Ужасы французской Бретани - Александр Волков

ЧАСТЬ I. АНКУ

Затем вдруг въезжает неописанной красоты юноша на черном коне, и за ним следует ужасное множество всех народов. Юноша изображает собою смерть, а все народы ее жаждут.

Кельтский опыт взаимодействия с миром мертвых — один из древнейших в Европе. Ну а его кульминация — несомненно, праздник Самайн. В настоящее время Самайн пытаются свести к этаким новогодним посиделкам (одна из возможных этимологий слова Samain связывает его с древнеиндийским samana — «собрание»). Вот только вместо Деда Мороза и Снегурочки гостей, собравшихся за пиршественным столом, приветствовали мертвецы и демоны, праздничную елку подменяла виселица, а елочные игрушки — тела повешенных.

Наступление зимы, отмечавшееся в ночь на 1 ноября, кельтов ничуть не радовало. Славянский Дед Мороз тоже был изначально бледным кровожадным монстром, а не румяным старичком, чье добродушие гарантируется порцией «подогрева». Однако мрачность Самайна обуславливалась не только страхами перед холодами. Кельты были готовы увидеть хаос, и, как следствие, они его видели. «Выход за пределы человечесного времени был также выходом из космического порядка в область хаоса» (Бондаренко). Из-за вневременного настроя кельтов разделяющая миры перегородка падала, духи умерших врывались в человеческий мир, свободно перемещаясь среди живых.

 «Пардон» в Бретани. Картина П. Даньяна-Бувре (1886)

Отчего же визит предков был не по душе их потомкам? «Давайте праздновать вместе! В эту ночь народятся великие люди, свершатся громкие дела!» — восклицала неопытная молодежь. Старики же скептически качали головами. Они знали, сколь опасно бродить в ночь Самайна вне стен своих жилищ: «Темна была та ночь и полна ужаса, демоны мелькали в темноте. Не смог ни один человек уйти далеко, все быстро возвращались обратно» (ирландская сага «Приключение Неры»[3]). Не миловаться с родными и близкими желали выходцы с того света. Они планировали захватить мир живых. И немногие герои вроде Неры могли безбоязненно общаться с ними. Да и что это за общение? Нера слоняется между мирами с трупом висельника за спиной, ожидая, когда тот утолит свою инфернальную жажду.

Отнюдь не торжеством наполнены рассказы о странствиях в мир мертвых кельтских героев средневековых хроник. Например, король бриттов Херла из хроники Уолтера Мэпа (XII в.) после многовекового пребывания в царстве пигмеев кружится в безумии по земле без отдыха и пристанища. Он боится сойти с коня, чтобы не рассыпаться в прах, и обретает покой, лишь бросившись в реку. Скитается по кругу войско странников Херлетингов, лишенных разума и погруженных в безмолвие. В Бретани, по словам хрониста, объявляются возы, нагруженные добычей, и воины, не произносящие ни звука. Глупые бретонцы нападают на них и даже употребляют в пищу убитых лошадей и скот. Таков очередной выпад англичанина против населения Бретани.

Хеллоуина, считающегося наследником Самайна, в Бретани нет. Для бретонцев праздник 1 ноября — это День Всех Святых и День поминовения мертвых. Христианство вмешалось, очеловечив, смягчив древний ужас, как оно это сделало на Руси. Мертвых, возвращающихся ночью к живым, в Бретани называют Анаон. Однако встреча с ними далека от идиллии.

 «Пардон» в селе Руменголь. Картина П. Даньяна-Бувре(1887)

Отслушав в храмах вечернюю молитву и панихиду, бретонцы разбредаются по домам, рассаживаются у очага и ждут, когда мертвецы придут разделить с ними трапезу. Знакомая нам кормежка «дедов» сопровождается унылым молчанием живых — без каких-либо зазываний и проводов — и вздохом облегчения, когда окна начинают светлеть. Бретонцы помнят, на что способны ночные посетители.

Мертвые нередко принимают участие в так называемых «пардонах» («прощениях») — крестных ходах, включающих мессу и исповедь под открытым небом. Старейший из них проводится в июле — это Тромени[4], чьим центром является село Локронан (Финистер). Бретонская поговорка гласит: «Мертвым или живым, но один раз в крестном ходе должен принять участие каждый бретонец». Обитатели церковных погостов незримо снуют в толпе мужчин и женщин, наряженных в траурные одежды и старые плащи. Еще и поэтому лица кающихся печальны и хмуры, как у Херлетингов.

