«Прыжок на юг» - Виктор Стрелков

Так, не цветасто, без калейдоскопической смены событий, ровно текла его жизнь. Но сегодня...

Протасов вспомнил слова Миши Белянкина: «А девушки там какие! Это — прелесть! Может, за судьбой едешь! Понял, Гриша? Там, на море, сама обстановка такие морские узлы завязывает, что любой боцман затылок почухает и признается салажонком! Желаю тебе, Гриша, счастливого узла, крепкого!»

Рядом заскрипела галька, у Протасова оборвалось сердце: «Уходит моя чайка!» Он посмотрел в ее сторону. Девушка сидела, рассматривая его, и по-прежнему улыбалась. Протасов опять смутился.

— Вы знаете, почему я расположилась около вас? — спросила она.

— Не знаю, — растерянно ответил Григорий.

— Я из Техаса, слышали такой?

— Конечно, это в США...

— Вот именно, в Штатах, а я — убежденная расистка...

У Протасова перехватило дыхание:

— Расистка?

Девушка откинулась на коврик и звонко засмеялась. Она смеялась так заразительно, что даже на лице обескураженного Григория появилась некая гримаса, напоминающая улыбку.

Девушка снова села.

— Извините! Шутка моя глупая, конечно... Но обратите внимание на то, что мы с вами одного цвета кожи. Посмотрите на соседей, — добавила она, кивком указывая на распластанные тела купальщиков.

В самом деле, вокруг лежали чернокожие, желтокожие и краснокожие, и только он и его веселая собеседница казались «вполне европейцами».

— Вы недавно приехали? — спросила блондинка.

— Уже неделю нахожусь в этом райском уголке, более похожем на пекло преисподней, — настраиваясь на шутливый лад собеседницы, ответил Протасов.

— Удивительно! Цвет вашей кожи остался первозданно-кабинетным. Обычно за такой срок он уже созревает для индейской резервации. А вы издалека? Если не секрет, — добавила она.

— Ну, какой секрет! Я с Чукотки, — ответил Протасов и потянулся за сигаретами.

— О-о! Чукотка! Суровый край, населенный отважными авантюристами! Золотоискатели... Романтика риска... Охотники... Каюры... — Она перехватила по-детски обиженный взгляд Григория: — Нет-нет! Я не иронизирую! Романтика риска действительно мне импонирует. А вы кем работаете там?

— Я летчик полярной авиации...

— Как здорово! Мчаться в небесной бездне под дугой северного сияния...

— Да, жизнь на Чукотке не лишена поэзии, но все уже примелькалось, — в его словах послышалась затаенная грусть. Он взглянул на часы, — ого! Без четверти час! Пора обедать. Инфракрасное излучение менее полезно, чем хороший обед. Как вы считаете? — Протасов покраснел и добавил. — Я очень прошу вас пообедать со мной...

— Хорошо! Я принимаю приглашение, — очень просто, без кокетливых отнекиваний согласилась она, — но давайте же, наконец, познакомимся. — Она протянула Григорию узкую руку, хорошо ухоженную, мягкую и сухую: — Вероника.

Протасов слегка пожал ее: — Григорий.

Они пообедали в «Магнолии». Вероника оказалась приятной и остроумной собеседницей, вопросы задавала деликатно, на вопросы Григория отвечала охотно и обстоятельно. Протасова словно подменили: не было в нем теперь ни прежней скованности, ни застенчивой неуклюжести, ни робости — он рассказывал Веронике о своей жизни просто и доверительно.

Договорились встретиться вечером...

Глава вторая

Ошибочный ход

Незадолго до заката на заставу приехали два человека. Один — атлетического сложения, с вьющимися волосами и слегка насмешливым взглядом широко посаженных глаз.

— Никитин, — коротко представился он Крутову и протянул ему запечатанный пакет.

Второй был ростом ниже, но сила чувствовалась и в нем немалая. Черные густые волосы были аккуратно зачесаны назад, карие, глубоко сидящие глаза пытливым, умным взглядом смотрели из-под густых бровей.

— Громов, — сказал он, подавая руку начальнику заставы.

Крутов вскрыл пакет. Он был от Дорохова. Четко и лаконично генерал излагал задуманный им план.

Вызвав старшину Дронина, Крутов приказал:

— Устройте товарищей на жительство.

Вечером начальник заставы сам проводил инструктаж очередного наряда.

— С этого дня распорядок службы следующий. В случае нарушения границы — немедленно сигнализировать на заставу и, ничем не обнаруживая себя, преследовать нарушителя. После прибытия разводящего со сменой передайте дальнейшее преследование нарушителя им и возвращайтесь на свой пост. Категорически запрещаю попытки задержать нарушителя, кроме случая, если нарушитель обнаружит вас и попытается вернуться на свою сторону. Но и в этом случае вы должны действовать бесшумно, оружие применять только при крайней необходимости. Ясно?

