Леди Смерть (СИ) - Сильвер Изабель

Многие состоятельные граждане покинули Лондон, перебравшись в свои загородные поместья. Многих слуг они бросили, лишенные работы. Труд их стал не нужен, а значит, деньги зарабатывать неоткуда. Не знаю, если бы не благотворительные пожертвования, мэру и констеблю было бы не удержать общество в спокойствии. На совете. Было выдвинуто предположение, что разносчиками заразы являются домашние животные. Поэтому пик заболеваемости олдермены безжалостно перестреляли кошек и собак. Чем ускорили распространение, ведь позже выяснилось, самым прямым чумным носителем были крысы. А точнее блохи, которые они переносили. Не став на улицах котов и псов, крысы стали спокойно бродить по улицам пробираясь в каждый дом.

Не было не одного дома, куда бы не проникла черная смерть. Даже мою семью, не обошла эта зараза. Мама слегла в начале мая, отец никого из нас не подпускал к ней. Более того все восточное крыло было закрыто на карантин. Не какие слезы, уговоры на него не действовали. Теперь уже всем известно, что инкубационный период длится от двух до шести дней. Мама умерла на пятый день после заражения. Ее предсмертные крики от нестерпимой боли разносились по пустому особняку. В то время у нас на службе было около шестидесяти человек, со смерти мамы, отец распустил почти всех. Остались только кухарка, две служанки и возничий.

В след за мамой ушел мой старший брат Финн, и семилетняя Луна. Отец совсем обезумел от горя, нам не дали даже похоронить их как подобает. Он закрылся в себе, и позже скоропостижно ушел вслед за ними. Он застрелился, в покоях матушки. Его смерть стала для нас неожиданностью. Все свои владения и дела он взвалил на наши плечи. На меня и Вильяма, последнего мужчину из династии Рассел. Я отчетливо помню этот громкий, пугающий выстрел, разбудивший меня среди ночи. В покои меня не пустили, да и хоронили мы его в закрытом гробу. Как сказала тетушка Генриетта — «Не на что там смотреть, врачи не смогли даже собрать все фрагменты черепа».

Вот так в одночасье моя счастливая и беззаботная жизнь, рассыпалась в прах. Не смотря на то, что всех нас, мама воспитывала, одинакова, прививая любовь к друг другу. Мы с братом еще с детства не особо ладили, а уж теперь каждый пошел своей дорогой. Нашел свой путь.

Вильям, как и многие другие мужчины, помогал городу, убирать трупы, копать братские могилы, разносить пищу и чистую воду беднякам. Он стал примером и общественным деятелем, который, не смотря на статус и положение в обществе, не чурался грязной роботы. Его уважали и почитали.

Я же выбрала немного другой путь, не относящийся к богатой благородной леди. Днем для всех я была примерной католичкой, которая помогала в приходе Сент — Джайлса. Но это была лишь обманка, нет, конечно, я служила церкви, но совсем не так как полагалось.

Как известно женщинам нельзя было изучать науки, искусства и прочие мужские профессии. Но когда пришла смерть, всем стала все ровно, лишняя пара рук не мешала. Поэтому из белоручки, девушки из благородной семьи я превратилась во врача. Нас обычно называют Чумные доктора. Я было единственной женщиной, которую приняли на эту службу. Конечно, наши мнении с братом разделились, он ясно дал понять что не одобряет. Но мне было все ровно, я хотела приносить пользу своему городу, не просто сидеть и молится с утра до ночи. А реальную помощь.

Мое одеяние было бело цвета. Как утверждал Архиепископ, людям хочется видеть надежду, ангела входящего в дом с больным.

Самая главная защита костюма была носатая маска, напоминающая клюв птицы. Помимо «клювастой» маски, наряд включал в себя длинный, от шеи до лодыжек, плащ с капюшоном. Под платьем у меня были узкие брюки, на руках перчатки, а волосы спрятаны под платком и шляпой. Все элементы одеяния выполнялись из вощевой кожи или на худой конец из грубого холста, пропитанного воском. А сам плащ шился из обычной ткани. В моем случаи из белой, для других из черной.

Впервые увидев эту ужасную маску, признаюсь честно, я испугалась. И уже хотела отказаться, эта идея больше не казалась хорошей. Но Архиепископ заверил, что того рода маска способна по поверьям отводить болезнь.

