавроскифов (т. е. русских) у низовьев Днепра, куда отступил после заключения договора с Цимисхием Святослав. Таким образом, следует согласиться с В.Г. Васильевским, который заметил еще в 1878 г., что название “тавроскифы” не содержит в себе никакого указания на жительство в Тавриде; более того, можно утверждать, что под пером Льва Диакона это название заключает в себе указание на жительство вне Тавриды, а именно – на Ахилловом Беге, в низовьях Днепра»[227]. Именно там локализовал русов во второй половине XII в. Евстафий Фессалоникский: «К северу от Истра живут следующие племена: германцы, саматы, т. е. сарматы, геты, бастарны, неизмеримая земля даков, аланы, тавры или росы, живущие около Ахиллова Бега, меланхлены, иппимолги, о которых написано в наших заметках к Илиаде, невры, иппоподы или по некоторым хазары…»[228] Хоть это достаточно поздний автор, однако упоминание в данном фрагменте не только народов, известных античным авторам, но и хазар свидетельствует о том, что эти сведения могли относиться к раннему Средневековью. Как видим, более поздние византийские писатели локализуют уже собственно русов именно там, где впервые тавроскифов упоминает Птолемей. Выше уже отмечалось, что в некоторых списках Жития Кирилла между готами, аварами и хазарами фигурируют и загадочные «тоурсии», которые могут быть поняты как «тавро-русы». Таким образом, именно в Северопричерноморском регионе нам встречается еще один этноним, содержащий корень «тавр», но связанный, по всей видимости, уже непосредственно с русами. Следует также добавить, что и сама Тендровская коса в Античности воспринималась в форме меча: «Полуостров, протянутый в форме меча в поперечном (направлении) и названный Ахилловым Дромом»[229]. Подобное восприятие Ахиллова Бега, с которым древними писателями устойчиво связывались сначала тавроскифы, а затем и русы, находит параллель как в имени меча правителя Руси Тюрфинге, так и в названии тервингами части готов и занимаемой ими земли, фиксируемой письменными источниками спустя всего несколько веков описания этой косы Плинием и Помпонием Мелой.

Конец готскому владычеству в Северном Причерноморье положило гуннское нашествие. Гунны были первой за последние тысячелетия волной неиндоевропейских кочевников, обрушившихся на Европу из глубин Азии. Не только их способ ведения войны, но даже их внешний вид первоначально вызывал изумление. По словам Иордана, гунны внушали величайший ужас своим страшным видом, который «пугал своей чернотой, походя не на лицо, а, если можно так сказать, на безобразный комок с дырами вместо глаз. Их свирепая наружность выдает жестокость их духа… При человеческом обличье живут они в звериной дикости». Для готского историка «племя гуннов, самое страшное из всех своей дикостью», было при этом «плодовитейшей порослью из всех самых сильных племен», кипевшей свирепостью к другим народам. Не довольствуясь описанием внешнего вида и характера