Леди Смерть (СИ) - Сильвер Изабель

— Это настой из розовых лепестков, а это маковое молоко. Мне жаль, больше мне нечем вам помочь. Молитесь, кто знает, может Господь все еще слышит нас, — после я покидаю чумной дом. Из другого кармана я вынимаю уголь, нарисовав на двери жирный черный крест, я возвращаюсь в город. В домах, где был подтвержденный больной, помещался на карантин. Он составлял около сорока дней. Мало кто продержался до этого срока.

Вернувшись в город, я сразу иду к приходу Олдгейт, вчера за ужином Вильям обмолвился, что будет работать там весь день. Завидев меня на городских улицах, люди расходятся в стороны, перекрещиваясь. Каждый лондонец боялся появления чумного доктора, тем более женщины. Они считали что под моей маской и вовсе не человек, а дух, пришедший всех покарать.

Но были и те, кто постоянно судачил, гадая кто же эта бесстрашная леди. А я просто молчала, ведь не кто не должен знать, кто скрывается под маской в виде клюва птицы. Так же и другие доктора скрывали свои лица, правду знали только родные, Архиепископ и мы. Нас всего десять на весь Лондон. Самому старшему мужчине сорок три, после того как он похоронил всю семью, другой жизни он и не знал.

Возле прихода я замечаю Вильяма, его вообще трудно не заметить. Даже за одеждой обычного штатного рабочего, заметно его происхождение. Этот благородный, волевой подбородок с ямочкой привлекает немало женщин. Величественный прямой нос, который он привык совать туда куда не следует. И признаюсь, он склонен к инфантильности, ну, по крайней мере, так было раньше. Малейшие пятнышко на манжете вызывало бурю злостных эмоций и выражений, не присуще воспитанному джентльмену. Густые, иссини — черные волосы опускаются до плеч почему то всегда в идеально порядке. Не смотря на всю жестокость этого мира, он так и остался очень добрым, но упрямым как осел. А глубокие и жгучие, как ночь страсти карие глаза, разбили немало сердец. Если смотреть на него целиком для многих он идеальный мужчина. Широкие плечи и узкий таз. Что касается талии, она находилась на одной линии с бедром. Из за силовых работ, он не плохо развил мышечную массу

Услышав людские перешёптывания, связанные с моим появлением, брат обернулся. Его лицо как обычно не чего не выражала. Лишь густые черные брови съехали к переносице.

Я иду спокойно, ведь знаю, что никто даже предположить не смеет что, под маской его младшая сестра. Воткнув лопату в землю, Вильям начинает идти ко мне навстречу.

— Что ты здесь делаешь? — с раздражением спрашивает Вильям. Теперь уже жители не особо обращают на меня внимания, но все ровно слушают, ведь мы часто приходим к приходам, чтоб оповестить о новых заболевших.

— За мостом, слева от берега стоит старый дом с черным крестом на двери, — я говорю специально громко, хотя все и так слушают, перестав, что либо делать, — ребенок десяти лет, и его мать. Мальчик не доживет до вечера, у матери есть дня два в лучшем случаи три.

— Понял, — с горечью в голосе проговаривает Вильям. За какой то год, его некогда бархатный голос, превратился в грубый бас не подходящий под внешность.

— И еще, там трое здоровых детей. Они чисты!

— Вы же знаете, наши приюты переполнены. Нам не куда их поместить.

— Я знаю, я должна была сказать! — как только я замолкаю, народ принимается обратно за работу. Я замечаю у собора телегу с замотанными телами. Мне приходиться подойти к брату чуть ближе.

— Куда вы собираетесь? — ели слышно произношу я. Вильям осторожно смотрит по сторонам, чтоб не привлечь лишнего внимания. Убедившись, что нас никто не слышит, он говорит.

— В километре от церкви мы вырыли яму пятнадцать на шесть метров, рядом с городским кладбищем.

— Все так плохо? — я киваю на телегу, глупый вопрос с моей стороны.

— Мы не успеваем вывозить тела, приходиться на время складывать их на улице. Погода еще не к черту. Яма уже почти заполнена Амелия, если мы прекратим капать, то достанем до грунтовых вод. Один из ваших уже насчитал около 1114 тел. Поэтому, я прошу, умоляю тебя, прекрати выходить из дома, — я театрально закатываю глаза, каждый наш разговор заканчивается одинакова. Вильям просит меня бросить это дело и незамедлительно покинуть Лондон.