Беспокойными мертвецами бретонцев не удивишь, мы же достаточно поговорили о них в двух книгах о привидениях. Нас будет интересовать другая, специфически бретонская фигура, связанная с загробным миром, — Анку. Легенды об этом существе были собраны и систематизированы во второй половине XIX в. Ф.М. Люзелем и А. Ле Бразом, а его родословная исследовала А.Р. Мурадовой, современным российским специалистом по фольклору Бретани.

Анку (Ankou в Бретани, Anghau в Уэльсе, Ancow в Корнуолле) в двух словах не охарактеризуешь. Никто не знает толком, кто он такой — олицетворение смерти, ее вестник и орудие, сам мертвец или демон, убивающий людей. Достоверно известно одно: визит Анку вызывает ужас и завершается смертью. Его имя может означать «неизбежность», «тревогу», наконец, просто «мертвый». В письменных источниках Анку впервые упоминается в XVI в., тогда же появляются его первые скульптурные портреты в храмах Бретани. Литературный Анку, персонаж назидательных пьесок, безобиден — он «приходит с радостью» и всего-навсего персонифицирует смерть. В устных источниках он наделен гротескными чертами и тем близок своим каменным изображениям. Очевидно, такое представление об Анку значительно древнее.

 Анку с косой. Скульптура на фасаде часовни в Нуаяль-Понтиви (XVI в.)

На театральной сцене актер, игравший Анку, был обряжен в белую простыню в соответствии с наивными представлениями о мертвецах, распространившимися повсеместно в XVII–XVIII вв. В народных преданиях внешний облик Анку распадается на две составляющие. Первая рисует Анку как очень высокого и худого мужчину с длинными седыми волосами, с лицом в тени широкополой войлочной шляпы. В остальных случаях Анку выглядит как скелет в саване, с головой, которая постоянно вращается вокруг позвоночного столба, болтающейся нижней челюстью и свисающими с костей кусками гнилой плоти[5]. В руках и тот, и другой Анку держит косу, повернутую острой стороной наружу, и человеческую кость в роли точила. Когда Анку собирает свою жатву, он не тащит косу к себе, как это делают косцы и жнецы, а кидает ее впереди себя.

Для передвижения по ночным пустошам и сбора трупов Анку использует старую полуразвалившуюся телегу, запряженную парой тощих лошадей с длинной гривой. Он ведет их под уздцы или стоит стоймя в повозке. Изредка его сопровождают два спутника в черных одеждах. Первый открывает попадающиеся на пути загородки на полях и ворота, ведущие во двор, а второй выносит из дома трупы и грузит их на телегу. С этой работой Анку легко справляется в одиночку, и, судя по всему, два помощника обозначают две дополнительные ипостаси его образа по аналогии со Святой Троицей.

Повозка Анку передвигается по заброшенным полевым дорогам, получившим название Дорог Смерти. Они давно вышли из повседневного употребления, но во время похорон по ним везут на кладбище покойников. Кощунственно провожать человека к его последнему пристанищу иным путем, чем провожали всех его предков[6].

Скульптурный Анку представляет собой исключительно скелет, лишенный шляпы, но иногда обряженный в саван. Телеги у него нет, зато конкуренцию косе и кости составляет другое оружие — копье или длинная стрела. Вцепившийся в них скелет часто снабжен надписью: «Я убью вас всех». Особенно впечатляюще смотрится она на крестильных купелях, куда нередко помещают фигуру Анку. На фасаде часовни Нотр-Дам де Бюла-Пестивьен (Кот-д’Армор) скелет кричит, широко раскрыв пасть, а на стенке купели в церкви Сен-Соломон де Ла Мартир (Финистер) он сжимает костлявыми пальцами человеческую голову.

Анку с копьем. Скульптура на фасаде церкви Сен-Эдерн де Ланнедерн (XVII в.)

«Легче перенести смерть без мыслей о ней, чем мысль о смерти без всякой ее угрозы», — подметил в свое время Б. Паскаль. Не стоит возмущаться средневековой Церковью, поддержавшей народные представления об Анку для того, «чтобы страх смерти и адских мучений держал христиан в повиновении» (Мурадова). Если современные христиане больше не думают о смерти, это еще не значит, что они ее победили. Обычно это значит, что они к ней не готовы. Об их предках такого не скажешь — смерть они воспринимали спокойно. Их пугала не она, а тот, кто ее несет. В рассказах об Анку ужас возникает не в момент осознания неизбежности смерти, а в момент встречи с демоном: «И можете мне поверить, мне, который видел Анку, как вижу я сейчас вас: умирать — очень страшно». Анну не возвещал о кончине, он собственноручно убивал человека. Мысль о нем вмещала и саму смерть, и ее угрозу. Подобный кошмар не мог вообразить себе даже Паскаль. Церковь же предупреждала христиан об этой угрозе, а не заботилась о каком-то там «повиновении».