Приключения Чикарели - Рубен Арамович Марухян

Малыш смотрел на меня с сочувствием.

— Почему взрослые все время вздыхают? — спросил он.

— Они очень тоскуют по своему детству.

— Тоже мне, нашли о чем тосковать. Эх, скорее бы вырасти!

— Знаешь что, пошли ко мне, скоро начнется дождь. Взгляни на вершину Техениса: если тучи на ней чернеют, значит, обязательно будет гроза. Пошли.

— Нет, — решительно возразил малыш и спрыгнул на мой локоть, а с него на землю, — я обещал бабочкам дождаться их.

— Ну, это не страшно, увидят, что тебя нет, и улетят себе.

— Нет, — еще решительнее ответил он и топнул ножкой, — я обещал.

— Ладно, будь по-твоему, — согласился я, заинтересовавшись историей этого уменьшенного мальчишки, — но я не могу оставить тебя одного. Придется и мне остаться здесь.

— Вот будет здорово! — искренне обрадовался мальчуган.

— Надо соорудить какое-нибудь жилище, а то мы промокнем. Слушай, малыш, ты побудь здесь, а я сбегаю домой, принесу кое-какие необходимые вещи.

— Только не задерживайся.

— Я мигом, — ответил я и помчался вниз.

Прибежав в комнату, я схватил два одеяла и, стараясь не попадаться на глаза директору дома, тихонько выскользнул из здания.

Тучи на вершине Техениса жадно поглощали небесную синеву и сердито покрикивали на лес.

— Мушег, ты где, Мушег? — позвал я, добравшись до Звездного замка.

— Я здесь, — он радостно выбежал мне навстречу.

— Сейчас мы разобьем палатку: я повожусь здесь, а ты насобирай соломы и листьев, — велел я и приступил к работе: отыскав две палки подлиннее, я воткнул их в землю под углом и натянул на них одеяло. — Пожалуйста, наш дом готов. Остается сделать пол. Неси-ка свою солому.

— Прошу, — он с гордостью протянул мне пучок соломы.

Я собрал ворох прошлогодних листьев, рассыпал их по палатке и постелил сверху второе одеяло.

Пока мы были заняты устройством жилья, ножи молнии разорвали завесу туч, грозные раскаты грома расстреляли горы и ущелья, земля и небо перемешались.

— Скорее, в палатку, — испуганно крикнул малыш, схватив меня за штанину.

— Не бойся, — успокоил я и подставил ему ладонь.

Крупные капли дождя забарабанили по крыше нашей палатки. Я устроился в углу, прислонившись к стволу дерева, а малыш уселся напротив меня.

— Чудесная палатка. Что бы я делал без тебя? — сказал малыш с благодарной улыбкой.

Я улыбнулся ему в ответ. Честно говоря, больше всего на свете я люблю улыбающихся людей. Никогда человек не бывает так красив, как в ту минуту, когда улыбается. По улыбке человека можно судить о том, какой он — злой или добрый, честный или обманщик. В улыбке малыша мне очень понравилась ее открытость. Только у человека, на которого можно положиться, бывает такая улыбка.

— Давай споем, — предложил малыш. — Ты знаешь «Дождь моросит» Комитаса? Меня сестра научила.

— Конечно, знаю, — ответил я гордо.

Малыш затянул песню. Его тонкий, беспомощный, то и дело сбивавшийся на фальцет голосок смешивался с шуршанием дождя, шелестом деревьев и, чтобы он не затерялся в этом шуме, я стал тихо подпевать ему. Когда мы кончили петь, в палатке воцарилась такая тишина, что малышу стало жутко. Говоря по правде, мне тоже было как-то не по себе, и я заговорил, чтобы избавиться от этого ощущения:

— Ну, расскажи о себе.

— Что рассказать?

— Расскажи, каким образом ты стал таким крохотным?

— Сам не знаю. Еще вчера, уходя с дедовской пасеки, я не был таким. Потом, когда ворошил муравейник, тоже не был таким. А после, когда собрался перепрыгнуть через ручей, вдруг заметил, что он стал огромным-преогромным, как река. Мне стало страшно, я стал оглядываться и увидел, что все предметы вокруг меня увеличились во много раз. Я понял, что случилось какое-то страшное чудо и, не зная, как мне быть, упал на траву, укрывшую меня с головой. Так я и лежал, не понимая, в чем дело, пока не почувствовал легкое дуновение ветерка. Я приподнялся и увидел бабочку, махавшую крыльями так, словно она предлагала мне улететь вместе с ней. Я подошел к ней, обнял и чуть было не разрыдался снова, но мне стало ужасно стыдно, и я вытер слезы. Бабочка усадила меня на спинку и мы летали до тех пор, пока она не устала. Мы приземлились на этой поляне, и она обещала прилететь снова. Вот и все.

— Нет, не все, — возразил я, — лучше, дружок, расскажи все с самого-самого начала.

Я заметил, как он напрягся, словно пытаясь поглубже скрыть терзавшие его мысли, но несчастье заставило малыша быть откровеннее, и он спросил хмуро:

— А зачем тебе знать мою историю?

— Чтобы помочь тебе. Если врач не знает истории болезни, ему трудно поставить больного на ноги.

— Ты не врач, — сказал он сухо.

— Я писатель, а уж писателям, поверь мне, и не такие недуги удавалось исцелять.

— Тогда почему книги продаются не в аптеках? — рассмеялся он.

— Ты прав, есть книги, которые нужно продавать именно в аптеках, — ответил я, вспоминая книги, бывшие мне в жизни опорой, утешавшие в минуты болезней и душевной боли. — Да, малыш, есть много книг, положительно влияющих на наше здоровье. Ну, начинай.

— Хочешь, расскажу тебе о Шеко? Однажды он смастерил воздушный шар и собрался…

— Оставь Шеко в покое, — прервал я, — сейчас речь о тебе.

Он заглянул мне в глаза, словно пытаясь понять, с какой целью я выпытываю его тайну, насколько серьезно отношусь к его несчастью и нехотя произнес:

— Ладно, слушай.

Я слушал его историю, затаив дыхание, и мне очень хотелось записать ее во всех подробностях, чтобы не забыть ничего. У меня был с собой огрызок карандаша, но не было бумаги. Тогда я собрал самые гладкие из лежавших на земле листьев и стал быстро записывать за малышом. Именно тогда я и решил назвать его Чикарели…

Истек срок моей путевки. Я собрал свои бумаги, поблагодарил работников писательского дома за теплоту и радушие и вернулся в Ереван.

Трудно работать в театре: нужно ходить на работу и утром и вечером, но самое главное в театре — полностью посвятить себя делу, иначе ничего не выйдет. В повседневном круговороте я на какое-то время забыл о своем Чикарели. Но однажды вечером, когда никого не было дома, а я был свободен от работы, мне пришло в голову привести в порядок свои бумаги. Разбирая черновики, я обнаружил в ящике стола пакетик, набитый листьями и, вспомнив, что это история Чикарели, стал бегло читать. Это занятие настолько увлекло меня, что я тут же стал переписывать записи в общую тетрадь, потому что некоторые листья уже раскрошились, и часть истории пришлось восстанавливать по памяти.

Однажды, когда