Метрополис - Теа фон Харбоу

Казалось, у Яна была цель, неведомая Фредеру. Он не спрашивал. Ждал. Думал о своем сне и о словах монаха.

В конце концов Ян заговорил, но не смотрел на Фредера, говорил в пустоту:

«Ты не знаешь, кто она… Но этого не знает никто… Она появилась внезапно… Как вспыхивает огонь… Никто не может сказать, кто устроил пожар… Но он разгорается, все в огне…»

«Женщина?..»

«Да. Женщина. А может быть, девушка. Не знаю. Немыслимо, чтобы это существо отдалось мужчине… Ты можешь представить себе бракосочетание со льдиной?.. Если же такое случится, она поднимется из объятий мужа, чистая и холодная в устрашающе-вечной девственности неодушевленного…»

Он поднял руку, схватился за горло. Словно оторвал от себя что-то, чего не было. Смотрел на дом напротив, через улицу, с суеверной враждебностью, от которой леденели руки.

«Что с тобой?» – спросил Фредер. В здании не было ничего примечательного, разве только то, что располагалось оно рядом с домом Ротванга.

«Тише!» – сквозь зубы шикнул Ян, стиснув пальцами запястье Фредера.

«Ты с ума сошел? – Фредер пристально посмотрел на друга. – Думаешь, дом услышит нас сквозь шум этой адской улицы?»

«Он нас слышит! – упрямо произнес Ян. – Слышит! По-твоему, это обычный дом, как другие? Ошибаешься… В этом доме все и началось…»

«Что началось?»

«Появились видения, призраки…»

Фредер чувствовал, как пересохло в горле. С усилием откашлялся. Хотел увести друга с собой, продолжить путь. Но тот упирался. Стоял у парапета улицы, которая бездной обрывалась вниз, и смотрел на дом напротив.

«Однажды, – начал он, – из этого дома разослали всем соседям пригласительные карточки. Самое диковинное приглашение на свете. На карточке стояло только: “Приходите вечером в 11 часов! Дом 12, улица 113”. Все сочли это шуткой. Но пошли. Не хотели пропустить этакую шутку. Странным образом дом для всех был незнаком. Никто не мог вспомнить, чтобы когда-нибудь заходил туда или знал что-нибудь о его обитателях. К одиннадцати все были в сборе. Принаряженные, люди вошли в дом и нашли там большое общество. Встречал гостей старик, необычайно учтивый, но руки он никому не подал. Странное впечатление – все собравшиеся словно ждали чего-то им неведомого. Слуги, сплошь будто от роду немые и не поднимавшие глаз, обносили гостей угощением и напитками. Хотя зала, где они находились, была просторна, как церковный неф, вокруг царила нестерпимая жара, казалось, пол под ногами и стены раскалены добела, хотя широкую дверь на улицу распахнули настежь.

Потом вдруг от двери неслышными шагами к хозяину дома приблизился слуга и без слов, одним своим безмолвным появлением, как бы о чем-то доложил. “Все собрались?” – спросил хозяин. Слуга наклонил голову. “Тогда закройте дверь!” Дверь немедля закрыли. Слуги отступили в сторону, стали в ряд. Хозяин вышел на середину большой залы. В тот же миг воцарилась такая тишина, что стал слышен уличный шум, подобный гулу прибоя, бьющегося о стены дома.

“Дамы и господа, – учтиво произнес хозяин, – честь имею представить вам мою дочь!”

Он поклонился во все стороны и обернулся назад. Все ждали. Никто не шевелился.

“Ну, дочь моя?” – сказал старик мягким, но почему-то пугающим голосом и легонько хлопнул в ладоши.

И тогда на ступенях лестницы появилась она и медленно спустилась в залу…»

Ян сглотнул. Пальцы, по-прежнему сжимавшие запястье Фредера, сжались еще сильнее, угрожая раздавить кости.

