Немой Голос - Василий Минский

— Все у кого нет руки, ноги или иной части тела получат возможность вновь ходить без костылей, пожимать своим боевым товарищам руки и видеть.

«Видеть?» — яркой вспышкой пронеслось в голове Лауры последнее слово, — «Он сказал видеть?»

— Вы не ослышались! Вы снова сможете двумя руками держать винтовку, бегать и видеть врага, если, конечно, вы согласитесь на подобную операцию, — полковник выдержал театральную паузу, — Взамен этого, вы продолжите службу в войсках, и мы вместе сможем привести наш народ к величию!

— Видеть… — тихо прошептала девушка, не веря своим ушам, — Все, что угодно, отправьте служить в любой лазарет, хоть у черта на рогах, только дайте мне снова видеть…

Будто утопающий, цепляющийся за любую травинку, она ухватилась за это слово — видеть. Мысли о смерти, преследовавшие ее последние две недели в миг улетучились, а в юном девичьем сердце зажглась надежда.

— Кто готов вновь вернуться к исполнению своего долга — шаг вперед!

Слева и справа послышались шаги, она и сама не веря до сих пор в силу случая, вышла вперед и громко и отрывисто выкрикнула:

— Я!

Глава 2. Часть 2

Их везли куда-то далеко, вглубь страны, подальше от фронта. Лаура расположилась в кузове одного из грузовиков, следовавших в колонне. Она ссутулившись сидела на деревянной скрипучей скамье. Автомашина была забита до отказа — слишком много было желающие получить обещанные им механизированные протезы. Их цена не казалась им такой высокой — продолжить делать то же самое, что они делали на протяжении последний трех лет, а взамен получить возможность нормально существовать после войны. Однако, были и те, кто отказался — их было меньшинство.

На небольших остановках они выходили курить, легкие Лауры уже зажили и она наслаждалась каждым моментом. Их сносно кормили, на станциях, где они вставали — к ним обязательно подходили доктора, проверяли здоровье и самочувствие. Нескольких человек сняли — у них была лихорадка. Под недовольные возгласы толпы солдат их отправили в лазарет, их шанс был упущен.

Она сама не заметила, как ее настроение улучшилось, Лаура начала разговаривать с товарищами, делиться забавными историями, смеяться. Разве что в скат было не поиграть, но это не сильно ее печалило. Она была в предвкушении операции и все ее мысли были заняты только этим: «Будет больно — буду терпеть. Будут хлороформировать — соглашусь. Делайте, что угодно, лишь дайте мне вновь возможность видеть».

Прошло уже две недели после их прибытия в госпиталь. Ее товарищи описывали его как какой-то огромный особняк посреди леса: высокие и широкие окна, колонны на входе, чугунные лестницы и деревянные полы, укрытые дорожками. Их разместили в одной из множества палат — переделанной жилой комнате, которую уставили койками. Им не разрешалось выходить за пределы дома, лишь выходить на балкон. С него, как говорили товарищи, открывался вид на лес, петляющую между деревьев дорогу и где-то вдалеке виднелась небольшая часовня. Более того, им запрещалось общаться с другими пациентами. Это настораживало, но Лаура спокойно переживала такие ограничения, это не имело для нее особого значения. Нельзя — значит нельзя.

Раз в день из их палаты забирали несколько человек — обратно они уже не возвращались. Как сказал унтер-офицер, их отправляли на реабилитацию, а затем в учебку. Каждый раз таких людей провожали с почестями и завистью, всем хотелось поскорее бы отсюда выйти на своих ногах. Но не все были готовы отправиться на фронт, ходили слухи, что несколько человек планировали сбежать.

— Не знаю как вы, — неожиданно заговорщицким тоном прошептал молодой парень без ноги, — А я думаю, что надо делать ноги, как они их починят, разумеется.

— А куда бежать-то? — хмыкнул низенький мужичок, покачивая головой, — Мы в самом сердце Астории, а на дорогах то и дело можно нарваться на патруль. Они долго разбираться не будут — пристрелят на месте же.

— Ну, можно добраться до западной границы, а там и до Ейсенрейха, — не унимался парень.

— И кому ты там нужен будешь?

— Да уж найдется, чай, работенка и для меня.

— Не выпустят тебя отсюда, — вступила в разговор Лаура, — Если уж они нас так стерегут, то точно не дадут тебе уйти. Особенно с таким протезом.

— Забыл незрячую спросить! — съязвил тот, — Много ты об этом месте знаешь!

Медичка пожала плечами и отвернулась, показывая, что разговор закончен. Остальные тоже как-то замолчали.

Через три дня наконец-то настал и ее черед. Двери палаты распахнулись с характерным звуком и сухой мужской голос произнес:

— Лаура фон Шлейц, на выход с вещами!

— Да-да, сейчас, — девушка начала суетливо начала собирать свой небогатый скарб.

Когда она была готова, к ней подошел мужчина, взял за руку и повел за собой. Она немного смутилась, так как ее ладони предательски вспотели, выдавая ее перевозбуждение. Сердце Лауры билось с невероятной скоростью — в конце тоннеля, по которому она шла эти пару месяцев, наконец-то забрезжил свет, пока что только в фигуральном смысле. Но она уверенно шагала вперед, зная, что там ее ждет спасение.

Они прошли по длинному коридору до лифта, спустились на несколько этажей вниз, а когда, наконец, створки кабины раздвинулись перед ними, то в нос ударил до ужаса знакомый запах формалина, крови, пота и гноя. На мгновение она замешкалась, такой «аромат» не предвещал ничего хорошего. Однако, как еще должно было здесь пахнуть, розами?

Мужчина подтолкнул ее вперед, перехватил инициативу и увлек за собой дальше во тьму.

— Сейчас, еще не долго, — приговаривал он, — Почти пришли.

Скрипнула дверь — они дошли до операционной.

— Добро пожаловать, — раздался новый голос, помоложе предыдущего, — Я доктор Фридрих Шмидт. Снимайте с глаз повязку, сейчас мой ассистент подаст вам халат и поможет поудобнее устроиться в кресле — операция у нас займет около двух часов.

— Спасибо, — только и смогла выдавить из себя Лаура, принимая из рук ассистента халат. — Мне совсем раздеваться? Где я могу это сделать?

— Ганс, проведи барышню за ширму, будь добр.

— Будет сделано, господин доктор, — его рука опять увлекла медичку, — Как будете готовы — дайте знать, я к вам подойду.

Лауре было очень страшно переодеваться. Казалось, в окружающей тьме скрывались глаза, норовящие подсмотреть. Ведь никогда нельзя знать точно, не пялиться сейчас на нее кто-нибудь или нет. Взять, к примеру, этого самого Ганса. Куда он ее отвел? Есть ли тут ширма или они на пару с доктором наслаждаются зрелищем? Лишившись возможности видеть — она часто ощущала себя буквально голой перед целым миром.

Наконец, она закончила, неуверенно