Янтарный сок - Элла Боброва

Три романса[1]

1. «Зачем мне знать, что был другим ты прежде?..»

Г.И. Г-ой

Зачем мне знать, что был другим ты прежде?Зачем внимать мне шепоту молвыо том, что не знаком ты с чувством нежнойи бескорыстно преданной любви?

А вдруг?.. Вдруг правда, и душе холоднойзабавою я быть осуждена,и скрыт в тебе лишь Казанова модный,которому доверчивость смешна?..

Но нет! Другим сама тебя узналаи безотчетно полюбила я.Поверь, сильнее, чем сомненья жалово много раз к тебе любовь моя.

Зачем мне знать, что ты вчера, играя,грел сердце у запретного огня?Хочу одно услышать от тебя я:что ты, сегодня любишь лишь меня.

2. «Сомненья нет: меня ты не полюбишь…»

Сомненья нет: меня ты не полюбишь.Напрасно я так терпеливо ждал.Немы упрямо сомкнутые губы,но правду горькую я угадал.

Я знаю, что ты искренно пыталасьзабыть любовь к другому всей душой;но, верно, ты не раз воображала,что пред тобой не я — а тот, другой…

А я за радость редкостных мгновенийрасплачиваюсь горечью двойной:та нежность, что казалась пробужденьемтвоей любви ко мне — была игрой!

В смятенье чувств моих — нет места гневу:без ропота приму я жребий свой.Ты — как огни в закатном ярком небе —останешься несбывшейся мечтой.

3. «Я в любовь давно уже не верю…»

Я в любовь давно уже не верю,и признаний позабыл слова.Взвешивает радость новой меройне кружась, как прежде, голова.

Встреч ищу. Но в сердце нет горенья;дрожь волненья голос не прервет.Чужды мне любовные сомненья,чужд непролитых слез тайный гнет.

Нет, любви я больше не поверю:дорог мне души моей покой.Почему же гаснет в дымке серойсвет заката, прежде золотой?

Почему бегут бесцветно весны,ночь длинна, но сон не шлет утех;почему в горах и в чаще лесаэхо мой не повторяет смех?..

«Помню все. Был ноябрь. Первый снег…»

Моему сыну

Помню все. Был ноябрь. Первый снег.Было первое в жизни горе.Как вчера — у ворот следыот резиновых черных шин.Вновь ноябрь. Полегло меж мнойи родным моим домом мореТак вошел он в судьбу моюгоревестником странно-злым.

Но потом — был другой ноябрь:хлопья снега в легком круженьезаметали следы иных,бороздивших память утрат.Первых елок в витринах свет,предрождественское волненье —Весть «оттуда»?.. Вернулся, жив!Первой (первой!) внучки рожденье…О, заморский ноябрь! Дарилты мне много звенящих дат.

3. …КТО ВЕК СВОЙ КОВАЛ…

О «Портрете в рифмованной раме»

Ирине Одоевцевой

Предо мной необычный портретв светящейся «лунной» раме.Акварелью? Маслом? О, нет!Написал свой портретв красках слова поэт.Ну, а я (вдруг у вас его нет…)Опишу его здесь стихами.

Полотно соткано из улыбок отчаянья,любви к жизни, раскаянья…Сколько, сколько в нем красок,тонкой кистью начертанных масок!

Вот глаза голубые:то кокетливо-нежно-живые,то вдруг темные, мукой залитые,горем, горем убитые…Но всегда умно-добрыеи лучистые, звездоподобные.Лишь порой — гневно-бешено-гордые.Искрометен в «Портрете» смехи невинно-беспечен «грех».Своенравная мысль — царица:лунной нитью засеребритсяи… спешит в легкой шутке скрыться.

(«Во всем виноват верблюд.Отдать верблюда под суд!»)

А каноны, предначертанные законы — для других.Вольным-волен в «Портрете» стих.Разностопны ямбы? Так что же?Краски раду — в слово!Оно все может:

(«В лунном свете блекнет повилика,В лунатичности серебряного ликаВоскрешает призрачно и дикоПрошлое на новый лад…»)

Вы осудите: много цитат…А ведь стих здесь — оттенок цвета.Упущу — не будет портрета.

Но каким же я вижу поэтана «Портрете»?..

Грусть и радость живут в нем, как сестры, рядом;а слеза дуновенью веселья рада.

