Одна откровенная ночь (ЛП) - Малпас Джоди Эллен

— Нет! — кричу я, поднимая руки к волосам и выдергивая пряди из хватки незнакомца.

Чувствую, как мое тело сгибается от потрясения и отчаяния, каждая мышца подводит меня, но я не падаю на пол только благодаря железной хватке на плече, удерживающей меня. Я цепенею от происходящего, зажмуриваюсь, и все вокруг погружается в темноту, стихает из-за мысленной блокировки. Но это не избавляет от ощущения прикрепленной ко мне тикающей бомбы.

В мгновение ока он исчезает за мной, оставляя меня обмякать из-за отсутствия поддержки. Мои ладони шлепают по твердому полу, посылая волны шока вверх по рукам. Волосы закрывают все вокруг. Вид золотистых локонов, лежащих у меня на коленях, вызывает тошноту. Это все, что я вижу, поэтому вскидываю голову и задыхаюсь, видя тошнотворное зрелище — Миллер в психическом приступе. Все происходит словно в замедленной съемке, делая каждый леденящий кровь удар его кулака по лицу парня отталкивающе четким. Он безжалостно, безостановочно бьет свою жертву снова и снова, рыча от ярости. Музыка прекращается. Люди кричат. Но ни один человек не подходит, чтобы вмешаться.

Я всхлипываю, постоянно вздрагивая, пока Миллер продолжает осыпать ударами лицо и тело мужчины, разбрызгивая кровь повсюду. Бедняга не сопротивляется. Ему не дают возможности дать отпор. Он совершенно беспомощен.

— Остановите его! — кричу я, замечая Тони в стороне, наблюдающего со страхом на лице. — Пожалуйста, останови его. — Поднимаюсь с пола, приложив усилия. Никто в здравом уме не станет вмешиваться. Я с болью принимаю это, и когда объект ненависти Миллера безжизненно падает на пол, а он все еще не успокаивается и начинает пинать его в живот, поддаюсь своей потребности сбежать.

Я больше не могу смотреть.

Я убегаю.

Всхлипываю, пробиваясь сквозь толпу. Мое лицо жжет, и оно распухло от слез, но никто этого не замечает. Внимание всех все еще приковано к избиению позади меня, больные придурки не способны оторвать взгляд от разворачивающейся ужасной сцены. Я, растерянная и дезориентированная, шатаясь и спотыкаясь, дохожу до выхода из «Айс». Добравшись до тротуара снаружи, заливаюсь мучительными слезами. Мое тело неудержимо трясется, пока я отчаянно ищу такси, чтобы уехать, но лишаюсь возможности сбежать, когда меня хватают сзади. Это не Миллер. Я точно это знаю. Во мне не возникает ни фейерверка, ни жгучей потребности.

— Внутрь, Ливи, — доносится до моих ушей встревоженный голос Тони, и я уже иду, не надеясь отбиться от него.

— Тони, пожалуйста, — умоляю я. — Пожалуйста, дай мне уйти.

— Ни за что, черт возьми. — Он тащит меня к лестнице, ведущей к лабиринту под клубом. Я не понимаю. Тони ненавидит меня. Почему он хочет, чтобы я осталась, когда Миллеру нужно сосредоточиться на этом мире? Мире, который теперь слишком ясен.

— Я хочу уйти.

— Ты никуда не пойдешь, девочка.

Меня тащат и толкают на поворотах вниз по коридору.

— Почему?

Дверь в офис Миллера открыта, и меня толкают внутрь. Поворачиваюсь лицом к Тони и вижу, что он тяжело дышит, а челюсти плотно сжаты. Он поднимает палец и указывает прямо мне в лицо, заставляя слегка отшатнуться.

— Ты не уйдешь, потому что когда этот маньяк закончит избивать того человека до смерти, он будет спрашивать о тебе. Ему захочется тебя увидеть! И я не собираюсь рисковать и устраивать ему второй раунд, когда он не найдет тебя, Ливи! Оставайся там, где, блядь, стоишь! — Он выходит, яростно захлопнув дверь и оставив меня стоять посреди офиса Миллера с распахнутыми глазами и бешено колотящимся сердцем.

Из клуба наверху по-прежнему не слышно музыки. Я одна и совершенно бесполезна в недрах «Айс», окруженная лишь абсолютной тишиной и суровым офисом Миллера.

— Ааааааааааааа! — кричу я в запоздалой реакции на действия Тони. Запускаю руки в свою предательскую шевелюру и бесцельно дергаю, как будто смогу вытянуть события последнего получаса из своей головы. — Ненавижу тебя! — Я жмурюсь от физической боли, которую себе причиняю. На глаза снова наворачиваются слезы. Не знаю, сколько времени я провела, бессмысленно борясь с собой. Кажется, вечность. Только физическое истощение и боль в голове заставляют меня остановиться. Хнычу, наматывая круги. Мой разум бунтует не в состоянии и не желании позволить какой-нибудь разумной мысли успокоить и утешить меня. Только вид напитков в баре Миллера останавливает бесполезное кружение моего тела.

