Рингильда - Идалия Аничкова

Так прошло пять лет, и из ребенка образовалась красивая семнадцатилетняя девушка, — с прежним детским выражением лица, только стан ее вполне развился. Она была выше среднего роста и стройна, как пальма. В это время приехал в монастырь герцог Оттон фон Люнебург и, заметив молодую девушку, спросил сестру, кто она такая.

— Это сирота, деревенская девушка. Не стоит обращать на нее внимания! — сказала герцогиня.

— Неужели! — воскликнул герцог, — а я принял ее за аристократку. Я думаю, эта девушка очень развита и образована. По выражению ее лица видно, что она живет каким-то духовным миром. Кто бы она ни была, но она самая интересная из всех твоих воспитанниц.

— Я ее хорошо знаю: это самая обыкновенная деревенская девушка, которая скучает у нас по своим нивам и лесам. Одно, что в ней есть хорошего, это — ее золотые руки. Она самая лучшая моя золотошвейка.

— Кстати, сестра, — вспомнил герцог. — Я приехал тебя просить приготовить знамя для самого храброго из наших рыцарей. Ты ведь знаешь, что мы готовимся к сражению.

— Когда тебе нужно приготовить знамя? — спросила его герцогиня.

— Я думаю, мы выступим в поход в июле месяце.

— О! тогда у нас еще много времени, и я обещаю тебе сготовить его и ручаюсь в том, что оно будет изящно и красиво.

Лицо герцогини покрылось бледно-розовою краскою. Она предугадывала, кому предназначалось это знамя, именно, для того самого воина, которого она видела в ратгаузе в день принесения королю присяги на верность и с тех пор не могла забыть.

— Кто же может быть мужественнее и отважнее его, кто же более, чем он, достоин этого знамени? — думала она. — С ним ни в красоте, ни в благородстве, ни в храбрости не может никто сравниться!

Как только герцог уехал вечером домой, настоятельница заперлась в своей келье и долго ходила взад и вперед по комнате. На другой день она после обедни позвала к себе Рингильду и велела ей распустить свои волосы. Подойдя к молодой девушке, она принялась сама расчесывать их гребенкой и, любуясь ими, сказала: «Рингильда, мой брат заказал нам знамя для самого храброго из воинов короля, и мы будет иметь счастье увенчать нашим подарком победителя. Надеюсь, мы сделаем все возможное, чтобы содействовать славе нашего монастыря!»

— Что же я должна сделать для этого? — смутясь, спросила Рингильда.

— Тебе надо остричь свои белокурые волосы и вышить ими целую картину святого Георгия Победоносца, поражающего дракона. — И, взяв одну прядь волос в руку, добавила: — Из твоих волос войдут такие тонкие чудные нитки!

— Когда я должна это сделать? — спросила Рингильда.

— Завтра. Твои волосы вырастут скоро и будут ровнее и красивее прежних, а знамя выйдет необыкновенно изящно! Вся слава выпадет на твою долю. Я тебя представлю королю, как самую лучшую свою художницу.

— Нет, я не могу пожертвовать своими волосами, простите меня герцогиня, — возразила Рингильда в испуге.

— Разве ты смеешь мне отвечать и ослушаться!

— Не браните меня, герцогиня, — ответила ей Рингильда, — я скажу вам всю правду. В моей родной стране предание гласит, что девушка из деревни Борнговед с белокурыми волосами по имени Рингильда должна спасти народ свой. Если же она лишится своих волос, то она умрет. Ворожея сказала мне, что эта девушка я…

Герцогиня гневно смотрела в глаза Рингильды. Она жалела, что не могла ее уничтожить в эту минуту.

— Какая дерзость, — сказала герцогиня, тяжело дыша и трудно владея собой. — Как ты высоко мнишь о себе, ведь ты еще ребенок, ничто, бедная девушка, которую я приютила в своем монастыре из жалости и сострадания. Какое самомнение. Мы даже не знаем, чья ты родом? Я тебя приняла в свой монастырь в угоду отцу Хрисанфу, которого я уважаю; и вот чем ты мне отплатила. Видно, что не научилась ты смирению в нашем монастыре. Иди спать, теперь уже поздно. Завтра мы переговорим с тобою серьезно об этом деле. Кто не хочет смириться, тому придется страдать, — сказала герцогиня. — Завтра после обедни я снова позову тебя к себе.

С этими словами гордая настоятельница повернула спину Рингильде и медленным шагом пошла в свои покои.

Рингильда после исчезновения герцогини долго еще стояла в коридоре, ведущем в кельи монахинь. Она тряслась всем телом и, несколько раз молясь, спрашивала себя: «Что делать?»

«Бежать!» — ответил ей внутренний голос, бежать без оглядки. «Дай Бог, чтобы это мне удалось. Матерь Божия спаси меня, помоги мне», — шептала девушка-ребенок. С этим намерением она ускорила шаг и направилась в свою келью.

Монастырь находился в трех милях от деревни Борнговед, в котором родилась Рингильда. Она хорошо знала туда дорогу. Как только монахини улеглись спать, Рингильда вышла из своей кельи. Луна сияла своим зеленоватым светом через железные решетки окон на каменный пол длинного большего коридора, ведущего в церковь. Это были большие окна в готическом стиле; через них освещался длинный каменный лабиринт, по которому пробиралась Рингильда к церкви. «А вдруг поймают меня! — думала молодая девушка. — Тогда Кунигунда поставит меня на колени в церкви на целую ночь, а завтра наверное обрежут мои волосы и оставят меня здесь на год, если не больше». С замиранием сердца продолжала она свой путь. Каменные статуи, изображения святых, стоявшие в нишах вдоль стен, бросали тени на дол. Рингильда подошла к образу Божией Матери и молча просила Ее покровительства. Вот уже половина коридора пройдена. «Ах, лишь бы добраться до церкви!» — и молодая девушка бегом пробежала другую половину коридора и очутилась близь церковной двери, которая никогда не запиралась. В церкви теплились лампады у образов. Рингильда оглянулась; в ней не было ни единой живой души, что ее также немного успокоило. Часы на башне монастыря пробили два. Рингильда знала, что в четыре часа утра монахини идут, в церковь к заутрени и что ей необходимо быть подальше от монастыря в это время. Она тихонько прошла церковь и думала: «Слава Богу, лишь бы дверь на кладбище была открыта, а там я перелезу как-нибудь ограду. За нею идет широкое поле, а сзади его лес. Дорогу в Борнговед я хорошо знаю». Она открыла дверь церкви. На нее пахнуло свежим ночным ветром.

«Как тут хорошо!» — думала Рингильда и стала спускаться по ступеням все ниже, и ниже, пока глазам ее представились монументы, плиты и кресты, воздвигнутые в память усопших. Поверх черного платья на ней была надета пелеринка с черным капюшоном, который она себе надвинула на лоб.

Посреди кладбища стояла часовня, воздвигнутая в память прежней игуменьи. Перед образом горела лампада, у дверей часовни стояли два кипариса, еще с зимы укутанные рогожками и перевитые двумя веревками. Рингильда осторожно развязала одну из них и обвила ею свой стан. «Теперь, — думала она, — я скоро достигну своей цели».