Хеопс и Нефертити - Александр Житинский

Непредсказуемый заходил к нам несколько раз и интересовался ходом работы. Он появлялся в своей обычной манере – будто конденсировался из воздуха. Только что никого не было – и вдруг рядом с трансформатором высокого напряжения стоит Карл. Но мы к этим штучкам привыкли и уже не удивлялись. Монзиевский без лишних слов брал схему и оглядывал ее сверху вниз и слева направо в течение пяти секунд. Так разведчик запечатлевает в памяти документ.

– Вот здесь необходимо V-образное сочленение, – говорил он, тыкая ногтем мизинца в схему, и испарялся. Мы даже не успевали расспросить подробнее, но потом убеждались, что Карл прав.

Лишь однажды Андрюша успел крикнуть вслед исчезающему Карлу:

– Карл Карлович, а кто занимается корой?

Тонкий вопрос! Андрюша хотел показать, что нам уже известно о дереве, и продемонстрировать догадливость. Будто нас мучает только один вопрос – кто занимается корой нашего ствола.

Карл слегка сгустился и строго спросил:

– Откуда вам известно о коре больших полушарий?

Андрюша застыл с открытым ртом.

– Древесная кора… – залепетал он. – Покрытие нашего ствола…

Непредсказуемый радостно взвизгнул – он таким образом смеялся – и исчез окончательно. Больше мы его не видели.

На некоторое время меня отвлекли домашние дела, и я перестал непрерывно думать о Нефертити.

Дело в том, что Иван Петрович Грач стал активно ухаживать за мамой посредством кошек. Пуританин перешел на его довольствие. Грач кормил его и расчесывал гребнем. Пуританин залоснился и приобрел вальяжный вид. Иван Петрович стал подпускать кота к маме, повязывая ему на шею красный бант. Мама, неравнодушная к любым цветным тряпкам, полюбила Пуританина еще больше и стала переносить внимание на Ивана Петровича. Однажды я застал их вечером пьющими чай в комнате старика. После того как Грача уплотнили, комната стала напоминать мебельный антикварный магазин. В центре стоял рояль, вокруг которого вилось небольшое ущелье, образованное стенками рояля и разной мебелью. От ущелья шли вбок тупички, оканчивающиеся телевизором, кроватью, на которой спал Грач, и настенной аптечкой.

Мама и бухгалтер пили чай на рояле. Тут же возлежал Пуританин с красным бантом, как участник демонстрации. Рояль был застелен скатертью. Я вошел и тоже устроился за роялем. Мы напоминали певцов на спевке.

– Я бухгалтер. Я привык оперировать цифрами, – говорил Иван Петрович. – Мне шестьдесят пять лет, а вам пятьдесят четыре…

– Ну зачем же такая точность?.. – недовольно сказала мама.

– А как же без точности? – удивился бухгалтер. – Без точности никак нельзя… Значит, я говорю, что мне шестьдесят пять, а вам…

– Да-да! И что же?.. – перебила его мама.

– Цифры говорят за себя, – сказал Грач и умолк.

Мама, вероятно, так не считала. Она решила перевести разговор на другую тему.

– Сын, что у тебя на службе? – спросила она.

Она всегда обращается ко мне со словом «сын», а работу называет службой. Непонятно, зачем ей потребовалось обзывать меня Тихоном, если она не пользуется этим именем.

– Начали новую тему. «Нефертити» называется, – сообщил я.

– Сын, ты не разглашаешь тайны? – торжественно спросила мама.

– Если бы я ее знал… – вздохнул я.

– Ваша площадь восемнадцать метров, а моя – двадцать шесть. Цифры говорят за себя, – бубнил Грач.

– У вас один рояль, а у нас ноль роялей, – сказал я.

– Цифры – великая вещь, – поддержал бухгалтер.

Пуританин задремал от содержательности разговора. Мы с мамой допили чай и ушли. Мама в задумчивости села за машинку и стала шить натюрморт.

– Мама, сшей портрет Нефертити, – попросил я.

– Что значит – сшей? – возмутилась мама. – Я не портниха. Иван Петрович тоже хорош! Сегодня он назвал мои работы ковриками. Правда, потом он долго извинялся…

Но она все же убрала натюрморт из-под иглы и за полчаса сшила мне красивый коврик с изображением Нефертити, который я на следующий день повесил над своим рабочим столом.

Только я это сделал, как прибежал Андрюша. Он был страшно возбужден.

– Я узнал, что седьмой этаж делает глаза! – выпалил он. – Отдел сенсорных элементов. Типичные глаза – сетчатка, колбочки. И заметьте – глаза миниатюрные.

– Дерево с глазами? – спросил Мыльников. – Ты не напутал?

– Да! Дерево с глазами, с пищеварительной системой и сердцем. Энергетики на четвертом этаже делают насос.

– Откуда ты знаешь?

– Я вчера дежурил в дружине с их ребятами. Они убеждены, что Нефертити – это кит. Автономная морская лаборатория.

– А ствол?

– Вот и я им говорю: «А ствол? А наш цилиндр? Зачем они киту?.. А корни, листья?» Они задумались.