— Ясно! — дружно ответили пограничники.

Скоро наряд ушел, и обычная тишина повисла над заставой.

...Прошло два дня. Все шло своим чередом: вовремя менялись часовые, веселый повар Гриша Тищенко разливал по тарелкам «гарный» украинский борщ, а по вечерам младший сержант Валерьянов брал аккордеон и «мотал жилы» — так говорил его друг ефрейтор Савкин.

В дневное время Громова и Никитина не было видно. Только когда угольно-черная южная ночь заливала окрестности, они появлялись в караульном помещении и садились играть в шахматы.

Так было и в ту ночь. Громов и Никитин сидели склоненные над доской, как прилежные ученики над контрольными, и только изредка бросали взгляд на квадратный серый щит с двумя рядами красных лампочек и черными цифрами под ними. Внизу щита торчал черный рупор мощного зуммера, напоминающий сигнальные рожки первых автомобилей.

За соседним столом у зуммера что-то писал разводящий старшина Ковалев. Молчали. Вдруг Никитин оживился и, опуская руку на ферзя, с веселым злорадством произнес:

— Ну-ка, Вася, попляши! Шах! Вилка!

Громов улыбнулся:

— Один мой ошибочный ход и...

Звук зуммера не дал ему договорить. Мгновенно все были на ногах. Лампочка № 4 смотрела на них красным тревожным глазом, тревожно и монотонно продолжал кричать зуммер.

— На четвертом! — Уже на ходу бросил Ковалев.

Хлопнула дверь, и все трое исчезли в темноте...

...Нарушитель шел на север. Шел быстро, не останавливаясь, как зверь, преследуемый лесным пожаром.

Старший секрета сержант Криуша молча указал Никитину и Громову, догнавшим его, в темноту, откуда смутно доносились шорохи и легкое похрустывание сушняка. Никитин кивнул: «Вижу!»

Старшина Ковалев и сержант Криуша повернули назад, к границе, а Никитин и Громов, не столько вглядываясь, сколько вслушиваясь в темноту, двинулись дальше. Лишь несколько раз, когда заросли редели, им удалось угадывать расплывчатый силуэт шагах в пятидесяти от себя.

Когда мрак рассеялся, преследователи по-настоящему увидели своего «подопечного». Правда, еще трудно было разглядеть, во что он одет, но теперь его долговязая фигура вырисовывалась так ясно, как это бывает на пустом киноэкране, когда что-нибудь попадает в полосу света от проектора.

Пришлось увеличить расстояние: опасность упустить врага из поля зрения миновала, а возможность обнаружить себя возросла. Теперь нарушитель находился так далеко, что даже в рассветной тишине не доносились звуки его шагов.

Он был завидно натренирован в ходьбе: имея за плечами около двадцати километров пути по пересеченной лесной местности, нарушитель шел все в том же быстром темпе, взятом им от самой границы.

Он торопился, зная, что преследование начнется рано или поздно. Нужно было проскочить опасную пограничную зону, а там, в долине, густо усеянной селениями, курортами, в оживленном движении поездов и автомашин, среди тысяч людей — попробуй кто его найди! Торопиться, черт возьми, стоило!

«Лети, хоть до ночной звезды, а быть тебе без бороды», — негромко продекламировал Никитин, потный, с прилипшими к одежде листьями. Громов настороженно оборвал шутку: «Тихо!» — нарушитель остановился так внезапно, словно его выключили. В следующую минуту «подопечный» удивил их еще больше: он начал раздеваться.

— Что это, никак загорать решил «курортник?» — шепнул Никитин и посмотрел на часы: — Без четверти одиннадцать, самое время...

Нарушитель снял уже пиджак, рывком стянул рубашку. Под ней оказалась желтая заблестевшая на солнце безрукавка, видимо, из кожи. Он снял и ее.

— Упарился, — комментировал Никитин. — Немудрено — тридцать километров отмахал рысью.

— Смотри, раздумал загорать, — тронул Никитина за плечо Громов.

Теперь «курортник» быстро одевался. Натянув пиджак, он поискал что-то глазами вокруг, взял длинный сухой сук и начал ковырять землю. Сейчас был хорошо виден его вытянутый профиль, скошенный назад лоб с прилипшей к нему прядью белесых волос. Работал он быстро и энергично. Кончив копать, отшвырнул палку и руками, как лапами собака, начал выгребать куски бурой слежавшейся листвы. Затем что-то положил в ямку и вновь засыпал ее. Осмотрелся, собрал охапку недавно опавших листьев и присыпал сверху. Потом вытер платком руки, отряхнул костюм и быстро пошел своим прежним курсом на север. Там уже виднелись просветы между кустами — лес кончался.