В стране воспоминаний. Рассказы и фельетоны. 1917–1919 - Надежда Тэффи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это важные, очень важные тексты. Без них, органично складывающихся в публичный дневник интеллигента, история отечественной литературы и журналистики, русских общественных споров, русской культуры XX века будет неполной. И делать вид, будто и не существует их: этих очерков, фельетонов, рассказов, некрологов, – в некотором смысле всё равно, что делать вид, будто нет и не было никогда дневников Зинаиды Гиппиус, писем Короленко к Луначарскому, «Несвоевременных мыслей» Горького, книги Бунина «Окаянные дни», публицистики Куприна… К тому же, ознакомившись с этими текстами Тэффи, несколько по-другому оцениваешь широко известные произведения её коллег. Например, очевидно, что некоторые рассказы из сборника Аверченко «Дюжина ножей в спину революции» (1921) – прежде всего, конечно, «Фокус великого кино» – изготовлены по лекалам рассказа Тэффи «Мемуары».
Да и творческий путь самой писательницы без этих вещей невозможно теперь представить.
Впрочем, несправедливо видеть во вновь публикуемых ниже абзацах лишь материал для исследования. Тексты эти самоценны как литература – тем и интересны.
Во многом благодаря волшебному умению ничуть не кощунствуя, писать о трагическом смешно – Тэффи и превращает произведения на злобу дня в подлинное искусство.
С. Князев, М. РыбаковНовый год
Фот и Новый год! 1917-й!
Наученная горьким опытом девятьсот шестнадцатого, от поздравлений отказываюсь.
Подумайте только: ровно год назад мы поздравляли друг друга с девятьсот шестнадцатым! С такой-то гадостью!
Это вроде:
– Крепко вас целую и от души поздравляю: у вас пожар в доме и тётка зарезалась.
Я с девятьсот семнадцатым никого не поздравляю.
Но так как человеческий организм требует поздравления в определённые вековой мудростью сроки, то и я поздравляю:
– Поздравляю с тем, что кончился, наконец, 1916 год!
Глупый был покойничек и бестолковый. Злился, бранился, а под конец жития, – с голоду, что ли? – о весне залопотал, – такую поднял распутицу (это в декабре-то!), что весь лёд в реках осел, и полезло из прорубей невесть что.
Непочтенный был год.
Поговорим о новом.
* * *Под Новый год все мы занимаемся предсказаниями и «бухгалтерией» счастья, то есть мы подсчитываем, что дала судьба, что отняла и что может дать. Это последнее уже из отдела статистики, из подотдела теории вероятностей.
Смотрим великую книгу нашего малого бытия и видим ясно, что поручили мы её очень подозрительному бухгалтеру, у которого дебет и кредит давно не сходятся. А на некоторых страницах что-то так явно и бесцеремонно подчищено и подскоблено, что даже за него, за бухгалтера, неловко делается. Уж очень он какой-то наивный. Бог с ним!
Итак, ввиду того, что бухгалтерия счастья особых радостей нам не обещает, займёмся лучше предсказаниями.
Я очень хорошо вижу ваше будущее, но, чтобы мне лучше поверили, расскажу вам сначала ваше настоящее. Опытные предсказатели так и поступают.
Хотите, расскажу вам вчерашний день?
Утром, – начинаю с утра, – утром вам не дали сахару к кофе. Вы, по обычаю, пожали плечами и, по обычаю, воскликнув: «Господи! Когда же всё это кончится!», выпили кофе без сахару.
Потом развернули газету и с большим интересом прочли о том, что новый министр юстиции посетил старого министра внутренних дел, нового же министра путей сообщения посетил новый министр народного просвещения, а старого министра внутренних дел посетил новый министр иностранных дел, а нового министра народного просвещения посетил новый министр юстиции, а нового министра иностранных дел посетил новый министр путей сообщения, а бывшего председателя совета министров посетил… неизвестно кто.
Бог посетил меня, —
как говорится в басне Крылова, -
Я сжёг дотла свой дворИ по миру пошёл с тех пор.
Прочтя, как кто кого посещает и кто с кем имеет беседу продолжительную, непродолжительную, оживлённую, напряжённую или просто «неизвестно какую о текущих делах», вы пошли завтракать.
За завтраком, узнав, что не достали муки, крупы, масла, рису, макарон и говядины, вы, по обычаю, пожали плечами и воскликнули:
– Господи! Когда же, наконец, всё это кончится?
Потом предавались праздным развлечениям, звонили по телефону знакомым и спрашивали:
– Где вы встречаете Новый год?
В ответ вам врали, что в очень большом и интересном обществе, намекая, что туда, мол, таких, как вы, и на порог не пускают.
Контр-ответом вы пускали собственное вранье о предстоящих вам блестящих забавах.
