Мы всегда жили в замке - Ширли Джексон

тому, что больше никто не кричит; она передумала плакать. Кроме того, она, похоже, тоже заметила, что демон пойман и корчится, потому что сказала:

– У тебя усталый вид, Чарльз. Иди и отдохни до обеда.

– Куда мне идти отдыхать? – спросил Чарльз. Он все еще злился. – Я не двинусь отсюда, пока мы не разберемся с этой девчонкой.

– С Меррикэт? Но зачем с ней разбираться? Я же сказала, что сейчас же наведу порядок.

– И ты даже не собираешься ее наказать?

– Наказать? Меня? – Я вскочила. Меня била дрожь. – Наказать? Хочешь сказать, отправить меня спать без ужина?

И я побежала. Я бежала, пока не очутилась среди травы на поле, в самом центре, где мне ничего не угрожало, и я сидела там, в высокой траве, которая скрывала меня с головой. Меня нашел Иона, мы сидели вместе, и нас никто не видел.

Мы сидели долго, но потом я встала, потому что поняла, куда мне надо идти. Я решила идти в летний дом. Я не была там шесть лет, но Чарльз замарал мой мир, и уцелел только летний домик. Я знала, что Иона за мной не пойдет. Кот не любил летний домик и, увидев, что я свернула на заросшую тропинку, как будто вспомнил, что у него есть дела поважнее, и прыснул в сторону, чтобы потом встретиться со мной где-нибудь в другом месте. Я помнила, что никто из нас не любил этот летний домик. Его задумал наш отец и даже хотел подвести к нему ручей, чтобы обустроить водопад, но древесину, камень и штукатурку поразила какая-то зараза, и дело не пошло. Однажды мама увидела, как в дверь заглядывает крыса, и с тех пор никакая сила не могла убедить ее пойти туда снова. А если наша мать отказывалась куда-то идти, не ходили и все остальные.

В окрестностях летнего домика я не закапывала ничего. Почва здесь была черная и влажная, и моим сокровищам здесь было бы неуютно. Деревья вплотную обступили дом и тяжело дышали на его крышу. Бедные цветы, которые когда-то были здесь посажены, либо погибли, либо выродились в долговязые и безвкусные одичавшие растения. Я стояла возле летнего домика и разглядывала это самое безобразное место на земле. Помню, как мама всерьез просила меня, чтобы я его сожгла.

Внутри было темно и сыро. Мне не хотелось сидеть на каменном полу, но больше было негде. Я вспомнила, что когда-то тут были стулья и, кажется, низенький столик, но теперь они пропали – то ли сгнили, то ли их унесли. Я села на пол и мысленно рассадила всех там, где им было положено сидеть, вокруг обеденного стола. Во главе стола сидел отец, напротив него мать. По одну руку от нее дядя Джулиан, по другую – наш брат Томас. Рядом с отцом сидели тетя Дороти и Констанс. Я сидела между Констанс и дядей Джулианом, на своем законном месте за столом, где сидела всегда. Мало-помалу до меня начали доходить обрывки их разговора:

– …купить книгу для Мэри-Кэтрин. Люси, разве Мэри-Кэтрин не нужна новая книга?

– Дорогой, у Мэри-Кэтрин должно быть все, что она пожелает. У нашей любимой дочери должно быть все, что ей нравится.

– Констанс, у твоей сестры нет сливочного масла. Пожалуйста, передай ей масло.

– Мэри-Кэтрин, мы тебя любим.

– Тебя никогда больше не будут наказывать. Люси, проследи, пожалуйста, чтобы нашу любимую дочь Мэри-Кэтрин больше никогда не наказывали.

– Мэри-Кэтрин никогда поступает дурно, поэтому ее не за что будет наказывать.

– Люси, я слышал о непослушных детях, которых в наказание отправляли спать без ужина. Это недопустимо в отношении нашей дочери Мэри-Кэтрин.

– Я совершенно согласна, дорогой. Мэри-Кэтрин никогда больше не будут наказывать. Никогда не отправят в постель без ужина. Мэри-Кэтрин никогда не позволит себе сделать нечто подлежащее наказанию.

– Нашу любимую, нашу дражайшую Мэри-Кэтрин нужно баловать и лелеять. Томас, отдай сестре свой ужин; ей наверняка захочется съесть побольше.

– Дороти, Джулиан! Прошу вставать, когда встает наша дорогая дочурка.

– Склоните же головы перед Мэри-Кэтрин, которая лучше всех на свете!

8

Я должна была вернуться к ужину, мне было жизненно необходимо сесть за стол с Констанс, дядей Джулианом и Чарльзом. Не укладывалось в голове, как это они будут сидеть за столом, ужинать, болтать и передавать друг другу блюда, а мое место будет пустым. Когда мы с Ионой прошли по тропинке, миновали ворота и вошли в сгущающиеся сумерки сада, я взглянула на наш дом со всей силой любви, что копилась в моей душе. Это был хороший дом, и скоро он снова станет чистым и счастливым. Я остановилась на минуту; Иона терся о мои ноги и тихо втолковывал мне что-то в крайнем удивлении.

– Я смотрю на наш дом, – объяснила я ему, и кот встал рядом со мной, подняв голову, чтобы взглянуть мне в лицо. Островерхая крыша четко выделялась на фоне неба, стены плотно смыкались, а темные окна блестели; это был хороший дом и почти чистый. В окнах кухни и столовой горел свет; наступило время ужина, и мне полагалось быть там. Я хотела быть в доме, чтобы дверь закрылась за моей спиной.

Вернувшись на кухню, я сильно удивилась, так как витавший в доме гнев чувствовался сразу. Как можно злиться так долго? Стоя на кухне, я отчетливо слышала его голос, который никак не мог успокоиться и сменить пластинку.

– …с ней нужно что-то делать, – бубнил он, – это просто не может так продолжаться.

Бедная Констанс, думала я, ей приходится слушать и слушать все это без конца да смотреть, как остывает еда. Иона вбежал в столовую прежде меня, и Констанс сказала:

– Вот она.

Стоя в дверях столовой, я осторожно заглянула внутрь. На Констанс было розовое платье, она очень красиво уложила волосы. Поймав мой взгляд, она улыбнулась, и я поняла, что ей надоели стенания Чарльза. Инвалидное кресло дяди Джулиана было придвинуто к самому столу, и я с сожалением увидела, что Констанс повязала салфетку ему под подбородок: как грустно, что дяде Джулиану ограничили свободу. Он ел мясной хлеб с горошком, который Констанс заготовила в один благоуханный летний день. Констанс нарезала мясной хлеб маленькими кусочками, и дядя Джулиан давил мясо и горошек тыльной стороной ложки, перемешивая, прежде чем попытаться отправить их в рот. Он не слушал Чарльза, однако тот продолжал бубнить:

– Итак, ты решила вернуться, правда? И давно пора, юная леди! Мы с твоей сестрой пытаемся решить, как преподать тебе урок.

– Умой лицо, Меррикэт, – мягко сказала Констанс. – И причешись. Нам не нравится, что ты садишься за стол неряхой; кузен Чарльз и без того уже сердит на тебя.

Чарльз указал на меня вилкой.

– Я также могу сообщить, Мэри, что с твоими фокусами покончено. Мы