Лебединая охота - Алексей Котов

– Сиди тихо, – сказал Джучи-хан.

Маленький Бату молча кивнул. Он сидел, вцепившись обеими руками в края легкой, кожаной лодчонки. Джучи шел по воде, доходящей ему почти до колен, сзади лодки, направляя ее в узкую щель между камышами.

– Папа… – оглянулся Бату.

Лицо Джучи стало строгим, и он приложил палец к губам. На дне лодки лежали два лука – большой и маленький – и стрелы. Маленький Бату, пытаясь справиться с нетерпением, тоже нахмурился и принялся рассматривать оружие. Смотреть по сторонам было неинтересно – густые стены камыша закрывали все вокруг. Малышу очень хотелось взять в руки лук, натянуть тетиву и ощутить ее приятную, смертоносную упругость.

Когда дно стало уходить из-под ног, Джучи легко приподнялся на руках, опираясь на корму лодки, и оказался рядом с маленьким Бату.

– Что?.. – едва слышно спросил он сына.

Бату вдруг забыл о том, что он хотел спросить у отца. Мальчик покраснел от смущения, оглянулся, словно отыскивая то, о чем он забыл и вспомнил почему-то о матери Уки-хатун.

«Одонцэцэг – значит Звездный цветок, – подумал Бату, – но у женщины должно быть одно главное имя…»

Джучи едва заметно улыбнулся и повторил:

– Ну, что молчишь?

«Или Хонгорзул…Тюльпан», – вспомнил Бату.

Мальчик услышал эти новые имена своей матери, когда Уки-хатун уговаривала Джучи поехать к Чингисхану. Джучи пил кумыс, улыбался и не спорил с женой. Уки нервничала, а когда муж назвал ее Жаргал (Счастье), вдруг заплакала.

– Он зовет тебя и если ты не поедешь, он убьет тебя! – выкрикнула Уки. – Неужели ты ничего что происходит?!

Бату вспомнил, что хотел спросить у отца именно об этом: какой безумец может поднять руку на его отца Джучи – сына великого Чингисхана? Но вопрос вдруг показался мальчику нелепым, а, главное, неуместным.

– Всегда думай, прежде чем спросить, – ответил на молчание сына Джучи. Он взял весло, и лодка уверенно заскользила вперед. – Ты понял?

Бату почувствовал стыдливый жар на щеках и кивнул.

Заросли камыша наконец расступились в стороны. Гладь озера была еще покрыта легким туманом и казалось пустой. Джучи перегнал лодку на подветренную сторону, к похожим, но чуть более редким зарослям. Встав на одно колено, он взял лук, опробовал тетиву и кивнул сыну на весло:

– Давай, – коротко приказал он.

Маленький Бату поднял весло и ударил им по стене камыша. Бить было неудобно, и весло, издав легкий шум, только скользнуло по зарослям. Бату прикусил губу, и что было силы ударил снова. Легкая лодка качнулась.

– Не опрокинь лодку! – тихо засмеялся Джучи.

На шум весла тут же раздался ответный шум хлопающих крыльев. Три утки пронеслись рядом с лодкой. Бату показалось, что его разгоряченного лица коснулась легкая волна воздуха.

Почти тут же раздался звук спущенной тетивы. Стрела догнала одну утку в десятке метров от зарослей и пробила ей горло. Вторая стрела перебила крыло еще одной жертве значительно дальше, чуть ли не на середине озера. Обе утки были живы и тяжело били крыльями по воде.

– Греби быстрее, а то утонут, – Джучи сел.

Бату что было силы налег на весло. Лодчонку снова сильно качнуло, мальчик быстро перенес весло на правый борт, и суденышко ходко пошла вперед. Бату греб к утке упавшей дальше, потому что она быстрее затихала и над водой виднелось только одно судорожно дергающееся крыло.

Джучи перебирал стрелы и о чем-то думал. Его лицо вдруг показалось мальчику темным, хмурым и задумчивым. Бату вспомнил последние слова матери, брошенные Джучи во время их ссоры: «Ты ведешь себя как безумный!»

– Папа… – прозвал совсем рядом мальчишечий голос.

Сон кончился. Великий Хан Бату чуть вздрогнул и открыл глаза.

Рядом с его постелью сидел на корточках его старший сын Сартак.

– Что? – спросил Бату и удивился тому, как сильно похож его голос на голос Джучи.

Мальчик ничего не ответил и опустил глаза. Там, на улице, разрастался шум.

Бату провел рукой по лицу, и сон ушел окончательно, без следа.

«Если утром охрана турхаудов впускает в юрту Великого Хана его сына, значит, Хана ждут», – догадался Бату. Он невольно улыбнулся, рассматривая потупленное лицо сына.

«Сколько ему сейчас? – подумал Бату. Лицо Сартака вдруг показалось ему удивительно красивым и по-детски нежным. – Наверное, сколько было мне тогда – семь лет…»

Бату резко сел. Мальчик не пошевелился. Бату погладил сына по голове. Сартак поднял глаза, вопросительно глядя на отца.

– Я с тобой пойду? – спросил он.

– Пойдешь, – легко согласился Бату.

