Жизнь волшебника - Александр Гордеев

мешать ей, выходит в ограду, сидит на чурке, ковыряясь

спичкой в зубах, поглядывая на село – туда, где Тоня его сегодня даже и не ждёт. Он видит свет,

упавший из комнаты, где должна спать тёща. Зачем она его включила? Вчера она улеглась в

темноте. Продолжая ковыряться в зубах, Роман отходит в сторонку и застывает, как столб. На

окнах не задёрнута даже тюль, уж не говоря о занавесках. Тёща раздевается при полном, ярком

свете. Она стягивает через голову платье, расправляет его на спинке стула. На ней неожиданно

оказывается красивое красное ажурное бельё: бюстгальтер и маленькие трусики. Тело её плотное,

смуглое, упругое. Но больше поражает другое. Раздевается она явно на показ. Это как-то

неуловимо заметно. Всегда видно, когда женщина раздевается просто сама для себя, а когда

демонстративно для кого-то. Снимая оставшееся, Гуляндам Салиховна делает это длинно,

затянуто. Расстегнув бюстгальтер, картинно освобождает свою большую, но ещё довольно свежую

грудь, как-то свободно качнув ей туда-сюда, а, стянув трусики, дерзко проходит по комнате и,

взглянув в окно (как кажется Роману, прямо на него) гасит, наконец, свет. И это растворение света

тоже кажется заворожено медленным…

Да уж, тут не просто кадр, мелькнувший в окне, как было когда-то с Зинкой, а целое кино! Ещё

несколько минут Роман стоит перед потухшим экраном, пока не вспоминает о спичке, застрявшей в

зубах. И что это было? Зачем она это делает? Она что, белены объелась? Что у неё на уме? Она

что же специально провоцирует его, выводя, так сказать, на чистую воду? Ничего себе наживка-

приманочка! Ох, чего только в жизни не бывает! Роман садится на чурку, сам находясь в состоянии

чурки, не в силах точно расценить, что именно с ним творится. Будь это какая-то посторонняя

женщина, то, конечно же, это представление возбудило бы его. Но стриптиз с участием тёщи

вносит полный дисбаланс во все чувства и реакции. Хотя, если честно, то баланс-то тут тоже есть.

Да ещё какой массивный! Возбуждение приходит, причём какое-то не совсем правильное,

извращённое, и от этого куда более сильное, потрясающее.

Ух, как давно не видел он никакой новой обнажённой женщины! Вот уж поистине неожиданный

сюрприз! Спится ему сегодня, конечно, очень плохо, если спится вообще – он как-то этого и сам не

поймёт. Вечернее «кино» просматривается во сне бесконечно. И, разумеется, не только оно, к нему

прирастают и новые серии. Ведь во сне возможно всё. «Вот дурак так дурак», – думает он утром,

вспоминая всё приснившееся. Такие ночные фантазии просто не могут быть исполнимы.

На следующий день с приближением обеда Роман находит вдруг даже нечто положительное в

приезде Гуляндам Салиховны. С хозяйственной точки зрения, конечно. Ведь наверняка она сейчас

что-нибудь сварила. Но теперь её, пожалуй, следует на всякий случай опасаться. Утром он ушёл

на работу, пока она спала. На обед они идут вместе со Штефаном, которого едва удаётся

уговорить.

– Ладно, не ломайся, – успокаивает Роман смущенного венгра, – хоть поедим по-человечески.

Гуляндам Салиховну они застают за кормлением кошки, которая должна на днях окотиться.

Роман обычно кормит её как придётся, зато в доме нет мышей. Кошка вылавливает их не только в

396

доме, но и мышкует прямо в степи. Теперь же перед ней стоят две чашки: в одной – пакетный суп,

в другой – остатки вчерашней картошки.

– Ну, это уж слишком, на два-то блюда, – замечает Роман.

– Эх, мужчины, – укоризненно вздыхает тёща, – не понимаете вы женщин. Она же мать…

И за то, что они ничего этого не понимают, им предлагается единственное блюдо – суп из

пакетиков, с добавлением нескольких брусочков картофеля. Вот тебе и загадка: как эта женщина

верховодит мужем, на котором, по рассказам Нины, держится всё хозяйство? Муж делает даже то,

что в других домах не делает ни один мужчина: доит корову и прогоняет её по утрам за село в

стадо. По вкусу тёщиного супа и по тому значению, с которым она несколько раз спрашивает об

этом вкусе, ясно, что сегодняшняя готовка – событие для неё незаурядное. Конечно, она могла бы

обойтись и без пакетиков, ведь в холодильнике лежит свежая баранина, принесённая со стрижки.

Ну да ладно, указывать не будем. Штефан же, словно забывшись, хвалит этот неживой

промышленный и общественный суп напропалую. Кажется, комплиментами он очень успешно

уговаривает и возбуждает собственный аппетит, и потому ему этой приправы нужно побольше.

Роман же молчит, хлебая суп лишь потому, что если сейчас обед, то всё равно надо что-то есть.

Вечером, уже за чуть более вкусным ужином (это тоже суп, но уже с мясом), глядя на усталого,

вялого Романа, тёща для чего-то снова повторяет свою вчерашнюю фразу, только уже иным,

несколько томно-завороженным тоном:

– Удивительно: ты такой сильный, здоровый, а она такая хрупкая…

– Ну так и что? – совершенно бездумно переспрашивает Роман, не понимая, куда она по-

прежнему гребёт.

– Тяжело ей, наверное, с тобой…

Ложка у Романа остаётся в руке, а вот рука сама собой опускается на стол. Хочется уточнить: в

каком смысле тяжело? Но язык для этого вопроса не поворачивается. Имеют ли они вообще право

говорить о том смысле, который вдруг пришёл ему в голову?

– Да, я думаю, ей со мной нелегко… – мямлит он, вытягивая её на следующий шаг, чтобы хоть

что-то прояснить.

– Ты такой неуклюжий… – чуть дрогнувшим голосом продолжает Гуляндам Салиховна. – Ты,

наверное, не умеешь тонко обращаться с женщинами…

У Романа появляется дрожь в пальцах и сильный, пульсирующий ход крови по телу – как будто

внутри него кто-то медленно пошёл тяжёлыми, свинцовыми шагами. Перед глазами ускоренно

прокручивается вчерашний всё же, наверняка не случайный стриптиз. А ведь тут, как ни думай,

только слова-то её при всей несуразности обстановки и обстоятельств – это явный, без всяких

сомнений, намёк. Странно и потрясающе, но она сама втягивает его в обычную любовную

интрижку, толк в которой он ещё не совсем забыл. Но всё это так неправильно, всё это так

набекрень, что ясно и ровно соображать никак не получается. Кроме того, он не привык быть

ведомым, а проявлять инициативу здесь ни в коем случае нельзя. Возможно, это провокация.

Клюнешь и нарвёшься на чёрный, уничтожающий позор! Ведь если Гуляндам Салиховна

представит потом всё это дочери, то о семье можно будет забыть. Э-э, так не туда ли и тянет его

эта уважаемая гостья? Она ведь всегда была против их брака. И если её затея такова, то

коварство Элины просто пшик