Без видимых причин - Сергей Александров

— Вы были при обмороке Нины Петровны?

— Избави бог! — замахал руками Алмазов. — У самого сердце больное!..

— В гримуборной пламя оплывших свечей освещало осунувшееся лицо Нины. Она говорила бесцветным голосом:

— Разве могла я принять его слова всерьез?.. Несчастный мальчик…

Кузнецов поднялся с места, тихо сказал:

— Не казните себя, Нина Петровна. Не ваша вина, что вы не могли ответить на его чувство.

Чуть позже Кузнецов и Маслаков шли по коридору клуба.

— Черт знает что… — говорил Кузнецов. — Простой парень — и такой театральный конец! Мало публичного самоубийства, решил любимой женщине цветы с того света прислать!

— Цветы, несчастная любовь, нашел дураков! — презрительно усмехнулся Маслаков. — Не в любви дело, а в Плюснине. Он знает что-то о прошлом Ямщикова. Сегодня в тюрьме Ямщиков уговаривал Плюснина молчать. Тот не захотел. Вот Яшмиков и застрелился.

— У тебя есть доказательства, что все обстоит именно так? — сухо спросил Кузнецов.

— Застрелился — вот доказательство.

— Больно ты прыток, — поморщился Кузнецов. — В тюрьму надо идти, поспрошать про Ямщикова — как да что.

— Я Важина домой отпустил, — сказал Маслаков.

— Обойдемся.

В коридоре появился Распутин. Увидев чекистов, пожаловался:

— Заплутал я. Из залы-то все двери запертые.

— Товарищ Распутин, ты когда в тюрьме командира своего напоследок видел? — спросил Кузнецов.

Красноармеец подумал и стал загибать пальцы:

— Арестованных принимали — не было его. Под конец из корпуса вышел, постоял и обратно. Минут так через двадцать вернулся и — бегом в канцелярию… Вышли е Важиным, и со двора… Сумной какой-то. — Распутин замолчал, задумался, взгляд его затуманился. Потом, глядя в пространство, он тихо, взволнованно произнес: — Как же так?.. Мы ж с ним вместе воевали… А тут — сам себя… Эх, товарищ Ямщиков…

На глазах Распутина выступили слезы, и он, стыдясь их, неуклюже вытер лицо рукавом френча.

Кузнецов смотрел на рыжего паренька с сочувствием. Лицо Маслакова было непроницаемым.

Кузнецов остановился в сводчатом темном коридоре, дождался, пока подойдет надзиратель, молча показал ему свой мандат. Надзиратель, шевеля губами, внимательно его прочитал.

— Насчет Ямщикова, — сказал Кузнецов.

— Я же объяснил, — с готовностью откликнулся надзиратель, — у шестьдесят девятой он стоял…

Кузнецов жестом прервал его, подошел к двери с номером 69, отодвинул заслонку «глазка» и недоуменно обернулся:

— Она же пустая!

— Само собой, — кивнул надзиратель. — Так что Куницына час назад в семьдесят седьмую перевели, к Синельникову. А Сердюка, что с Синельниковым сидел, — на первый этаж, в одиночку.

Кузнецов подошел к «глазку» 77-й камеры, заглянул внутрь. На нарах играли в шашки могучий старик с коротко подстриженными гвардейскими усами и тот, кто в ЧК назвал себя Куницыным.

— Куницын молодой, — шепотом сообщил надзиратель.

Чекист кивнул, отошел от двери.

— Значит, Ямщиков его Плюсниным назвал? Не путаешь?

— Точно, Плюсниным.

— Давай, друг, условимся: о нашем разговоре — ни душе.

— Не сомневайтесь, товарищ Кузнецов! — восторженно сказал надзиратель, ощутив волнующий холодок приобщения к тайне. — Чего, чего, а помалкивать — умеем!

— Рисковый малый этот Плюснин, — вслух рассуждал Камчатов, расхаживая по своему кабинету, тоже с «буржуйкой», как у Кузнецова. — Каратель с бронепоезда «Цесаревич Алексей», до этого — контрразведка в Белецке, личное участие в расстрелах. И вдруг — самолично полезть в тюрьму… Н-да…

— А если Плюснина послал Мещеряков? — сказал Кузнецов. — Не зря он здесь вертится, за кордон не уходит. Что-то его держит.

— Есаул ищет связь с тюрьмой?.. — продолжая размышлять о своем, проговорил Камчатов. — Гм… А что с Ямщиковым?

— Что Ямщиков, — пожал плечами Кузнецов. — С тринадцати лет на железной дороге вкалывал, потом с белыми дрался, именную саблю заработал. Ранен тяжело. Здесь по службе — одни благодарности.

Маслаков неодобрительно слушал Кузнецова.

