Мы всегда жили в замке - Ширли Джексон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Право же, дядя Джулиан, Чарльз очень добр.
– Он лжец. Его отец был лжец. Оба мои брата были людьми бесчестными. Ты должна его остановить, если он попытается взять мои бумаги; я не могу позволить ему испортить мои бумаги, и я не потерплю захватчиков. Ты должна ему сказать, Констанс! Он ублюдок.
– Дядя Джулиан…
– В метафорическом смысле, дорогая! Оба моих брата брали в жены женщин исключительной силы характера. Это просто слово, которым пользуются мужчины – прошу прощения за то, что произнес его в твоем присутствии, – чтобы дать определение нежеланному ребенку.
Не отвечая, Констанс отвернулась и открыла дверь, которая вела к лестнице в погреб, к бесконечным рядам полок с припасами под нашим домом. Она молча спустилась по ступенькам, и мы с дядей Джулианом слышали, как Чарльз ходит наверху, а Констанс – внизу.
– Вильгельм Оранский был незаконнорожденным ублюдком, – сам себе сказал дядя Джулиан; он извлек листок бумаги и сделал пометку. Констанс выбиралась из погреба с коробкой, которую она отыскала для дяди Джулиана.
– Вот чистая коробка.
– Для чего? – спросил дядя Джулиан.
– Чтобы хранить твои бумаги.
– Этот молодой человек не должен прикасаться к моим бумагам, Констанс! Я не допущу, чтобы этот молодой человек копался в моих бумагах!
– Это я виновата, – сказала Констанс, поворачиваясь ко мне. – Ему следует находиться в клинике.
– Я положу мои бумаги в эту коробку, дорогая Констанс, если ты будешь так добра и передашь мне ее.
– Он счастлив здесь, – ответила я.
– Мне следовало все сделать по-другому.
– Будет очень нехорошо отправлять дядю Джулиана в клинику.
– Но мне придется, если я… – Констанс осеклась и снова вернулась к раковине и картошке. – Добавить грецких орехов в яблочный мусс? – спросила она.
Я сидела, не шелохнувшись, прислушиваясь к тому, что она чуть было не произнесла. Времени оставалось все меньше; оно сгущалось вокруг нашего дома и собиралось меня раздавить. Я подумала, что пришла пора разбить большое зеркало в передней, но тут раздались тяжелые шаги Чарльза, на лестнице, в коридоре и вот уже на кухне.
– Ну-ну, все в сборе, – сказал он. – Что у нас на ужин?
В этот вечер Констанс играла нам в гостиной, высокий изгиб ее арфы отбрасывал тень на портрет матери, и нежные ноты порхали в воздухе, будто цветочные лепестки. Она играла «За море на остров Скай», и «Утихни, мой Афтон», и «Я видел женщину», и прочие песни, которые, бывало, играла наша мать, но я не помню, чтобы хоть раз пальцы матери касались струн так нежно, а мелодия была столь легка. Дядя Джулиан не спал, он слушал и мечтал, и даже Чарльз не осмелился положить ноги на мебель, хотя дым его трубки клубился вокруг кремовой лепнины потолка, а сам он беспокойно расхаживал по комнате, пока Констанс играла.
– Мягчайшее туше, – сказал дядя Джулиан. – У всех женщин семьи Блэквуд было очень мягкое туше.
Чарльз остановился возле камина, чтобы выбить трубку о каминную решетку.
– Очень мило, – сказал он, возвращая на место одну из фигурок дрезденского фарфора. Констанс перестала играть, и он оглянулся на нее. – Дорогие вещицы?
– Не особенно, – ответила Констанс. – Но они очень нравились нашей маме.
Дядя Джулиан сказал:
– Я всегда больше всех любил «Шотландские колокольчики»; Констанс, дорогая, ты не сыграешь…
– На сегодня хватит, – оборвал его Чарльз. – Сейчас мы с Констанс хотим поговорить. Обсудить наши планы, дядя.
7
Четверг был для меня днем силы. Подходящий день, чтобы покончить с Чарльзом. Утром Констанс решила приготовить к обеду печенье с корицей; и это было очень плохо. Если бы кто-нибудь из нас знал заранее, мы бы сказали ей, чтобы не трудилась зря, потому что этот четверг должен был стать последним. Однако даже дядя Джулиан ничего не подозревал; утром он чувствовал себя немного лучше, и ближе к полудню Констанс привезла его на кухню, где витал запах пряностей и он мог продолжить укладывать свои бумаги в коробку. Чарльз взял молоток, разыскал гвозди и доску и теперь безжалостно колотил, прибивая доску поверх сломанной ступеньки. Через окно кухни я видела, что он делает это крайне неумело, и обрадовалась. Может быть, он разобьет молотком свой большой палец. Я оставалась на кухне, пока не убедилась, что все на некоторое время заняты, и пошла наверх в комнату отца, ступая тихо, чтобы Констанс не догадалась. Первым делом предстояло остановить отцовские часы, которые Чарльз завел снова. Я знала, что он не надел их, отправляясь чинить ступеньку, потому что на нем не было цепочки. Я нашла и часы, и цепочку, и перстень-печатку нашего отца на комоде рядом с табачным кисетом Чарльза и четырьмя коробками спичек. Мне не разрешали трогать спички, но я в любом случае не стала бы прикасаться к спичкам Чарльза. Я поднесла часы к уху и послушала, как они тикают. Я не могла вернуть часы в исходную точку, потому что Чарльз завел их два или три дня назад, но крутанула заводную головку назад до упора, пока не раздался тихий жалобный треск, и тиканье прекратилось. Убедившись, что Чарльз больше не сможет их завести, я осторожно вернула часы туда, где взяла; по крайней мере, одна вещь освободилась от злых чар, и я подумала, что наконец пробила брешь в прочном панцире его неуязвимости. Мне не стоило волноваться из-за цепочки – она уже была сломана, а перстень мне не нравился. Было невозможно полностью очистить от Чарльза все то, к чему он прикасался, но я предположила, что поменяю что-нибудь в комнате отца, а позже, может быть, и в кухне, и в гостиной, и в кабинете, и, наконец, в саду. Тогда демон Чарльз заблудится, лишившись знакомых примет, и будет вынужден признать, что это вовсе не тот дом, в который он некогда заявился, и уберется восвояси. Я быстро и почти бесшумно забрала некоторые вещи из комнаты с собой.
Еще ночью я притащила большую корзину с кусками коры, обломками веток, листьями, осколками стекла и какими-то железками, собранными в поле и в лесу. Иона убегал вперед и возвращался ко мне, радуясь нашей бесшумной ночной вылазке в то время, пока все спят.
В отцовской комнате я сняла книги с письменного стола и одеяло с кровати и разбросала там осколки стекла, железки, кору и палки. Я не могла отнести к себе то, что взяла в отцовской комнате, поэтому тихо поднялась по лестнице на чердак, где хранились все прочие их вещи. Я вылила кувшин воды в отцовскую постель – теперь Чарльз не сможет в ней спать. Зеркало над комодом уже было в трещинах – оно больше не будет отражать лицо Чарльза.
