Писчий отдел НКВД 1. Мама - Яна Анатольевна Спасибко

— Зачем вам инструменты? — Даже удивился Игорь.

— Хочу кое-что проверить. И не плохо было бы еще перчатки поплотнее.

Она задумчиво посмотрела в сторону Владимира. Сможет ли толстая резина защитить от воздействия потустороннего? Зина этого еще не знала, но намеревалась проверить.

Максим вернулся быстро.

В одной руке он нес спортивную сумку с инструментами, в другой – ковш с водой для Владимира.

Оставив воду на столе, он протянул Зине сумку, и попытался напоить участкового.

Пить у того получалось слабо. Парализованная половина лица не позволяла ему сделать полноценный глоток.

Зина встретилась с Владимиром глазами и тут же отвела взгляд. Отчего-то ей стало неловко наблюдать его уязвимое, немощное состояние, стало стыдно за собственное здоровье, за то, что ее слушаются руки.

Было во взгляде Владимира что-то осуждающее.

Он словно говорил ей: «Это все ты. Ты сунула свой нос, куда не следовало, и теперь мы все пожинаем плоды».

Чтобы не смотреть в его сторону, она переключила все свое внимание на содержимое сумки.

К приятному удивлению Зины, сумка оказалась Людочкина, и в отдельном боковом кармашке лежала целая упаковка тонких, но в то же самое время прочных латексных перчаток. Она надела сразу две пары, чтобы наверняка.

Достала из глубокого нутра сумки саперную лопатку, и задумчиво посмотрела под корень мертвого дерева, решаясь.

Там, в зарослях крапивы, медленно раскачивала крыльями большая цветастая бабочка. Или это был клок Нюрочкиного платья?

Зина сделала резкий выдох, прогоняя наваждение, и поднявшись на ноги, решительно пошла в сторону яблони, прихватив с собой сумку.

Огнем жгли высокие заросли крапивы. Она будто бы останавливала Зину от опрометчивого шага, пыталась замедлить ее, путалась в ногах. Кожа на ее не прикрытых руках покраснела, покрылась волдырями. Иные жгучие стебли доходили Зине до плеча.

Но она шла, стараясь не обращать внимания на боль.

Шла непреклонно, уверенно.

Остановилась только у самого ствола, чтобы перевести дух.

Вспорхнула в небо бабочка, вспугнутая колыханием стеблей, а Зина опустилась на корточки, почти прикасаясь лбом к почерневшему стволу.

Жгучие листья крапивы хлестнули ее по лицу, но она будто бы и не почувствовала этого – главное, что очки защитили глаза.

Прогалину в высокой поросли она увидела быстро. Там и решила копать.

Корень дерева уже давно был трухлявым, а земля под ним – рыхлой. Лопатка входила легко, как в сухой морской песок. Откуда у Зины появилась такая ассоциация? Она не знала.

— Зинаида Борисовна!

Зина обернулась, и чуть привстала, чтобы видеть обращавшегося к ней.

Максим стоял прямо у кромки крапивы. В руках его была штыковая лопата.

— Давайте помогу.

«Лучше б ты косу нашел» — Мелькнула недовольная мысль.

— Нет, спасибо. — Ответила она. — Здесь слишком мало места для двоих. Помоги лучше Игорю.

И отвернулась, не дожидаясь ответа.

Лопатка легкими, быстрыми движениями откидывала землю. Занимаясь любимым делом, Зина забыла и про страх, и про то, насколько кошмарной должна была быть ее находка.

Довольно скоро лопатка уперлась во что-то твердое, и она продолжила раскопки, разгребая рыхлую землю руками.

Первой ее находкой стала жестяная шкатулка из-под немецкого чая. А за ней показался провал грудной клетки, слишком маленькой, чтобы принадлежать взрослому человеку. Кое-где грязными налипшими на кости лоскутами еще проглядывалось знакомое цветастое платье.

— Здравствуй, Нюра… — Прошептала она, продолжая копать.

Девочка лежала в земле в позе эмбриона, обхватив себя за плечи.

Зина вытряхнула из сумки оставшиеся инструменты прямо на землю, и начала бережно укладывать туда останки.

— Не мародерства ради… — Она будто извинялась перед девочкой за то, что потревожила ее покой. Впрочем, покой ли? — Ты достойна нормального погребения. Не здесь. Не так.

Последним лег в сумку череп.

Она взяла в руки жестяную коробку, раздумывая над тем, как ей поступить. С одной стороны – нужно было дождаться Остапа, или хотя-бы Игоря.

С другой – ее съедало любопытство.

Воровато оглянувшись, и убедившись что Игорь с Максимом заняты, Зина рискнула, и с усилием отодвинула заржавевшую, забитую пылью маленькую защелку, и открыла крышку.

В коробке из под чая лежал амулет, похожий на тот, который сняли с тела Бабы Паши, пучок перьев, и, неожиданно, письмо.

Простой, сложенный вчетверо листок, вырванный когда-то из школьной тетради, пожелтевший от времени.

Зина развернула письмо.

«Дорогая моя девочка».

Чернила давно выцвели, но текст все еще был достаточно читаем.

«Вряд-ли ты когда-нибудь меня поймешь. Ты не успела вырасти, обзавестись детьми. К тебе не подкрадывается старость.

Но уверена, что простишь.

Что-то мне подсказывает, что на моем месте ты поступила