(«Как мне грустно, как весело мне!Я левкоем цвету на окне,Я стекаю дождем по стеклу,Колыхаюсьтенью в углу…»)

Светлой верностью дружба озарена;а любовь — сердцем-памятью сохранена.Чувствую молодость в новом портрете(как в виденном прежде, в мягком берете).И нового века вижу чертыв лице прежней «невской» красоты.

(«лейте, лейте херувимы,как на розы Хирошимы,райский ужас между слов!..»)

В «Портрете» — ни Пиренеев, ни Сены:есть свет петербургских ночей весенних.

«Не сплю. Меня контрапунктом сложным…»

А.И. Солженицыну

Когда правда загнана в подполье,

она, задыхаясь, ищет выхода с такой силой,

что в неминуемый момент взрыва — погибает все вокруг…»

Эмиль Золя. «Я обвиняю».

Не сплю. Меня контрапунктом сложнымвсю ночь будоражит хор голосов.Глушат их века, камни стен острожных,радар, электрон — их убить не можетни сила стихии, ни власть богов.

Пусть слов чужеземных иль русских, древнихя смысл не всегда могу понять;но слышу мелодии септим гневныхв попытке основы октав прорвать.

Здесь соло вдруг тонет. В фальцете, в свистея слышу: измена… клевета… позор!Но вновь прорывается голос чистый,в нем дрожь страдания, в нем сила истины,

и он — один — покрывает хор,как колокол: «Требую правды, света…Я обвиняю: царит в странебесправие… всех виновных — к ответу!

Погибну я, но не буду нем!То было… Как, было в нашем столетье?Ведь явственно слышу фальцет и свист,и вот он — полный презренья к смертиразносится эхом по всей планетенад всем смелый голос, печален и чист.

Так будет: на Сене, Москве-реке, Арно…Где б рот ни закрыли любимцу музрукою невежественно-коварной —в ответ прозвучит на весь мир

J’Accuse!

«Художник и Поэт в нем жили рядом…»

В.А. Сумбатову

Перо и Кисть — вот герб двух светлых муз;Как благодатен тесный их союз!

Художник и Поэт в нем жили рядом.Перо учило кисть уменью петь,и радуга была ему наградой:перо впитало жадно красок радость,сулила юность — вместе ввысь лететь.Им надломила крылья вдруг война,перо и кисть сломив одним ударом.Но смерть минула храброго гусара:богатой в мире жатвою онавпервые так была поглощена.(В поход шел воин с верою поэта:Руси открыта в будущее дверь.Ей нужен мир, теперь пора расцвета…Помочь необходимо ей! Наветам,злым, разрушительным — не верь, не верь.)Недвижна кисть. Но обморок пераповторно прерывает голос Музы.Недуга медленно снимая узы,настойчиво зовет: «Вставай, пора!»Пот; очнулся. Но в бреду металасьстрана его: в беспамятстве толпаот вековых традиций отрекалась,колонны храмов и дворцов взрывала,от ярости, зажженной в ней, слепа.Вдруг… Счастье? Да. Он больше не один.Старинный дом — гнездо их на Покровке —Вдвоем. Камин. Кофейник на спиртовке…Пусть в городе восстанье, залпы, дым —ничто не разлучит их. Вместе — в Крым!

Кто там?.. В матроске мальчик и кадетс перрона машут. Лица их знакомы…Толпа чужая. И не те знамена —прощался с детством, с юностью поэт.За Перекопом — Севастополь… Троетеперь в гнезде их. Но в душе больнойпредчувствие потерянного боя —в Константинополь!.. Нет нигде покоя:повсюду солнце «с траурной каймой».Вдруг в семихолмном Риме видит онберез (берез!) «зеленые фонтаны».Стал шире и яснее горизонт.Перо и кисть запели в унисонОн счастлив: с ним всегда его Роксана.И хлынули стихи на полотно,с палитры — брызги красок на страницы;торопится он солнцем насладиться,боясь: не затемнилось бы оно…Десятки лет спустя: не может мглаотнять у памяти тот «полдень-диво»,всё — даже облако над полуспелой нивой,что кисть его тогда пленить смогла —поэт вновь пред собою видит живо.Он, побеждая зреньем новым тьму,поет о мире, видном лишь ему.

«Боязливость ребенка. Бесстрашие льва…»