Шпага испанского типа (сборник) - Г. Мишаков

Вдвоём они сломали полированный ящик радиолы. Днище с привинченным шасси Витёк взял подмышку и не скрывал радости. Тропинка начала забираться вверх. Оттуда докатывался голос Морозова:

Напрасно подруга ждёт друга домой,Ждёт друга с двумя кубарями.А он к ней вернётся из роты штрафнойВ бинтах и с двумя костылями.

День угасал. Ветер свежел, гнал по небу мглистую рвань облаков, теребил полынь по краям дороги. С вершины сопки открывалась серая бугристая водяная даль.

Мамаша – старушка увидит сынка,Увидит, слезами зальётся.Подруга увидит, руки не подаст,Пройдёт и слегка улыбнётся.

Юноша заворожено глядел на море, воображением пытаясь заглянуть за горизонт – как на сотни миль вода и вода, как, наконец, она кончается и начинается земля, таинственная Япония.

– Как в море, когда шторм, – спросил он своего спутника, – страшно? Качает сильно? – он читал про волны с шестиэтажный дом.

Витёк молчал, также глядя в бескрайнюю страшную даль. Юноша видел его профиль – крючковатый нос, рыжеватые усы, прищуренный угол глаза.

– Ты попадал в шторм? – глухо переспросил он.

– Нет, – задумчиво ответил Витёк. – Я вообще ещё не плавал на корабле…

Юноша быстро посмотрел на него.

– И Анатолий не плавал? – догадался он.

– Анатолий такой же моряк, как и я, – усмехнулся Витёк. – Юрка Морозов – тот плавал… Он скоро опять поплывёт. Ждёт свой корабль, на котором уже плавал…

Стало ясно многое из того, что раньше вызывало вопросы. Например, его удивляло, что ни Витёк, ни Анатолий не знают простейших морских терминов – палубу называют полом, подволок – потолком, комингс – порогом, трап – лестницей.

– Мы тоже тут недавно, – продолжал Витёк, – три недели только.

– А до этого где были? – с нарастающим интересом спросил юноша.

– Лес рубили, – просто ответил Витёк и, видя удивление на лице собеседника, стал объяснять. – Под проводами, под ЛЭП. Расчистка линий высоковольтных передач… Один мужик из Москвы заключает договора с сетями. Ну и нанял Морозова, Анатолия, ещё были люди. Им нужно было, где жить – они ещё в мае начали. А у меня свой дом, отец с матерью умерли, братья разъехались, я один живу. Ну, и жили у меня. Я тоже пошёл с ними работать.

Витёк достал мятую пачку «Примы», став спиной к ветру закурил.

– В конце июня шеф, ну мужик этот, выдал нам аванс. До этого давал только на кормёжку. Мы уже далеко ушли, жили в лесу, в палатке. Он нас втроём оставил доканчивать кусок. Анатолий заводной, Морозов тоже. Ну, и в лесу мы уже два месяца. Почти каждый день мокрые, грязные… В общем, загудели. Две недели не просыхали, сначала в моём доме, потом в лесу… – Витёк рассказывал неторопливо, словно удивляясь самому себе.

– Проснулись раз – ни опохмелиться, ни пожрать. Голова трещит, денег – копейки. Когда появится шеф, не знаем. Анатолий и говорит: «Давай продадим «Дружбу», бензопилу, всё равно она пока бестолку. Получим деньги, купим новую…» Шеф обещал расплатиться, как доделаем этот кусок. А пилу шефу дали в сетях, на время. Ну, продали.

Опохмелились. Не успели протрезветь, а тут шеф с представителем сетей – сдавать работу. Кусок не доделан, мы валяемся пьяные, пилы нет. В общем, скандал. Чуть до милиции не дошло, – Витёк усмехнулся.

– А Морозов, когда получил аванс, ездил домой. Там ему было письмо с вызовом. Он уже плавал раньше, а потом снова написал. Он и говорит нам, поехали на Дальний Восток. От пилы у нас ещё оставались деньги…

Витёк рассказывал, как оголодавшие и отощавшие, они, наконец, добрались до Зарубино, а воображение юноши живо рисовало картины.

В лучах закатного, ещё тёплого солнца, золотятся седые космы Анатолия, бронзовеет тело. Он взирает на океан, лижущий его больные ноги, с видом первопроходца, победителя, Колумба, только что открывшего Новый Свет. И лик его был прекрасен. Витёк напоминал мальчишку, которому только что сделали долгожданный подарок – рот разъезжался в счастливой улыбке, на щеках играли ямочки. А упрямый чуб и недавние усы с закорючками делали его похожим на Чапаева. Морозов же чувствовал себя щедрым дарителем, вождём, приведшим свой народ в землю обетованную. Он бросался на волны, гоготал, пел, его крепкое тело лоснилось от воды, и весь он был, как тюлень.