— И такой парень застрелился, от революции дезертировал, — задумчиво произнес Камчатов. — Неужели его так напугало появление Плюснина? Возможно, их в самом деле что-то связывало в прошлом… — Он прошелся по комнате, решительно заключил: — Значит, так: надо выяснить, где и когда пересеклись пути Плюснина и Ямщикова. — Камчатов подошел к Кузнецову — Поедешь в Белецк. Узнаешь о Плюснине все. А ты, Маслаков, дуй на родину Ямщикова. Парень, похоже, с секретом…

— А по-моему, напрасно это, товарищ Камчатов, — покачал головой Маслаков. — Плюснину все равно «вышка». А с Ямщиковым и так ясно — работал раньше на Плюснина, потом замаскировался «под красного». Теперь испугался разоблачения.

Лицо Камчатова потемнело. Он хмуро спросил:

— У тебя есть доказательства?

— Застрелился — значит, виноват, — твердо сказал Маслаков.

— Тебе сколько лет?

— Вы же знаете, восемнадцать. А что?

— А то, что смолоду запомни, для революции не только жизнь, но и честь человека свята, — сурово сказал Камчатов. — Нам не все равно, почему застрелился Ямщиков. Надо будет — ногтями землю 195 рыть станем, чтоб до правды докопаться. А если ты человека без всяких доказательств, за здорово живешь во враги записываешь — беги из ЧК со всех ног! Сам беги, пока не погнали!

Речь начальника ЧК не произвела на Маслакова никакого впечатления. Ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Для меня, товарищ Камчатов, самоубийство — лучшее доказательство, — упрямо повторил он. — Пошептался Ямщиков с палачом и пустил пулю в лоб. Видно, так перед Советской властью виноват, что верной «вышки» ждал. Вот и решил — сам. Ясно здесь все, товарищ Камчатов. И не к лицу чекистам врага выгораживать, хоть и мертвого.

Теперь Камчатов смотрел на Маслакова с холодным интересом.

— Вот ты, оказывается, какой… — тихо начал он, но его прервал стук в дверь.

В кабинет вошел рыжий Распутин, молча протянул Камчатову неровно исписанный лист бумаги. Тот прочел вслух, поглядывая на Распутина:

— «Поскольку я, красный боец» не желаю носить опозоренную царским холуем фамилию Распутин и намерен участвовать в мировой революции…»

Распутин слушал внимательно, с видимым удовольствием.

— «…прошу заменить ее на Робеспьер», — закончил Камчатов.

Озадаченный начальник ЧК поднял глаза.

— Нет больше мочи никакой, — скорбно пожаловался Распутин. — Ребята проходу не дают: ты им с царицей сын или внук?

— Робеспьер… Это кто же такой?.. Я что-то подзабыл…

— Главный французский революционер, нам товарищ Маслаков объяснял, — кивнул Распутин в сторону Маслакова.

Маслаков твердо посмотрел на Камчатова.

— Ответ какой будет? — спросил Распутин.

— Согласен. — Камчатов подошел к Распутину. — Если научишься по-французски разговаривать. Иначе какой же ты Робеспьер?

Распутин постоял, что-то соображая, почесал в затылке и решительно вышел из кабинета.

— Этот научится, — без улыбки сказал Камчатов.

Кузнецов усмехнулся. Потом серьезно сказал:

— На Белецк неделя уйдет, товарищ Камчатов, путь-то дальний.

— Значит, так: в Белецк я сам поеду, — решительно сказал Камчатов. — А ты — на родину Ямщикова.

Маслаков поднялся, молодцевато поправил ремень.

— Маслаков останется здесь, — в упор глядя на молодого чекиста, сказал Камчатов.

— Вы не правы, товарищ Камчатов, — упрямо сказал Маслаков.

— Кончен разговор, — отрезал Камчатов. — Был бы ты постарше — я бы с тобой по-иному обошелся… А Плюснина пока тревожить не будем.

На путях, у шлагбаума, Кузнецов разговаривал со старым стрелочником.

— Помните жандармского ротмистра с бронепоезда «Цесаревич Алексей»? — спросил Кузнецов. — В восемнадцатом он месяц здесь свирепствовал.

— Это Плюснина-то? — заволновался стрелочник. — Как не помнить!.. Согнали тогда казаки народ к церкви, коммунистов связанных — пятнадцать человек — выстроили и всех разом порешили… Плюснин саблей добивал…

Кузнецов достал из старенького портфеля стопку тюремных фотографий.

— Посмотрите, пожалуйста, нет ли его здесь.

Стрелочник вытер о ватник руки, осторожно взял снимки, долго и внимательно разглядывал каждый. На фотографии Куницына остановился:

— Вот он, сволочь. Только раньше усы были! Еще у него лицо дергалось, вот так — старик неловко подергал правой щекой

— Ямщиков знал этого человека?

— Плюснина? Так ведь Плюснин у Ямщикова на фатере стоял.

— Вот как, — тихо сказал Кузнецов.

— Дом справный, места много, — обстоятельно объяснял стрелочник. — А народу— Володька с матерью, других на войне поубивали. Жандарм и облюбовал под жилье.