Шум на улице становился все сильнее, в нем уже появились отдельные громкие выкрики. Чаще всего это были «Батух!» или «Бату-хаал!»

Пока отец одевался, Сартак прислушивался к крикам.

– Почему они так зовут тебя? – спросил он. Он поморщился: – Батух!..

– Большинство воинов – не монголы, – пояснил Бату, протискивая голову в горловину рубахи.

– А что значит Бату-хаал?

– Бату-хан ал наем.

– «Ал наем» значит «пощади»? – догадался Сартак.

Бату кивнул. Сартак улыбнулся, глядя на отца:

– Ты – Великий Хан, но почему ты так долго спишь по утрам?

Бату задумался. Правильная фраза, та, которую должен был услышать сын Великого Хана, рождалась медленно, даже мучительно медленно и он невольно нахмурился.

«Если смысл гнева Великого Хана до конца понятен каждому, тогда его может оспорить, пусть даже молча и про себя, любой глупец…» – мысль вдруг стала тонкой и оборвалась.

Бату вспомнил лицо Джучи. Это был похоже на обрывок сна: Джучи натягивает лук и, остро прищурившись, смотрит на кончик стрелы.

«Мой отец никогда не был глупцом, – подумал он. – Но он так и не поехал к Великому Чингисхану. Почему?..»

Не дождавшись ответа отца, Сартак нетерпеливо повторил:

– Я с тобой!

Едва выйдя из юрты, Бату-хан тотчас потерял из вида мальчишку. Сначала Сартак исчез в толпе своих многочисленных друзей, потом толпа детей растворилась в другой, куда более большей по размеру и состоящей из взрослых, а затем перед Великим Ханом предстали его военачальники, заслоняя своими могучими фигурами все вокруг…

Облака становились все тяжелее, но дождь не начинался. Воины хорошо помнили вчерашний ливень и с недоверием косились на небо. Подготовка к последнему штурму осажденного Козельска шла бодро там, где слышались резкие голоса монголов, и значительно медленнее, где командовали вожди разношерстных племен. Людская масса была похоже на море, и оно все ближе подступало к стенам города.

К полудню к южным воротам Козельска удалось подтащить огромную стенобойную машину. Прикрывая ее, из татарского лагеря непрерывно били катапульты и баллисты. Расстояние довольно большим, и Хо-Чан метался от одной катапульты к другой, то и дело поправляя прицел. Подтащить орудия ближе не было возможности. Недавно засыпанный ров перед станами крепости за ночь снова просел из-за дождя превратился в огромную, глубокую лужу с покатым, мягким дном. Кроме того, мешали мощные пни деревьев, когда-то росшие вдоль рва и спиленные защитниками Козельска.

Стенобойную машину тащили вверх, к воротам Козельска на высоком валу, по насыпи укрепленной камнями, бревнами и досками. Насыпь начиналась метров за десять до рва и узкой, шестиметровой полосой полого шла вверх. Еще мягкая, неутоптанная земля проваливалась под окованными железом колесами машины и щерилась торцами бревен и разбитых досок. На половине пути один отряд штурмующих сменил другой. Те, которых сменили, отступали вниз, пятясь и прикрываясь щитами от стрел, летевших с полуразрушенных стен крепости. Движения воинов были вялыми, – тяжелая работа вымотала их до предела – и иные из них падали, споткнувшись о камень или бревно. Вставая, один из молодых воинов поднял щит как женщина таз с бельем – взявшись двумя руками за его края. В спину неумехи тут же попала стрела и пробила кожаные доспехи над правой лопаткой. Юнец дико вскрикнул, стал лицом к крепости и поднял щит. Его злое, раскрасневшееся лицо побелело от страха.

Стенобойная махина – похожая на огромную хату с железной крышей, – подошла к воротам почти вплотную, раздался скрежет, стих, потом повторился снова и стал похожим на пронзительный крик. Начальник отряда – воин с красной чалмой на голове, из которой торчал острый шишак шлема – нагнулся и заглянул под колеса. Он замахал руками, закричал, и машина остановилась. Принесли лом и стали выбивать из-под колеса большой камень. Начальник ругался, проклиная тех, кто делал насыпь и ровнял дорогу к воротам. Камень под колесом прочно сидел в земле, часть его удалось отколоть, а оставшаяся стала похожа на острый зуб. Воин в чалме махнул рукой в сторону лагеря. Машина дернулась и подалась на пару метров назад. Уже не двумя, а шестью ломами ее задние колеса стали разворачивать левее. Камень нужно было обойти. Один из воинов, злясь, все еще бил по камню, но не ломом, а палицей, что-то дико кричал, и когда его толкнули – чтобы он не мешал – воин замахнулся палицей на того, кто посмел его тронуть. Тот, другой, попятился в сторону… Стрела, пущенная со стены, чиркнула по щиту и попала ему в шею. Человек упал. Начальник в красной чалме несколько раз ударил воина с палицей кулаком в лицо, а когда тот упал, принялся бить его ногами. Начальника сильно толкнули в спину… Видно у того, кого он бил, были родственники и друзья в отряде. И они оказались достаточно смелыми для того, чтобы поднять руку на сотника.