Риск, борьба, любовь - Вальтер Запашный

Закончив этот сбивчивый монолог, укротительница резко повернулась к мужу и голосом, не терпящим возражений, скомандовала:

— Отправить! Всех отправить!

— Куда отправить, Иринушка? — испуганно попятился седоволосый красавец.

— Куда угодно — в зоопарк, в зооцирк. К черту, к дьяволу! Я не желаю рисковать!

— Но без твоего указания никто… — виновато лепетал армянин.

— Молчать! — Харьковская надменно отвернулась, собираясь уйти.

Прядь черных липких волос упала ей на глаза. Мотнув головой, дрессировщица попыталась отбросить их назад. Потерпев неудачу, поправила прическу рукой и в ярости хлопнула себя стеком по голенищу лакового сапога. От звонкого щелчка стоявший рядом со мной артист вздрогнул.

Меня же эта сценка, признаюсь, развеселила. И, чтобы скрыть улыбку, я опустил голову. Не удержавшись, кто-то в толпе отчетливо фыркнул.

Армянин уничтожающе посмотрел на нас.

— Ириночка, успокойся, — примирительно обратился он к жене. — Тебя же никто не заставляет работать.

От этих слов Харьковская вскинулась, как боевая лошадь, и начала повторять свой монолог, тем более что на горизонте показался новый благодарный слушатель — в толпу врезался тучный директор цирка. Молча выслушав тираду артистки, директор дождался паузы и робко произнес:

— На кого же вам жаловаться, Ирина Николаевна? Вас никто не неволит; вы сами работаете.

В ответ прозвучало уже знакомое:

— Я только и делаю, что прошу заменить животных, а главк только кормит меня обещаниями. Сколько можно терпеть?! Я им не девочка, чтобы так со мной обращаться!

Слушая артистку, директор одобрительно кивал, медленно высыпая на свою пухлую ладонь таблетки нитроглицерина, которым явно злоупотреблял. Наконец, проглотив сразу несколько таблеток, директор категорически заявил:

— Правильно!

Артисты, знающие руководителя Сочинского цирка как отменного хитреца, замерли в предвкушении любопытного спектакля. Все понимали: директора интересует лишь один вопрос — будут сорваны гастроли или нет. Если Харьковская действительно откажется работать, срочно придется искать ей замену, посылать телеграммы, вызывать в Сочи другую программу. Понимала это и укротительница.

Теперь взгляд толпы вновь устремился на Харьковскую. Чеканя каждое слово, артистка патетически произнесла:

— Семен Александрович, я понимаю всю сложность ситуации и попробую еще раз. Но только из уважения к вам.

— Стоит ли, Ирина Николаевна, — дипломатично начал директор, вытирая белоснежным платком толстую шею. — Может быть, лучше не рисковать. Отменим представления — и все.

— Нет-нет, — возразила Харьковская, уже боясь отступить от сказанного, — попробую еще раз.

— Молодец! — напыщенно произнес директор. — Вы настоящая патриотка и героиня. Вот, — своей маленькой пухлой рукой он показал на укротительницу, — смотрите на эту женщину! Вот у кого вам всем следует учиться!

Харьковская, как видно, осталась довольна произведенным эффектом. Совершенно успокоившись, она вместе с мужем направилась в гардеробную. Ничего не понимающий армянин канючил по дороге:

— Ириночка, как это понять — ты только что кричала, что не можешь работать, а теперь говоришь, что опять войдешь в клетку? Это же безумие! Ради чего рисковать? Неужели ты, Харьковская, боишься потерять авторитет?! Помилуй, тебя весь Союз знает! Ты хоть понимаешь, что делаешь?!

— Тише ты! — злым шепотом осадила мужа укротительница. — Начну не начну, вечером будет видно. Я же не собираюсь портить отношения с директором цирка, он нам с тобой еще не раз пригодится.

Жалея о том, что мне не удастся дослушать до конца этот любопытный диалог, я вышел во двор. Там кипели страсти. Несколько спорщиков жарко обсуждали поведение дрессировщицы.

— Она говорит «пусть забирает, кто хочет»! — горячился один. — И при этом понимает, что львы признают только одного хозяина и подчиняются только ему. Разве можно передать такую группу чужому человеку?! Иринушка права, когда требует полной замены.

— Еще бы не права, — поддержал говорившего коренастый акробат, изображающий на манеже статую и весь перемазанный бронзовой краской. — Какой дурак решится войти к этим львам в клетку! Тем более, — акробат важно поднял сверкнувший на солнце бронзовый палец, — что мы работаем в тропической зоне, а львы здесь особенно активны! Так что, ребятки, пакуйтесь. Наши гастроли в этом славном городе подошли к концу.

Я стоял в тени, стараясь не вмешиваться в этот дилетантский спор.

— Да, братцы, дрессура самого высокого класса тут бессильна, — высокопарно произнес саксофонист, кивнув в сторону клеток. — Смотрите, какие битюги! Разве с ними сладишь?!

— А по-моему, — сказал кто-то, — сама дрессировщица уже в том возрасте, когда начинаешь оберегать себя от всяких случайностей. Не хочет расписываться в собственном бессилии, вот и валит все на львов. Они, между прочим, кругленькую сумму стоят, а их спишут, в сущности, в утиль. Очень они нужны в зоопарках! А молодой дрессировщик, глядишь, и справился бы. «Гулка» — это, конечно, неприятно, но это же не навсегда. Только, помяните мое слово, Ирина Николаевна не потерпит, чтобы ее посрамил другой дрессировщик.

— Я слышал, — вмешался ловитор[1] из группы Силантьевых, — что существует метод воздействия на «загулявших» хищников.

— Это какой же? — насмешливо спросил бронзовый акробат, видимо, считающий себя специалистом в вопросах дрессуры.

— Укрощение, — ответил Силантьев. — Дрессура — это одно, а укрощение — совсем другое. Вот Макс Борисов, говорят, запросто ломает своих львов. Пять-шесть недель не кормит и лупит почем зря, пока не присмиреют.

— Ужас какой! — жалостливо выдохнула молоденькая гимнастка.

Мне захотелось вмешаться и внести ясность. Прекрасно зная Макса Антоновича Борисова, я не мог стерпеть явного поклепа и сделал шаг вперед.

Это движение немедленно заметил бронзовый коллега.

— А, мечтатель! — ехидно заорал он. — Увидел теперь, что такое хищники?! А слабо войти к ним, особенно если их неделек пять продержат голодными?

Подавив вспышку гнева, я заложил руки за спину и холодным тоном ответил:

— Надо будет, войду. Ирина Николаевна, поди, боится, что мы с братьями ей конкуренцию составим. А то мы поразмялись бы! А ты, бронзовый друг мой, заботился бы лучше о том, чтобы чаще стойки жать. А то увидел львов — у тебя руки и задрожали. Нехорошо, публика заметить может!

— Я-то жму, — тут же откликнулся оппонент, — вот ты попробуй выжать из главка для себя группу таких кисок. Обеспечишь себе счастливую, спокойную и, главное, долгую жизнь!