Фикция - Рафаэль Осотов

Я очень надеялся найти наконец его на месте: неделей назад, тоже в пятницу, его в клубе не оказалось, и мне пришлось сыграть две безвкусные, как проглоченный второпях обед, партии – проиграть и выиграть – с другим неизвестным мне шахматистом. В принципе, отсутствию виртуального приятеля я не придал никакого особенного значения. Мало ли что?

Но и на этот раз на месте его опять не было; и не было оставлено ни одного, даже предельно короткого сообщения. Так что такое исчезновение мне начало казаться очень странным и чуть ли не подозрительным. Ведь выйти в клуб он мог практически из любого уголка земного шара. Достаточно было пошевелить пальцами и надавить пару кнопок на клавиатуре. Это же, в конце концов, не концерт для фортепьяно с оркестром ре-бемоль. Для этого вполне достаточно одного желания, то есть, как говорят юристы, свободного волеизъявления… Ну и физического здоровья, конечно…

После неудачной попытки сыграть в шахматы, а также после перебранки с Адель, поставившей жирную кляксу на хорошем настроении, день, покрытый вуалькой недовольства, прошёл за работой, в незаметно изматывающей кропотливости. Так незаметно, что я и не осознал, как перешёл черту и, словно Алиса, попал в другой мир. В страну приключений.

Точка, за которой возврат стал невозможен, была достигнута вечером.

Я лежал на кровати, разбросавшись по-холостяцки в самом центре, и поглядывал, силясь ни о чём не думать, на установленный в ногах аквариум с порученными мне рыбками, магическое действие которых на психику несравнимо ни с чем: достаточно посмотреть на гипнотизирующий живой букет, и всё потихоньку стирается – напряжение, головная боль… Старался не думать ни о договорах, ни о заявлениях в суд, ни о консультациях. Но когда мне, наконец, удавалось не думать о юриспруденции, в голову мелкими и многочисленными тараканами лезли другие мысли. Я то продолжал ссориться с Адель, ища и даже находя аргументы, то думал о поломанной неделю назад ограде, а то вдруг снова возвращался к статье Л. 1645—17 Коммерческого кодекса.

Борьба с остаточными явлениями интеллектуального труда – тоже в чем-то интеллектуальный труд и, в сумме, штука нелёгкая.

Рыбки беспрерывно, будто странные живые цветы, передвигались. Мне иногда кажется, что это какие-нибудь тропические чёрт-их-знает-какие-алии, с огромными мягкими лепестками живых бутонов. Они то съёживались, то расправлялись, и вдруг исчезали в преломляющих поворотах стекла аквариума, затем так же неожиданно, почти как по волшебству, появлялись и снова порхали в слегка затуманенной и зыбкой, как утренний воздух, воде. Титюс, тёмная, почти чёрная рыба с выпуклыми глазами поражённого базедовой болезнью, начала переворачиваться брюшком вверх.

«Засыпает», – отметил я про себя поведение животного и вспомнил старую историю о том, как, увидев его как-то вечером впервые в таком состоянии, решил, что тот подыхает и срочно изолировал от других рыб в какую-то впопыхах обнаруженную старую металлическую кастрюлю. Утром циркач преспокойно плавал как ни в чём не бывало как все нормальные рыбы, животом вниз. Увидев его в кастрюле, Адель мне, естественно, не поверила и даже с некоторой долей подозрения спросила – не пил ли я вечером коньяку. А через некоторое время убедилась сама.

Засыпающий Титюс2, лениво пытающийся маневрировать кверху брюхом, вместо того, чтобы успокоить, в этот раз вернул меня снова к мысли о таинственном шахматисте. Каким таким образом и через какие такие ассоциации, но в голове сначала потихоньку крутилось и переваливалось какой-то бесформенной массой, долго и тяжело, как мокрый песок: Титюс – здоровье – было бы здоровье – Титюс Л. 1645—17 – волеизъявление – молчание; потом всё вдруг, наконец, перевернулось и сформировалось: мой приятель-шахматист волю изъявить не может! Стало муторно.

Без особенныой цели или умысла я встал. Посидел на кровати, как Бумбараш. Потом, справедливо решив, что всё равно не усну, набросил халат и, включив компьютер, зашлёпал в комнату, служившую мне рабочим кабинетом, посмотреть, не пришли ли новые э-сообщения. Надо было чем-то заняться. «Если ничего толкового не обнаружится, – решил я, – смогу поиграть в электронную игрушку, чтобы потом, как следует уморившись, снова лечь и уснуть по-настоящему».

