Цепная реакция - Дмитрий Николаевич Поляков-Катин

военных перипетий. Маленький, вертлявый, худой до истощения, в солдатской шинели без знаков различия, с дымчатой бороденкой, растущей как попало, он семенил рядом, пристраиваясь то с одного бока, то с другого, и тонким, срывающимся голосом, с эмфатической выразительностью на каждом слове, нёс околесицу:

—Ты бы, дяденька, взял — да рассовал бы их по карманам. А то они жгут, жгут. Горячо! Вертер, пули, Вертер! Вертер видел. Надо свернуться, как собачка. Тогда не достанет. Фельдфебель сказал, спрятаться. Как собачка, вот так свернуться, вот так. Никто не увидит, дяденька. Никто. Возьми «шмайсер» — там еще есть патроны! Спрячь по карманам. Горячо! Спрячь по карманам.

Гесслиц остановился, глянул в безумные глаза и спросил:

—Ты, что ли, Вертер?

—Вертер! — охотно кивая, постучал себя в грудь дурачок. — Вертер!

Гесслиц перегнал окурок в угол рта и тихо бросил:

—Пошел вон.

Внезапно лицо безумца исказила маска ужаса. Выпученные глаза впились в глубину черных руин.

—Смотри, дяденька, — заорал он, — вон! Я ее вижу!

—Чего? — Гесслиц обернулся туда, куда указывал измазанный в саже палец Вертера. Прищурился, пытаясь разобрать, что могло нагнать на него такого страху. Разбитый прямым попаданием американской фугасно-осколочной бомбы пятиэтажный дом сложился в причудливую конфигурацию, образовав пустоты, напоминающие пещеры. В темноте ничего не было видно. Перед руинами на груде щебня лежали две оторванные ноги в коротких сапогах. Гесслиц сдвинул шляпу на затылок и присел, уперев руки в колени.

—А ну-ка, вылезай, чего там! — крикнул он.

В черной дыре обозначилось какое-то шевеление.

—Ага! — заверещал Вертер. — Я же сказал! Я же сказал!

В ту же минуту, спотыкаясь на кучах камней, наружу выбралась девочка лет шести, с ног до головы покрытая кирпичной пылью, в рваном пальтишке без пуговиц и лыжной шапке явно не своего размера, из-под которой выбивались растрепанные светлые пряди. В рыжем отсвете пожаров казалось, что ее сотрясает дрожь, но нет, она не дрожала и была даже как-то подозрительно спокойна. Просто стояла на тоненьких ножках и глядела перед собой своими блестящими глазами, словно не понимала, зачем она очутилась в этом темном, чужом мире.

Гесслиц выпрямился, сунул руки в карманы и молча уста- вился на девочку.

—Там мама, там! — возбужденно суетился Вертер, тыкая пальцами в руины. — Головы нету. Вертер видел, головы нету. Возьми, дяденька! Жгут, жгут! Головы нету! Возьми!

Пожевав потухший окурок, Гесслиц выплюнул его и закурил свежую сигарету. Потом вынул из кармана смятую купюру в пять рейхсмарок, сунул ее в руку Вертера.

—Давай, — сказал он и похлопал его по щеке, — купи себе шнапса.

Он опять уставился на девочку, она на него не смотрела, странно спокойный взгляд ее был устремлен куда-то сквозь. Под носом до подбородка блестели влажные разводы.

—Пойдешь со мной? — спросил наконец Гесслиц. Сильным толчком он отодвинул в сторону лежавшие перед ней оторванные ноги.

Так же не взглянув на него, она кивнула.

—Тогда иди сюда, — сказал он.

Девочка послушно приблизилась.

—Хочешь на руки?

Она отрицательно мотнула головой.

—Ладно.

Он протянул ей руку. Молча, по-прежнему ни на кого не глядя, она вложила свою ручку в широкую ладонь Гесслица. Он сжал ладонь и поначалу даже не почувствовал, что в ней что-то есть, — такая худая, почти невесомая была кисть у девочки.

Вертера обуяла одному ему понятная радость. Его буквально распирало от этой радости. Не в силах сдержать эмоции он на- гнулся к девочке и с умильной улыбкой на губах протянул ей бумажку в пять рейхсмарок, которую дал ему Гесслиц. Она подняла голову, и их глаза встретились.

—Идем, — сказал Гесслиц, — нам долго идти.

Мимо один за другим промчались потрепанные «Магирусы», оглашая окрестности пожарной сиреной. Девочка даже не поёжилась.

Держась за руки, они медленно пошли по пылающей Донауштрассе в направлении Кройцберга, где жил Гесслиц, — большой, как медведь, мужчина и маленький ребенок.

При виде Гесслица с незнакомой девочкой фрау Зукер потеряла дар речи, но через пять минут она уже хлопотала на кухне, чтобы нагреть воду для ванной, — благо водопровод как раз в это время работал. Сам Гесслиц имел несколько растерянный вид: весь путь до дома ребенок не проронил ни слова. Гесслицу пришлось поднять соседку среди ночи, чтобы она помогла при- вести ночную гостью в порядок. Все попытки разговорить ее окончились неудачей — она словно язык проглотила. Так и не удалось узнать ни имени, ни того, что случилось с ее родителями.

Вообще говоря, война вернула Германии то, что она принесла другим: в одночасье тысячи немецких детей стали никому не нужными сиротами — беспризорниками или, как их называли, волчатами, поскольку зачастую они сбивались в стаи и жили по волчьим законам. Кого-то, конечно, вылавливали и отправляли в приюты «Лебенсборна», однако содержать подобные учреждения становилось все труднее: набрав «расово ценных» детей из оккупированных стран для воспитания и передачи их в немецкие семьи, в патронируемом СС «Лебенсборне» теперь не знали, что с ними делать.

В кухонном шкафу Гесслиц нашел несколько картофелин, пачку «Лейбниц-кекса» и говяжьи консервы, а также банку апельсинового варенья «Зенитс», которую купил для Норы как раз накануне ее гибели. Всё это продуктовое изобилие он сгреб и принес в квартиру фрау Зукер.

Отмывать девочку пришлось вдвоем, так как воду меняли четырежды. В итоге, выкупав ребенка до нужного блеска, сами измазались в какой-то сальной саже, въевшейся в кожу так, что хоть наждачной бумагой счищай. Потом фрау Зукер быстренько приготовила картофельную запеканку с консервированной говядиной, и девочка набросилась на нее, как голодная кошка. Гесслиц курил возле приоткрытого окна и подозрительно посматривал на нее. Есть ему не хотелось, да и фрау Зукер забыла ему предложить. Открыли банку с вареньем, положили в розетку, поставили на стол — но ребенок уже спал, свесив голову на грудь.

Решили до утра оставить девочку у фрау Зукер. Гесслиц сказал, что придет в семь, и отправился к себе. Заснуть он не мог. Сидел за столом, наполняя пепельницу окурками, смотрел в окно на черную улицу, чистил свой служебный «Вальтер ПП». Хотел выпить, даже достал бутылку, но, подумав, убрал обратно. Под утро он все-таки задремал, сидя в кресле.

Проснулся он от стука в дверь. На пороге стояла взволнованная и отчего-то сильно смущенная фрау Зукер.

—Заговорила, — негромко сказала она.

—Что? — не понял Гесслиц.

—Она заговорила, Вилли. Идемте.

Девочка сидела на высокой перине фрау Зукер, похожая на только что родившегося цыпленка. Она