Белым по черному - Христина Кроткова

Стихи(«Привычная святость восторга…»)

Привычная святость восторга,Бесчинный и вечный покой.Тебе ли не платят дорого,О, муза, за голос твой?

И в бессмертных своих ожиданьяхЖарки дни и бесславно тихи.Как молитвы, как заклинанья,Повторяю, зову стихи.

Но порою бывают мгновенья, —Их безумья не в силах обнять, —То измена иль откровение, —Не хочу и не смею понять,

Но в стихах неприступно прекрасных,Что в молитве твержу наизусть,Слышу запах горелого мяса,Чую крови соленый вкус.

Забрела в цветник корова,Смотрит тупо и сурово.А на клумбе, как эмблемы,Гиацинты, хризантемы.

Искусство(«Шевельнув хвостом, без слова…»)

Шевельнув хвостом, без словаПобрела домой корова.А на клумбе, важны, немы,Гиацинты, хризантемы.

«Кружатся ангельские дни…»

О, для чего ты крепко, тело человека!

Гамлет.

Кружатся ангельские дниВ неумолимом совершенстве,И жизнь, прекрасная по-женски,Ноет вдали: — Повремени… —

Невероятная любовь!Всегда одна, всегда все та же.Судьба когда-нибудь расскажетПро нашу страсть, про нашу кровь.

О, бесконечна счастья нить,И крепко тело человека,И может, смертное, вместитьЛюбовь, бессмертную от века.

«Рассветный бред мятущихся созвездий…»

Рассветный бред мятущихся созвездийВ глуби души рождает дальний звон.И первый стон — сереброкрылый вестникВенца моей любви — мой первый стон.

Влюбленных взглядов гибкое сплетенье,Но лунный парус в небе одинок.О, звезд передрассветное томленье,Ночной тоски певучее звено!

Рассветный бред мятущихся созвездийВ моей душе тревожит острый сон.Прощаю боль безумно нежной мести,Я приняла ее, звучит мой первый стон.

Блаженство(«Даль туманится утром и небом…»)

Даль туманится утром и небом,И душа пробудилась небесной.Каждый день возвращается бездна,Сердце вечно блаженно и немо.

Эта жизнь — для меня, для тебя ли?Не огромная ль сонная жалостьНеожиданно нам примечталасьВ ненасытной блаженной печали?

И когда мы сияем глазамиИ внезапно вдвоем умираем, —Залетая, взлетая, слетая, —Звездный дождь над блаженными нами.

О, навстречу слепому восторгу!Руки вскинув и тяжко внимаяХвойный посвист, что рати сгоняетНа ночную пустую дорогу.

Мы под диким и сумрачным небомМечем души, блаженно теряя,И прекрасный закат обагряетНашей страсти белеющий слепок.

«Цепляясь в облаках, шатается, бледна…»

Цепляясь в облаках, шатается, бледна,Безумная цыганская луна

И смотрит исступленно, как в бреду,В огромную ночную темноту.

К холодному стеклу горячая щека,В забывшейся руке забытая рука,

И в тишину, в бессмертие — в упорТвой пристальный, твой устремленный взор.

Предутренняя вкрадчивая вестьОтяжелевший оживляет лес,

Где соловьиным голосом, под небеса,Кричит великолепная весна.

«Ты от меня улетишь, как осенняя птица…»

Ты от меня улетишь, как осенняя птица —Надо, пора.Будут и листья, и птицы протяжно кружитьсяЗавтра, с утра.

Наша ли жизнь, задрожав, зазвенев, оборветсяБез очевидной вины?Помнишь ли звук, что подчас в тишине раздается, —Лопнувшей тонкой струны?

Ты от меня улетишь, как последняя птица,В страхе грядущего зла.Ты от меня улетишь, не посмея проститьсяРосчерком вольным крыла.

В долгую, светлую ночь, над пустыми полями,В поздний морозный восход,Ты улетишь, как они, за былыми годами,Не задержавши полет.

«Постучишься, войдешь. Не войдешь, а ворвешься…»

Постучишься, войдешь. Не войдешь, а ворвешься. И градомОпрокинув испуг и разбившись на тысячи брызг,И в пустом изумленье зеркал отразившись подряд многократно,Рассмеешься. И снова на брызги, на тысячи радостных искр.

И под грохоты эха зеркал отразившись, рассыпавшись, ахнув,Вдруг глаза остановишь на странной моей тишине,Громким счастьем своим смущена. И заметишь, что ждал, словно плаху,Не сводя своих мыслей с тебя и любя все нежней, затяжней.

Баллада («Мы за сны свои не властны…»)

Мы за сны свои не властны,Мы за мысли свои не в ответе.Угадай, что придумал весныНашумевший восторженный ветер!

Были двое — не я и не ты,Но такие же дети судьбы,Но такие же правнуки тьмы,Своенравны, горды.

Говорил — ни за что, никогда,Говорил, что на свете однаИ, — как ночь, тишина и луна —Триедина везде и всегда.

А другой, от злобы кривясь,Говорил, что взбесился скакун,И хотел показать свою властьБез седла и на всем скаку.

И умчался, безумен и слеп,Только ветер в ушах свистел,А оставшийся долго смотрелСумасшедшему всаднику вслед.

Полюбил голубиный покойТихий пленник счастливой любвиТы мгновения не торопи:Все забудут, и тот, и другой.

«Знаю, дни облетят…»

Знаю, дни облетят,Словно цветень торжественных яблонь.И блаженные ветви озябнут,И воротится осень назад.

Много в жизни отрад,Много лести и прелести сердцу —Исполнять от рожденья до смертиНепонятный и сладкий обряд.

Но любовный восторгИ прелестней других, и прекрасней.Розоватыми жилками счастьяИспещрен бытия лепесток.

Затихают века.Одинокое счастье пылает.Закрывая глаза, умирают,И любовь и тиха, и легка.

И из крови — траваЗеленеет веселою славой.Меч ветшает, кровавый и ржавый.И над жизнью — слова.

Оттепель («Мы вслушивались в ветра смутный бред о нас…»)

Мы вслушивались в ветра смутный бред о нас.Река в объятьях льда немела и дрожала.Измученных огней заплаканная преданностьНас долгим мутным взглядом провожала.

Я верю в лед: он прочен, тверд и зол еще,Послушная вода молчит, дрожит и стынет,И не предчувствует он громкого позорищаИзломанной, крошащейся гордыни.

В чем дело? В чем же вся неузнаваемость?Я стиснутой руки угадываю жаркость.Лед тайно начинает таять, предавая нас.Просачиваясь, льнет потоком мутным жалость.

«Зеленое небо, и ветер сырой с океана…»

Зеленое небо, и ветер сырой с океана.Ошибка, случайность — апрелю не нужно ведь снега.Был мост через пропасть, был голос родной из тумана,И вот — головой в непонятное горе, с разбега.

С соленою нежностью (нет, ты не дрогнешь навстречуБесстыдному горю нелепо проигранной страсти!),С потерянной нежностью плачет, зовет и лепечет,И бьется у ног унесенное, смятое счастье.

Отчаявшись в ловле, в догадках измучась, изверясь,Глядим в изумленье, во власти тупого испуга:Мы жались друг к другу как дети, как тихие звери,И вот, на дыбы подымаясь, ощерились мы друг на друга.

Вернемся же к точке исходной. Я помню, как все это было:Взволнованный ветер, и ветви усеявший снег.В счастливых — до боли — глазах от внезапного блеска рябило,И слепком блаженства стихал застывающий смех.

«Еще звучит бессмысленно мажорный…»