Они перевалили сопку и спустились на дорогу, ведущую в порт. Рядом шла железнодорожная ветка. Вдруг сзади раздался свисток тепловоза. Путники дёрнулись в сторону, обернулись и увидели сияющего Анатолия. Он был в восторге. Когда пошли из бани, он не смог одолеть крутой подъём, свернул на дорогу, что огибала сопку по берегу, а там его подобрала попутная машина. И вот он радуется, что догнал товарищей, что удалось так здорово подшутить.

– Я десять лет на железной дороге работал, – похвастался он, – бригадиром был!

На железнодорожных путях порта пыхтел мотовоз, растаскивал вагоны. На прожекторной опоре хрюкал громкоговоритель – колокольчик.

– Эй, диспетчер, дай жену на вечер! – заорал громкоговорителю Анатолий и снова дал свисток. С пышными после мытья бакенбардами, с благородной седой шевелюрой, в чистой цветастой рубахе и кремовой жилетке он походил на цыганского барона.

После ужина в столовой крутили старый фильм «Ещё раз про любовь». Лента пестрела царапинами. Многие видели этот фильм и смотрели вполглаза, за неимением ничего другого. Доминошники доканчивали партию. В тёмном углу слышалась какая-то возня. «Отлипни!» – женский голос, но вяло, дежурно. – «Да ла – адно!» – мужской. – «Не мешай!» – «Подумаешь!» Шлепки, хихиканье.

Юноша досадовал на шум. Ему нравился фильм, хотя он и не понимал причины взаимной колючести, недоверия красивых и раскованных героев. Героиня взяла гитару и запела со всхлипом – придыханием:

Я мечтала о морях и кораллах,Я поесть хотела суп черепаший,Я вступила на корабль, а корабликОказался из газеты вчерашней…

Сноп света из щели в кожухе проекционной лампы подсвечивает профиль человека, сидящего рядом с аппаратом, так, что тот стрекочет у него над самым ухом. Спина человека ссутулена, блестят гладко зачёсанные назад волосы. Он болезненно морщится, видно, как ходит его кадык. Возня в углу замирает – на экране мужчина и женщина в объятиях друг друга. Человек тихо встаёт – струя света выхватывает лацкан его пиджака – пригнувшись, пробирается к выходу.

Мощный гудок внезапно проникает в столовую. Зрители вскакивают с мест, ближние к иллюминаторам откидывают шторки. Огромный рефрижератор пришёл на разгрузку – первый в эту путину. Гонимая им волна качнула «Волочаевск». Вместе со всеми юноша поспешил на палубу.

Громада в огнях, казалось, выросла из – под воды. Судно совершало манёвр для швартовки. Слышались усиленные спикером команды капитана, шум механизмов, возбуждённые голоса, смех. С рефрижератора кричали что-то нетерпеливо – вопросительное, радостное, с «Волочаевска» отвечали так же задорно. Суета была и на берегу – готовились к приёму груза. Судно, застопорив ход, разворачивалось – из – под винтов били тугие буруны. Встав параллельно причалу, стометровая тысячетонная махина каким-то неведомым образом стеной пошла на него. За борт полетели кранцы, вода ошалело металась между бетоном причала и бортом судна, била в «Волочаевск». Забыв обо всём, юноша пожирал глазами происходящее – он впервые видел швартовку большого судна, а это такое же захватывающее зрелище, как и приземление самолёта. Учащённо билось сердце, просилось туда, на этого пришельца из морских далей. Казалось, он принёс с собой другой воздух, иной, чем здесь. И все, кто толпился на корме «Волочаевска», чувствовали это и были возбуждены, словно сами вернулись из плаванья. Приход настоящего судна напомнил им, что такое – море, и кто есть они. И они хорохорились, перекрикивались с другой командой нарочито задиристо.

Неуловимый миг – и рефрижератор намертво приторочен к берегу. Заглушили двигатель, а разбуженные волны всё шлёпались о «Волочаевск». Не успели спустить трап, как началась разгрузка. Гусиные шеи кранов зависали над горловинами трюмов, в свете прожекторов клевали груз. «Вира! Майна!» – понеслось над водой. И вой лебёдок, и предупредительные звонки.

Постепенно палуба «Волочаевска» опустела. Юноша обернулся, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд. Человек с гладко зачёсанными волосами приветливо улыбнулся. Юноша смутился. Человек, попыхивая сигаретой, подошёл поближе.

– Сын у меня такой же, как ты, – произнёс он слежавшимся от долгого молчания голосом. – Скоро пойдёт в армию…

– Сыну я всю душу отдавал! – сказал он с чувством. – Сейчас стал меня забывать, другая семья…

Человек, казалось, ссутулился ещё больше. Глядел, как из – за сопок наползает чёрная темь. Юноша догадался, что именно его сутулую фигуру он видел в прошлые вечера на носу «Волочаевска». Одинокую фигуру человека, обращённую к океану.