— Ты же знаешь, что я не могу, я нужнее здесь.

— Ты все, что у меня осталось, если я потеряю еще и тебя, что тогда станет со мной? Об этом ты думала. Неужели тебе настолько наплевать на меня.

— Я не собираюсь обсуждать это здесь, на улице когда каждый второй может нас услышать и хуже того разоблачить меня. Пришли за мной вечером экипаж, к собору.

Не знаю, что там еще хотел сказать Вильям, но я уже развернулась, уходя в глубь города.

За день я посещаю еще шесть таких домов, и только в одном была обычная простуда. Женщина с облегчением смотрит на меня сквозь слезы радости. Ее ребёнок и муж будут жить.

— Я советую не покидать дом, до полного выздоровления. Так же, обильное употребление чистой воды, и не забывайте про хорошую еду. Я оставлю вам пузырек с настоем из розовых лепестков.

Ближе к вечеру я возвращаюсь в свой приход. Монахине в длинных кожаных перчатках, помогают мне снять вещи и маску. Каждый день приходиться раздеваться догола. Вещи забирались на обработку и покрытую свежего слоя воска. Девушки уже приготовили для меня горячую ванную, чтоб смыть с себя очередной страшный день. Мыться приходиться очень чательно, риск заразиться был слишком велик.

В одной полупрозрачной сорочки я вхожу в купальню. На не большем пьедестале стоит ванна, наполнена почти до краев. Запах в купальни стоит потрясающий, лавандовый, как я люблю.

Сев напротив зеркала, я принимаюсь расплетать свои длинные рыжие волосы. Я осматриваю руки, от недостатка солнечного света, моя кожа на руках настолько светлая, что видны венки. Да, я сейчас выгляжу как настоящая благородная девица. Девушки редко выходят на улицу, тем более на солнце, дабы не испортить кожу не нужным загаром, и уж тем более морщин. Снова посмотрев на свое отражение, я замечаю что мои некогда зеленые глаза утратили блеск. Такое чувство, что моя жизнь, молодость утекает сквозь пальцы. Покойный брат финн всегда говорил что мои глаза похожи на два осколка от малахитовой шкатулки, которую он как то разбил у матушки. А что я вижу сейчас, бледную девушку с потухшим взглядом, потрескавшимися пухлыми губами и бесполезными ямками на щеках. В моей жизни не осталось места для радости, только скорбь и не скончаемся череда смертей.

От чувства бессилия я роняю голову на туалетный столик, мое тело содрогается от рыдания. Каждый божий день заканчивается так, груз ответственности за тех кому я не смога помочь, давит на мои хрупкие плечи. Первое время, услышав мой неустанный плач, монахине тут же врывались в купальню, но со временем поняли, что это бесполезно. Мне нужно было выплакать свою боль.

Я так устала, что у меня едва хватает сил залезть в ванну. Вода немного остыла, но это все ровно не помешает мне ею насладиться. Первым делом я хорошо промываю густую капну волос. Огненно рыжий цвет достался мне от покойной матушки. Ода брата как один были похожи на отца. А мы с сестрёнкой на маму. Даже курносый нос и веснушки на щеках достались именно нам.

Помимо лаванды по моей просьбе, в воду обязательно добавляют ладан, и еще какие то травы. Закрыв глаза, я незаметно для себя начинаю дремать.

Нам приходиться ходить по всему городу и его окрестностях исключительно пешком. Чтоб не выдавать свою личность. Я не могу брать свой экипаж, это все для меры предосторожности. Архиепископ говорил, что бывали случаи, когда чумные больные наведывались в дома врачей, в поисках помощи. В безумной агонии они убивали докторов, потому что те не могли им помочь. Поэтому нам и запрещено об это распространятся.

Каждый вечер около восьми, Вильям отправляет за мной экипаж к моему приходу. Так меньше подозрений, ранним утром меня везут в церковь, а вечером забирают. Все просто, да и кто в здравом уме сможет догадаться что под маской я.