– Это какое-то животное, – сказал Мыльников.

– Какой толк от животного? – возразил Андрюша. – Я понимаю: пчела дает мед. Червяк роет туннели. Что полезного можно получить от животного?

– Корова дает молоко. И мясо, – сказал Мыльников.

– Ты будешь есть мясо из микромодулей? – спросил Андрюша. – Нет, на корову явно не похоже. Где рога и копыта? Где хвост, наконец?

– Где у коровы хвост? – мрачно изрек Мыльников.

Я взглянул на портрет Нефертити. Гордая тряпичная женщина смотрела куда-то вбок, сквозь стену. Я подумал о животных и людях. Интересно, как рассуждают о нас звери? Неужели они тоже относятся к нам прагматически? Весьма возможно… Только, конечно, с точки зрения не наибольшей пользы, а наименьшего вреда. Одна порода людей делает меньше зла, а от другой хорошего не жди. Мы принадлежали к последним. Мы старались поставить себе на службу все самое лучшее, что есть у животных. По какому праву? Кто нам это разрешил?

Значит, Нефертити – зверь… Но какой?..

Кембридж

В скором времени мы закончили проектирование цилиндра и стали собирать опытный образец. Потребовались микромодули. Я был командирован на административный этаж с заявкой. Подписал ее у главного инженера, в бухгалтерии и отнес в дальний конец коридора, где размещался отдел снабжения. Возвращаясь обратно, я наткнулся на Кембриджа.

С Олегом Кембриджем мы учились в школе. Он рано обнаружил творческие задатки в области ваяния. В пятом – седьмом классах Кембридж был с ног до головы в пластилине. С ним опасно было общаться. Он лепил из пластилина портреты учителей и приклеивал их к учительскому столу. Кембридж в то время работал в экспрессионистской манере, за что получал тройки по поведению. В старших классах он перешел на гипс и начал рубить камень. После окончания школы Кембридж уехал учиться в Ленинград, и я больше с ним не встречался.

Я знал, что он тоже вернулся потом в родной город, завел мастерскую и продолжал лепить скульптуры. Некоторые из них я видел в зоопарке. Это были гипсовые, крашенные масляной краской антилопы, львы и медведи. На каждой скульптуре внизу, на ноге или хвосте, было глубоко вытиснено латинским шрифтом «O. Cambridge». Олег гордился своей английской фамилией еще в школе. Он всегда любил выделяться.

Короче говоря, я встретил Кембриджа, выходящего из приемной Карла Непредсказуемого с бумажным свертком под мышкой, перевязанным шпагатом. Сверток имел неправильную форму.

Кембридж был в джинсовом костюме фирмы «Lee», в зубах держал толстую изогнутую трубку фирмы «Dunhill». Названия фирм я узнал от него позже.

– Привет, Олег! Ты что здесь делаешь? – спросил я.

– А-а… Тиша… – сказал Кембридж, не вынимая трубку изо рта. – Так ты тоже в этой конторе? Мерзейшее у вас начальство!

Кембридж был явно чем-то недоволен. Я тактично промолчал о начальстве.

– Зачем ты здесь? – снова спросил я.

– Тс-с! – прошипел Кембридж. – Военная тайна. Выполняю заказ… Слушай, будь другом, зайди ко мне сегодня. Мне нужно с тобой поговорить.

Он дал адрес мастерской и пошел вразвалку по коридору, унося сверток.

Вечером я пошел к нему. Мастерская Кембриджа занимала просторную мансарду старинного особняка. На стенах висели иконы, на полу валялись куски гипса. В углу под холстиной возвышалась какая-то скульптура. На столе стояла выполненная из глины фигура, отдаленно напоминающая слона.

– Полюбуйся! – сказал Кембридж, указывая на фигуру. – Что это такое, по-твоему?

– Вроде слон… – неуверенно сказал я.

– Да не вроде, а слон! – недовольно сказал Кембридж. – Самый натуральный слон.

– Ну, не такой уж натуральный. Хобот слишком длинный, ноги тонковаты, а уши у слона не такой формы.

– А мне плевать, какие у слона уши! – закричал Кембридж, впадая в ярость. – Если ты такой же натуралист, как ваш Карл, то можешь проваливать! Ты посмотри на пропорции! Это же не слон, а лань! Легкость линий, изящество!

– Ты объясни, я не понимаю, – сказал я. – А потом уже я буду проваливать.

– Ладно, оставайся, – проворчал Кембридж и стал набивать трубку.

Он попыхтел дымком и начал рассказывать.

– Понимаешь, пригласил меня ваш Карл. Так, мол, и так, можете ли вылепить слона в натуральную величину? Это мне! Слышал! – снова завелся Кембридж. – «Могу в любую величину», – говорю. «Сделайте в натуральную. Сляпайте, – говорит, – нам красивого слона, а мы вам заплатим. Только сначала маленький эскизик на утверждение». – «Зачем вам слон?» – спрашиваю. «Да у нас новая работа, – говорит, – связанная со слонами. Только это между нами, понимаете?»