В полной темноте к кабинету меня уверенно вели отработанные за годы коридорные рефлексы, скрип паркетных половиц и набухший от искусственного компьютерного света воздух, выпирающий непослушной полоской из-под двери. Достигнув цели и отворив дверь, я, вместо того, чтобы выпустить свет на волю, сам попал в его ослепительную власть. Он неровно выливался из повисшего на уровне стола экрана, обрызгивал комнату то там, то сям, по привычному3 анти-архитектурному плану, менял её пропорции. Стены выпятились и трепетали синеватым оттенком, какой бывает в старой телевизионной сказке для малышей, углы наоборот углубились. Тень стула неряшливо перерезала толстый ковёр на две неравные половинки. Книжный шкаф низко плыл тёмным облаком.

Я сел за стол и открыл семейный электронный ящик. За прошедшие три часа там уже светилось три окошечка – три письма. Первое пришло из Африки, видео-открытка от Адель и Тимура. Судя по улыбкам и солнцу, у них всё было в порядке; Адель называла меня зайчиком и «Дими», и, говоря, что скучает, посылала мне воздушный поцелуй; из этого прямо следовало, что я был амнистирован и – что гораздо существеннее и глубже – был почти прощён. Малыш Тимур держал в руках большой плакат, на котором было неровно начертано, что этот плакат – постскриптум нашей несостоявшейся телефонной беседы… (узнал новое слово!) Постскриптум сообщал, что большие птицы, которых он ни разу ещё в жизни не видел, дрались из-за хлебных крошек, которыми он их угощал.

Второе окошечко оказалось ночной эротической рекламой. Вероятно, информация об отъезде одного члена семьи обрабатывалась рекламодателями со скоростью света; их расчёт строился на соблазнах, рождённых одиночеством. Однако меня ждало третье письмо…

В третьем же окошечке оказался сюрприз. А именно, обнаружил я в нем короткое сообщение на языке, который, как казалось, был польским. Во всяком случае – несмотря на латинский шрифт – славянским, поскольку смысл кое-каких слов я сразу уловил. А когда загрузил текст в переводчик, то через некоторое время получил следующую французскую версию:

«Уважаемый господин Р. Ко-оff. Мне необходимо с вами встретиться. Закажите на 15 число место на одну персону за столиком №5 в бистро „Элефантен“. Буду Вас ждать с 16 до 18 часов. Надеюсь, до встречи. Томас».

Я не знал ни Томаса, ни кафе «Элефантен». И ни с кем ни о чём не договаривался. Кто-то перепутал адрес? Или, может, спам? Такие предположения мог выдвинуть только человек, живущий в спокойном евклидовом мире и не ведающий, что окружающая его среда стала совершенно иной… Приключенческой!

Глава 3

У входа в виртуальную мышеловку

На следующий день, в субботу, загадочное вечернее письмо дало мне возможность побездельничать иначе, как бесполезной игрой в шахматы. Я решил поискать кафе «Элефантен» в справочнике.

Следуя простейшему варианту, я посмотрел сразу во Франции; кафе не оказалось. В Польше – тоже не было. Помедлив, я открыл немецкую страничку и сразу же напал на искомое. От неожиданности и простоты решения я даже несколько разочаровался. Открыл файл и начал внимательно оглядывать интерьер загадочного заведения, организованный в стиле ретро.

Играла тихая музыка, трёхмерное изображение слонёнка с улыбкой под коротким хоботком предлагало просмотреть меню. Я увидел столик №5, укрывшийся в правом от входной двери углу. Кое-как двигая мышку, связывающую меня, согласно кибернетическим законам, с несуществующим пространством кафе, подошёл. Слонёнок оказался тут как тут, приглашающе передвинул стул, смахнул тряпочкой невидимые электронные крошки с матовой скатерти, положил меню передо мной…

Ресторан мне понравился. Но заказывать столик в каком бы то ни было ресторане, даже в самом замечательном, в мои планы не входило. И делать этого я, соответственно, не стал. Но любопытство брало своё. Записав адрес, я решил поискать другой сайт, под таким же именем в других странах Европы.

Поиски оказались безуспешными. Единственный «Элефантен» обнаружился в Эстонии. Но в нём столика под нужным номером не оказалось. Там вообще номеров не было.

Я размышлял. Путешествие в Германию займёт, учитывая дорожное утомление, день или полтора – что есть значительная потеря времени. Годы, когда я любил, лёжа на верхней полке купе, наблюдать за проползающими мимо мокрыми от дождя вокзалами, давно канули в лету: поезда не те, вокзалы не те, люди не те, да и я уже тоже не тот…