Вверх на малиновом козле - Игорь Савельев

Отец так распалился, что зарулили в заросли татарника.

Татарник пытался драть толстые джинсы, и не без успеха.

– Ночью будят… Ну, консьержка снизу звонит, перепуганная, ниче толком объяснить не может… А мне уже в дверь звонят… Я думал, по работе че… Ну, открываю. Там пожарный. Весь в брезенте, в каске, чуть ли не со шланга капает. – Отец хмыкнул. – «Ваш «BMW»?..» Я к окну – е-мое… Целиком сгорел, и еще «Форд» рядом, соседа со второго… Теперь еще и с его страховщиками трахаться год…

Они изловчились и скинули мешок. Поднималась темная пыль, настолько мелкая, что – не облаком даже, а так, задумчивыми змейками.

– Оказалось, электроника!.. Машина-то – оказывается! – утопленница!.. Естественно, там все внутри ржавело… Мне мужик из пожарки сказал, что в любой момент могло замкнуть, обязательно бы замкнуло, рано или поздно… Сука! Никогда не прощу! Что он, когда покупал, не видел?!

Антон понял, что это про старого приятеля отца – не приятеля, но, в общем, помнил его еще по детству; толстенный рыжий мужик, вечно пахший табаком и немного зубами. Веселый. Антону стало страшновато за него.

Отец никого не прощал.

– Ну, может, он действительно не видел?

Отец промолчал. Они стояли. Нечто вроде перекура. Хотя отец давно бросил, и Антон при нем тоже не курил, хотя и не скрывал: пачка сигарет валялась на приборной панели подчеркнуто небрежно.

– Видел, не видел… Он ответит. Не из-за машины, хрен с машиной, хрен с этими бабками. Еще заработаю… Там могла быть Василина. Понимаешь?! Я же когда езжу по делам, а она не в садике, я ее оставляю в машине, оставлял, – на полчаса, на сорок минут… Блин, если бы я знал!!!

Сжимал кулаки. А может, разминался перед новыми мешками.

Надо же. Какие страсти. Он почти никогда не заговаривал с Антоном о дочери и о второй семье вообще. О новой жизни. Они и встречались-то только на нейтральной территории… «Че, орел, деньги нужны?» Кричал это издали и махал конвертом, как только Антон входил в ресторан. Антону было неприятно, что на него оглядываются и недобро смотрит кальянщик, парень того же возраста, который впахивает здесь день и ночь, и вряд ли успешно: кальян, сколько Антон помнил, никто не брал, и парень обреченно обходил столы… «Жри, студент, а то, вон, одни глаза да мозги остались», – шутил отец, заказывая все самое обильное и дорогое, и густой бордовый уксус был фигурно размазан по огромным тарелкам, как по холстам.

Отец – человек без комплексов.

Когда под весом плиточного клея его тело издало внезапно тоненький звук, он басовито рассмеялся: «Мое пердило подтвердило!» – и подмигнул. Антона передернуло, но он все равно как бы ухмыльнулся в ответ.

Видимо, с какими-то все же комплексами, раз он считал, что уход из семьи и от сына-подростка надо искупать так – сначала, в студенчестве, обильными конвертами, теперь – этим остовом, торчащим посреди бурьяна и таких же заброшенных цементных коробок. Заброшенных, потому что воскресенье.

Язык еще не поворачивался назвать это коттеджем или даже «домиком», потому что последнее предполагает какой-то уют, а первое – размах; здесь пока только столбы колонн, держащих перекрытие, и в помощь им бревна и доски, растыканные посреди этого осушенного бетонного моря, как редкий лес. Как только свалили последний мешок, отец, едва обхлопав штаны, целенаправленно пошел куда-то в дальний угол под лестницу, где долго вглядывался в темное пятно, не то сохнущее, не то уже просохшее.

– Блин, опять кто-то нассал! Говорил я этим чучмекам, запирайте калитку, так нет ведь, опять все нараспашку…

Антон подошел и сделал вид, что тоже вглядывается в пятно.

– Ты думаешь?.. А может, просто натекло откуда-нибудь? (Они как по команде задрали головы; небеса проглядывали, но не здесь.) Да и кто тут нассыт?..

В коттеджном поселке действительно никого еще не было, и только редкие «КамАЗы» – самосвалы или бетономешалки – надолго подымали чернобыльскую пыль; отчего-то казалось, что здесь не будет никого и никогда.

– Намекаешь, что чучмеки сами нассали?.. А что, могли, могли, – хохотнул отец.