Алкоголь.

Я подбегаю и неуклюже вытаскиваю случайную бутылку из кучи других. Шмыгаю носом и задыхаюсь от своих эмоций, когда откручиваю крышку и подношу напиток к губам. Алкоголь, немедленно обжигающий горло, творит чудеса по выжиганию моих мыслей, и мне остается только задыхаться и морщиться от неприятного и сильного вкуса.

Поэтому выпиваю еще.

Пью все залпом, пока бутылка не пустеет, и я в гневе и раздражении, как безумная, швыряю ее через весь кабинет Миллера. Мой взгляд падает на массу других бутылок, и я наугад выбираю и пью, затем поворачиваюсь и, шатаясь, иду в ванную. Врезаюсь в стену, в дверь, в дверной косяк, пока не прислоняюсь к туалетному столику и смотрю на растрепанную женщину в зеркале. Слезы вперемешку с тушью стекают по моим раскрасневшимся щекам, взгляд остекленевший и затравленный, а мои тяжелые светлые волосы представляют собой копну спутанных волнистых прядей, обрамляющих бледное лицо.

Я вижу свою мать.

Смотрю на свое отражение с полным презрением, как будто это мой заклятый враг, будто это то, что я ненавижу больше всего на свете.

Прямо сейчас… так и есть.

Подняв бутылку к губам, зажмуриваюсь и глотаю еще больше спиртного. Затем делаю глубокий вдох и, спотыкаясь, бреду к столу Миллера. Выдвигаю ящики, провожу руками по точно разложенным предметам внутри, нарушая их идеально аккуратное расположение, пока не нахожу то, что ищу. Я смотрю вниз на блестящий метал, обхватываю рукой ручку, и пока размышляю, периодически делаю редкие глотки из бутылки.

После того как я целую вечность безучастно смотрю на свою находку, встаю, шатаясь возвращаюсь в ванную и с грохотом опускаю бутылку на столешницу. Смотрю на себя, отмечая бесстрастное лицо, и подношу руку к своей голове. Схватив крупную прядь волос, открываю ножницы и защелкиваю их вокруг моих локонов. В результате остаюсь с горстью светлых прядей в руке и частью волос, которые вполовину короче, чем были раньше. Странно, но, кажется, это снимает напряжение во мне. Поэтому я хватаю другую прядь и отрезаю ее тоже.

— Оливия!

Позволяю своей пьяной голове упасть на бок и вижу Миллера в дверном проеме ванной. Он разваливается на куски. Его темные локоны в хаотичном беспорядке, лицо и воротник забрызганы кровью, костюм порван, сам он весь мокрый. Грудь тяжело вздымается, но я не уверена, это результат напряжения или он потрясен тем, что обнаружил. Выражение моего лица остается невозмутимым, и только теперь, когда я замечаю ужас на его лице, которое славится своей невозмутимостью, вспоминаю все те разы, когда он просил меня никогда не обрезать волосы.

Поэтому дергаю за очередные пряди и подношу к ним ножницы, отрезая их с маниакальным видом.

— Оливия, черт возьми, нет! — Он подлетает ко мне как пуля, вылетевшая из пистолета, и начинает хвататься за меня руками.

— Нет! — выкрикиваю я, вырываясь и яростно цепляясь за ножницы. — Оставь меня! Хочу, чтобы их не было! — Толкаю его локтем под ребра.

— Твою мать! — кричит Миллер. Его зубы сжаты, в голосе явно слышится боль, но он отказывается сдаваться. — Отдай мне эти гребаные ножницы!

— Нет! — Бросаюсь вперед, оказываясь неожиданно свободной, и резко разворачиваюсь, как раз в тот момент, когда Миллер приближается ко мне. Руки инстинктивно взлетают вверх. Я встаю в защитную позу, и его высокое, стройное тело врезается в мое, отбрасывая на несколько шагов назад.

— Блядь! — ревет он, и я, открыв глаза, вижу его на коленях перед собой. Отступаю еще на несколько шагов, наблюдая, как он прижимает ладонь к своему плечу. Мои широко распахнутые глаза опускаются на ножницы в кулаке, и я вижу густую красную жидкость, капающую с лезвий. Задыхаюсь, и моя хватка немедленно ослабевает, позволяя ножницам упасть на пол к ногам. Затем я падаю на колени, наблюдая, как он стягивает с себя пиджак, несколько раз поморщившись, пока взглядом не натыкаюсь на белую рубашку, пропитанную кровью.