Расстроив друг друга, вы переходили на обычную мирную беседу.
– А кто у нас сегодня министр юстиции? Такой, который Митьку выпускает, или такой, который Митьку сажает?
И, послушав, возражали:
– Да вы путаете! Он вчера был.
– Нет, это вы путаете! Это не юстиции. Это чего-то другого…
После телефона вы ходили на перекрёсток узнавать последние новости внутренней и внешней политики и, разукрасив их в пределах и возможностях ваших убеждений и фантазий, разносили их по знакомым.
А вечером писали поздравительные письма и телеграммы.
Письмо:
«Как поживаете? У нас ни к чему приступа нет. Мясо – стой в очереди, а уж один мальчишка, говорят, насмерть замёрз. Булок булочники не продают. Видно, сами лопают, чтоб им лопнуть. Поздравляю с наступающим Новым годом».
Телеграмма:
«Поздравляю Новым годом целую желаю извозчиков и сахару».
* * *Таков был ваш вчерашний день.
Я считала здесь вчерашний праздничный день обеспеченного человека, поэтому не упомянула о делах и служебных заботах.
Теперь, заручившись вашим доверием, предскажу вам завтрашний день.
Хотите, расскажу вам завтрашний день?
Утром, – начинаю с утра, – утром вам не дадут сахару к кофе. Вы, по обычаю, пожмёте плечами и, по обычаю, воскликнув: «Господи! Когда же всё это кончится!», выпьете кофе без сахару.
Потом развернёте газету и с большим интересом прочтёте о том, что новый министр юстиции посетил старого министра внутренних дел, нового же министра путей сообщения посетил новый мини…
Вам, может быть, надоел мой фельетон?
Мне тоже – очень, очень, очень надоел.
И так как он нам обоим надоел, то оборвём его и скажем:
– Да здравствует «новый» Новый год!
Новый!
Да?
Извозчики
С тех пор, как мы стали тылом, извозчики наши делятся на два сорта: 1) восьмидесяти – и 2) восьмилетних.
Так как правила без исключения нет, то встречается иногда и третий сорт извозчиков, соединяющий качества обоих сортов.
Это извозчики восьмидесятивосьмилетние…
Об этом последнем сорте мы много говорить не будем, потому что извозчики этого сорта вообще никогда никого никуда не везут и сидят на козлах исключительно для декоративного эффекта улиц. Везти они не могут. Им «недосуг».
Обычные же извозчики первых двух сортов везут, но при этом предпочитают ехать в ту сторону, в которую обращена морда лошади.
– Тебе куда? Туда? – показывает он большим пальцем назад через <плечо>. – Мне туда не с руки.
Увещевать его не стоит. Он твёрд.
Извозчик первого сорта – восьмидесятилетний – будет долго вести с вами предварительные разговоры.
– Ась?
– На Пушкинскую.
– Ась?
– Не знаешь, что ли?
– Это я-то не знаю! Очень даже знаю. Пушкинскую-то.
Он не смотрит на вас. Чего ему смотреть, – всё равно не разглядит. Брови у него мохрастые, как моржовые усы, глаза через них чуть пилькают. К вам направлено только старое мохнатое ухо.
– Ась? Оченно даже знаю. Пушкинскую-то. Огороды там были. И не очень чтоб давно. Лет эдак пятьдесят тому назад. Да, поди, и того не наберётся. Огороды. Как же! А то не знаю, что ли?
Он уже забыл, что сидит на козлах, и что его седок нанимает.
Ему кажется, что сидит он на завалинке и предаётся воспоминаниям.
– Огороды? Как не знать! Оченно даже знаю.
– Ну? Везёшь, что ли, на Пушкинскую?
– Восемь гривен положьте! – вдруг вспоминает он.
Дёргает лошадёнку, чмокает, тпрукает.
– Огороды? Как не знать! Вези его за восемь гривен на огороды. И чего их на огороды носит, пугалов несчастных?
Восьмилетний сорт веселее.
На вид он, положим, такой, как будто его и совсем нет. Торчит на козлах тулуп, на тулупе – шапка, сбоку рукавицы припёрты. Только ежели обойти да заглянуть пристально, так увидишь, что из-под шапки торчит круглый нос.
– Извозчик! Свободен?
Круглый нос наморщится. Это значит, что где-то там, глубоко под шапкой, деловито нахмурились брови.
Приподнимутся рукавицы, хлопнут по армяку, и страшный бас, которым разговаривают только деревенские мальчишки, и то только с лошадьми, ответит вам:
– Полтора рублика положьте.
А уж потом спросит:
– А куда тебе ехать-то?
– На Николаевскую.
– На какую Николаевскую: на вокзал аль на улицу?
– На улицу.
– Так бы и говорил, что на улицу. А то говорить не говорит! Туда же, ещё седок называется.