Он вообще мгновенно возвращался к добродушному настрою, как ванька-встанька: вот только что сжимал кулаки и чуть ли не пустил слезу, представив, что могло случиться с его обожаемой доченькой, его принцессой, запертой в коварном внедорожнике, к которому теперь было приставлено зловещее слово «утопленник» (а в этом «BMW» действительно было что-то зловещее: как у него вспыхивали фары – тонкими кольцами, тугим и синеватым светом, как газовые конфорки; но отцу, кажется, впервые и безоговорочно так подходил автомобиль). Гастарбайтеры, вероятно, почитали его за доброго барина. Вот и сейчас он расхаживал по брошенной стройке, все подмечая, но беззлобно.

– Ты посмотри, и с мозаикой накосячили! Опять!.. Дай-ка телефон, Алмазу позвоню… Пусть переделывает, на хрен. Достали уже. Мозгов-то нет…

– У меня телефон в машине.

– А у меня в других штанах. Ладно, напомни по дороге. Здесь посвети-ка…

– А что, мозаику можно отбить и после этого заново поклеить? Там же какая-то тонкая сеточка как основа…

– Ну еще чего. Новую куплю, а из его зарплаты вычту.

Антон честно пытался понять, что не так; в белом свете фонарика, порождавшем мириады отблесков, откликов, глубокий чайный тон мозаики угадывался лишь на окраинах; и вообще, белый свет фонарика, тысячно дробясь, образовывал на панно нечто вроде креста.

– Сюда посвети… О, а тут они скоммуниздили и думали, что я не замечу…

Отец говорил это почти ласково, почти радуясь, и таковы были для него, наверное, основы мироздания: работники тырят; строгий, но справедливый хозяин все подмечает и грозит пальцем; небеса проглядывали, но не здесь.

– Пошли-ка в кухню теперь.

– Я забыл, где тут кухня, – попытался пошутить Антон.

Впрочем, сегодня отец не очень был настроен на веселье. Помимо неприятности с внедорожником, он хмурился и потому, что строители не укладывались в срок; когда обошли кухню и поднимались на второй этаж, он сначала ворчал, потом загибал побитые мешками пальцы:

– В октябре у нас свадьба, так? Ну, в принципе, нормально… Если поднажмут… Июль, август, сентябрь, октябрь… Потом поедете в свадебное путешествие, это еще месяц…

– На целый месяц меня не отпустят.

– Ой, да разберемся, – отмахнулся отец, поморщившись; он не упускал случая подчеркнуть, что нынешнее место работы Антона – какое-то досадное недоразумение, не стоящее того, чтобы принимать его всерьез. – Ну ладно, там мы вам снимем квартирку месяца на два…

– Я сам могу снять.

– Там мы вам снимем… Что это у нас получается? Уже январь? Ну к январю-то они всяко докончат. А может, и раньше! Может, и до нового года въедете! – хопа! – слушай, так можно новоселье сразу совместить с Новым годом!..

– Чего-то сомневаюсь. – Антон кисло улыбнулся, представив себе всю эту сборную солянку. Отец приедет с женой и со своей принцессой. Родители Ани?.. Придется ведь тогда их тоже позвать. Они еще, чего доброго, подумают, что все это обязательно, и будут сидеть с прямыми спинами и напряженными улыбками. Скованные всей этой церемониальностью – друзья… Друзья вообще вряд ли сюда попрутся. Они и сами с Аней в последнее время избегали таких вот торжеств глубоко за городом. Все радости этого – раздолье, дом на растерзание, шашлыки, баня и батареи выпивки – перевешивались неуместной серьезностью: соскочить нельзя, всякое уменьшение компании порождает коллапс, когда все глухо гудят и пересчитывают деньги; выезжать надо чуть ли не 30‑го, оборвав всю суету неотложную…

И Антон отчетливо вспомнил, как пару лет назад встречали Новый год на такой вот фазенде, точнее – на полноценной ферме чьих-то родителей; они с Анькой ходили в сарай гладить лошадь с умными глазами; месяца через три услышали новость, что ферма вскоре сгорела дотла (подожгли) вместе с лошадью. Она сгорела.

Отец тем временем переодевался. Выйдя на самую середину пустого бетонного пространства, он скинул рабочие штаны и фуфайку, в которых мало чем отличался от любимых своих «чучмеков», и теперь возился, тускло позвякивал пряжкой ремня.

А он уже сдает, вдруг подумал Антон и сам же испугался кристальной ясности и естественности этой мысли, этой истины; ему в школе все говорили: ой, у тебя такой молодой папа. (Пока папа присутствовал.) И потому сейчас – почти ужаснулся фактуре старого кожаного дивана: бугры; кожа грубо утягивается куда-то под мышки.

– Че смотришь? – спросил отец, не оборачиваясь.

– Ты не носишь трусов, хипстером, что ли, стал? – посмеялся Антон, как будто пощадив его.

– Да вот же! – Отец потряс плавками и тоже смеялся. – Смотри-ка, слова какие, ишь, дряни западной нахватались!.. А ты что, переодеваться не будешь?