В первую неделю от маски мне было ужасно плохо. Ведь кончик клюва был заполнен сильно пахнущими лекарственными трава, которые облегчали дыхание при постоянно чумном смраде. Помимо этого всего, нам приходилось постоянно жевать чеснок, а ладан на специальной губке помещать в ноздри и уши. И чтоб самому не задохнутся о такого букета запахов, в клюве было два небольших отверстия. Так же маска имела стеклянные вставки для глаз. И вот только в таком обличие можно было заходить в дом, где возможно есть зараженные. Такие меры предосторожности не позволяли нам заболеть, но бывали случаи, что даже и это не спасало.

Роно утром мне из церкви принесли письмо, в нем некая Маргарет умоляла помочь ее сыну. Не завтракая, я облачаюсь в костюм и направляюсь за город.

Не далеко от обочины я замечаю одиноко стоящий, маленький, ветхий домик. Он настолько стар, что стены его покосились, а крыша обветшала. На улице началась морось, проклятая погода. Капли дождя застилают стекла, приходиться их протирать, чтоб хоть что то видеть. Заметив меня еще у дороги, хозяйка дома выходит ко мне навстречу. Даже с достаточно длинного расстояния я отмечаю для себя, что я пришла куда нужно. На лице женщины начальные признаки чумы. Ее кожа побледнела, я бы даже сказала, побелела как бумага. Под глазами красные круги, слизистая воспалена. При ее приближении я вижу плохо спрятанную язву на шеи.

— Спасибо, спасибо, что пришли так быстро! — в ее голове ясно проскальзывает отчаяние и усталость. Ей жить меньше двух дней, отмечаю я для себя.

— Здравствуйте! — из за маски мой голос совершенно не узнаваем, низкий, будто с хрипотцой. — Где больной? — женщина кивает мне, и ведёт в свой богом забытый дом.

— Как мне к вам обращается? — неожиданно спрашивает она.

— Зовите меня Амелия, — коротко отвечаю я. Да, меня зовут Амелия Шарлота Рассел. Сейчас мне восемнадцать лет, слишком мало чтоб быть врачам, и слишком много чтоб быть невестой. До чумы, отец намеривался выдать меня замуж, за сына мэра Гари Лоуренса. Но не сложилось, чума унесла его быстрее, чем мы успели, обвенчается. Так я и осталась незамужней девицей. Но сейчас в наше и так не простое время, никому нет до этого дела. Сейчас главное выжить.

Переступив порог жилища, я сразу замечаю на полу кровавые, гниющие тряпки. Значит я точно по адресу. Хозяйка ведет меня в самую дальнею комнату, потолки настолько низкие, что мне приходится наклонять голову, дабы не сбить шляпу. На маленькой кровати лежит мальчик, наверно лет десяти не больше. Да, самое страшное это видеть, как умирают дети, пока ты стоишь и не знаешь как ему помочь. Тяжело вздохнув, я подхожу ближе. Мальчик лежит на спине, его веки плотно закрыты. На лбу выступил пот, его тонкая ночная сорочка прилипла к телу. Осмотрев ребенка, я нашла как минимум шесть небольших язв. Выпрямившись по возможности, я позвала его мать. Помимо ее и этого малыша, я замечаю еще детей разного возраста. Скорее всего, они увидели меня еще на улице, через маленькое грязное окошко. Малыши прижимались к друг другу о чем то перешептываясь. Женщина подошла ко мне с застывшими слезами на глазах. Как бы больно мне сейчас не было, я произношу роковые слова.

— Мальчик не протянет до вечера, — женщина ахает, падая на пол. Ее рыдание отражаются от пустых стен этой лачуги. Я продолжаю говорить, — Вы тоже заражены, если вы позволите, я осмотрю и других членов семьи. Дабы убедится, что у них есть шанс выжить.

— Если я умру, у них не будет этого шанса. Прошу, умоляю вас, — женщина хватает меня за ноги и плащ, — Помогите, возьмите моих детей с собой.

Выдернув из ее ослабевших рук свой плащ, я разворачиваюсь, чтоб уйти. Мне больше нечего здесь делать, детские приюты переполнены, мне некуда их отвести. Ктомуже это не входит в мои обязанности. Возможно, за столько времени я и стала чёрствой, но я не способна спасти каждого. У порога я замедляю шаг, обернувшись на плач женщины, я достаю из кармана два пузырька.