«Зачем я тебе это рассказываю? – пробормотал он. – Можно ли описать молнию? Или музыку? Или благоухание цветка? Все женщины в зале вдруг покраснели, резко и болезненно, а мужчины побледнели. Казалось, никто не в силах шевельнуться или вымолвить хоть словечко… Ты ведь знаешь Райнера? Знаешь его молодую жену? Знаешь, как они любили друг друга? Она сидела, а он стоял у нее за спиной, положив обе руки ей на плечи, словно оберегая и демонстрируя страстную нежность. Когда девушка проходила мимо них – она медленно шла по зале, ведомая стариком, и шаги ее были мягкими, чуть звенящими, – руки Райнера оставили плечи жены. Жена посмотрела на него, он на нее, и на лицах обоих факелом вспыхнула внезапная, смертельная ненависть…

Воздух словно горел огнем. Мы дышали огнем. Притом от девушки веяло холодом, нестерпимым, жгучим холодом. Улыбка, парившая на ее полуоткрытых губах, казалась неизреченным завершающим куплетом непристойной песни.

Существует ли субстанция, чьею химической силой разъедаются чувства, как краски кислотами? Присутствия этой девушки достаточно, чтобы обратить в посмешище, уничтожить в человеческом сердце все, что зовется верностью. Я принял приглашение из этого дома, поскольку Тора сказала мне, что тоже пойдет. Теперь я уже не видел Тору да и вообще больше не видел ее. И вот что странно: ни один из множества недвижных, словно оцепенелых людей не мог скрыть своих ощущений. Каждый знал, каково другому. Каждый чувствовал себя раздетым донага и видел наготу других. Ненависть, рожденная из стыда, тлела меж нами. Я видел, как Тора плачет. И мне хотелось ударить ее… Потом девушка танцевала. Нет, то был не танец… Отпустив руку старика, она лицом к нам стояла на нижней ступеньке лестницы и плавным, бесконечно долгим движением подняла обе руки в просторном одеянии. Узкие ладони сомкнулись над головой. По плечам, груди, бедрам, коленям пробегала едва заметная дрожь. Дрожь не от страха. Она напоминала трепет тонких спинных плавников светящейся глубоководной рыбы и, казалось, возносила девушку все выше, хотя ноги ее не двигались. Ни танец, ни крик, ни страстный призывный вопль зверя не способен подействовать так сокрушительно, как эта дрожь мерцающего тела, которое в своем безмолвии и одиночестве словно сообщало каждому в зале волны своего возбуждения.

Потом она стала подниматься по лестнице, пятясь, ощупью, не опуская рук, и исчезла во внезапной, бархатно-черной тьме. Слуги отворили дверь на улицу. Выстроились, согнувшись в поклоне.

Гости все еще сидели неподвижно.

“Доброй ночи, дамы и господа!” – произнес старик…»

Ян умолк. Снял с головы шляпу. Утер лоб.

«Танцовщица, – сказал Фредер, и губы его были холодны, – но не видение, не призрак…»

«Не призрак? Ладно, расскажу тебе еще одну историю… У мужчины и женщины, пятидесяти и сорока лет, богатых и очень счастливых, есть сын. Ты его знаешь, но я не хочу называть имен…

Сын видел эту девушку. И словно с ума сошел. Он буквально осаждает этот дом. Осаждает отца девушки: “Отдайте мне дочь! Я без ума от нее!” Старик улыбается, пожимает плечами, молчит, сожалеет: его дочь недостижима.

Молодой человек поднимает руку на старика, и кто-то – он не знает кто – хватает его и вышвыривает на улицу. Его отводят домой. Он заболевает и скоро оказывается на пороге смерти. Врачи пожимают плечами.

Отец, человек гордый, но добрый и любящий сына более всего на свете, решает сам пойти к старику. Его без затруднений впускают. Он находит старика, а при нем девушку. И говорит ей: “Спасите моего сына!”

Девушка смотрит на него и с улыбкой прелестнейшей бесчеловечности отвечает: “У тебя нет сына…”

Он не понимает смысла ее слов. Хочет узнать больше. Настойчиво засыпает девушку вопросами. И получает один и тот же ответ. Засыпает вопросами старика – тот пожимает плечами. С гнусной усмешкой на губах…

Внезапно мужчина понимает… Идет домой. Повторяет жене слова девушки. Та,