Восхождение богов - Даша Игоревна Пар

Но звонко! Как же звонко и радостно улепетывать от поварихи, стащив с кухни маковый каравай!

И это последние объятия Ника перед тем, как он отпустил меня. Его запах ворвался в реальность, и я всхлипываю, чувствуя, что он в беде. В большой беде и очень далеко отсюда.

– Ну-ну, не плачь, маленькая девочка Сэлли. Ты – боец, такой тебя воспитал отец. Помнишь, как ты всегда отказывалась быть просто кэррой и тянулась за чем-то бо́льшим, сопротивляясь привычному укладу? Ты боролась с собственной слабостью, косностью, страхами. Приходилось несладко и очень страшно. Но ты же справилась. Совсем как Клэрия.

– Что толку, если во мне больше нет никаких сил? Я – пустышка! – всхлипываю, особенно остро чувствуя свою уязвимость. После солнечного тепла возвращаться обратно в задымленную пещеру просто невыносимо. – Я даже деревне помочь не могу – они бьются с тварями Ктуула, веря, что узнаю способ остановить монстров, но способа нет! Я дутый приз! Никто! Обычная кэрра!

Шэ разомкнул объятия, беря меня за подбородок. В его светлых глазах отражались и спокойствие, и безмятежность, и сочувствие. Как свежим бризом в жаркий полдень, от него повеяло прохладой, остужающей тревогу. Меня укололо раздражением, настолько невыносимой показалась его реакция на мои слова. В деревне погибают его дети и мои друзья, а он вот ни капельки не переживает! И ничего не делает.

– Моя сила – ничто во время боя, но придает сил сражающимся. Дети знают, что я с ними, знают, что мое тепло всегда будет рядом – и в жизни, и в смерти. Они бьются не за жизнь, а за добро, за то, чтобы в мире не осталось тьмы Ктуула.

– Это дерьмо собачье! – вспылила я словами Клэрии, выворачиваясь из нежных рук бога.

Он спокойно отпускает меня, печально улыбаясь. Поспешное дитя – вот, что он думает обо мне.

– Зачем мы вообще пришли сюда, коли нет здесь ни ответов, ни силы, способной поразить вечного? Бессмысленно и глупо! Мы только зря потратили время и жизни наших друзей! – воскликнула я, с презрением глядя на него. – Что толку от твоей заботы, коли мы все умрем?!

Шэ кротко выдержал мой гнев, продолжая молча улыбаться, пока я всеми силами пыталась до него достучаться. Я кричала, трясла его, разорялась почем зря, пока не иссякла.

– Я иду обратно. Не могу здесь оставаться, я должна либо помочь выжившим, либо вступить в бой с тварями. В конце концов, смерть не отняла мои когти и клыки. Я буду биться как дракон, оплакивая погибших друзей и мстя всему миру. Даже если моя смерть окажется напрасной, я лучше умру так, чем буду трусливо прятаться здесь!

И тогда улыбка Шэ расцвела на его губах полноводной рекой, и все прежнее показалось лишь тенью его сути.

– Раз ты готова жертвовать собой, позволь и я пожертвую тем, что имею, ради победы. Моя сила – это не бой, но есть в ней нечто, что поможет тебе совладать с Ктуулом. То, что привлекло его во мне, и из-за чего он не стал убивать меня, когда узнал о предательстве. Этот дар понадобится в тот день, когда отыщешь способ вернуть ариус. А сейчас подойди, обними меня и не плачь, что бы ни произошло. И так было пролито достаточно слез.

Бог необычайно грузно поднялся с места и раскинул руки в стороны. Его лицо превратилось в восковую маску, он весь обратился внутрь себя: глаза выцвели до белизны, губы потеряли цвет. Не своим голосом он молвил:

– Знай, что они живы. Я вижу глазами своих детей. Многие пали в бою, но тварей уничтожили. На нашей стороне – грозный союзник. Ее сила черпается из недр земли, раскаленной лавой опаляя монстров и поглощая их тела. Она сожгла монстров дотла. И пускай это выжигает и внутри нее человечность, она будет биться до конца, не жалея себя.

– Анка, – прошептала я едва слышно.

Хотелось спросить про Арта, узнать, что стало с Сéдовым и Амалией, но мне будто передалось то, что видел Шэ.

Уставшая колдунья, тщетно пытающаяся найти среди мертвецов отца. Анка, бьющаяся в объятиях возлюбленного – с каждым разом ей все труднее и труднее укрощать свою суть. И Арт, с тревогой глядящий в облака. Он повсюду ищет меня, хоть и знает, что я в безопасности, ведь он сам велел Томару увести меня подальше. Я вижу всех будто глазами каждого, чувствую их, ощущая, как сомкнулись вокруг теплые руки Шэ, как прижимает он меня к груди. И я закрываю глаза, позволяя частице его сути перетечь под кожу, пуская корни в самой сути моей души.

Это отражается нервным покалыванием, щекоткой в боках и сбитым ритмом сердца в груди. Это – будто выпить океан и поглотить небеса, слиться с землей и взорваться раскаленным солнцем. Это…

Что-то холодно кольнуло в живот, и я пошатнулась, ощущая острую боль под ребрами, в том месте, куда ударила меня Милан. От шока распахнулись глаза, и мне на лицо брызнули соленые капли прямо изо рта застывшего Шэ. Он поперхнулся кровью, и она плавно потекла по губам, падая на рубаху вечного.

Тогда я опустила взгляд и увидела торчащий из его живота нож, задевший и меня. Кровь розой распустилась на оборванном платье, а какая-то сила дернула бога назад, и он завалился набок. Жизнь угасла в его глазах, и невыносимая боль пронеслась по моим венам острым криком, зазвучавшим из уст детей Шэ. Они почувствовали его смерть как свою собственную и пали на землю, катаясь до изнеможения, пока я неверящими глазами смотрела на его убийцу.

– Так было суждено, – обманчиво мягко произнес он, и злая усмешка скользнула на его лицо, занимая свое исконное место.

Томар Бай сжимал в руках кинжал с белым лезвием, медленно терявшим свет. Когда он полностью потух, маг зашвырнул оружие в расщелину. И оно со звоном, отскакивая от стен, упало прямо в раскаленную лаву, отчего пещера вздрогнула, задышала, как разбуженный медведь, и наверх поднялся черный дым, предвестник пробуждения вулкана.

Я не успела ничего сказать, очередной удар, треск и тряска толкнули меня на землю, и я оказалась у ног удержавшегося колдуна. От моей попытки ударить он с легкостью увернулся, а потом вздернул меня вверх, будто я обычный человек, подвластный его магии.

– Нам пора, пока здесь все не взорвалось, – гаркнул он, перекрикивая стон разбуженной горы.

Вместе с дымом взлетали клочья лавы и осколки камней, воздух сгустился до невозможности, и я не могла дышать, не могла призвать собственный огонь,