Жизнь волшебника - Александр Гордеев

Так что сегодня я спокойна.

– Спокойна, даже помня сейчас о Тоне? – уточняет Роман.

Смугляна, вздохнув, смотрит куда-то вниз.

– Нет, я говорю вообще, теоретически, можно сказать. Когда я сказала «другая», то даже не

подумала конкретно о ней. Зря ты это уточнил. Только настроение испортил.

– Испортил настроение, напомнив о Тоне? Значит, не мучаться у тебя не выходит… Как же

сделать, чтобы ты не мучилась?

– Ты сам знаешь как.

– Как?

– Вернуться в начало наших отношений, – отвечает она и, столкнувшись с его недоумённым

взглядом, добавляет. – Нет, нет я этого не требую. Ведь тогда будет мучиться она. Её тоже жалко. А

я постараюсь не переживать. Я иду на всё это лишь потому, что вижу: у тебя это не баловство. Но

вот что именно – не понимаю. Простым плотским влечением это тоже не назовёшь…

На следующий день, когда после работы они снова едут на берег, дует холодный ветер. Тальник

шумит и серебристо колышется. Вода серая, с рябью на поверхности, у берега – тёмная пена с

мелочью мусора. Большого желания лезть в такую воду нет. Но Тоне и Роману надо помыться и

переодеться в чистое. Окунувшись, Тоня надевает платье поверх мокрого купальника.

– Пойди за кусты, отожмись, – советует ей Роман. – Так и простудиться недолго.

– Я отжалась, – отмахиваясь говорит Кармен.

– Зачем ты обманываешь?! Сейчас поедем – тебя продует.

– Я отжалась, – настойчиво повторяет она.

– Мне что, проверить или как? – рассерженно говорит Роман и осекается, заметив, что

отвернувшаяся Нина отрешённо смотрит в сторону качающегося тальника.

Всем становится неловко: всё-таки и в их свободных отношениях обнаруживаются границы.

Возвращаются молча.

393

– Ничего не скажешь, милая семейная сценка у вас получилась, – усмехнувшись, произносит

Смугляна уже дома наедине. – Оказывается, ты заботливый. Ты так мило раздражаешься на неё.

Что же ты не влез ей под подол и не проверил купальник?

– Извини, – говорит Роман, – зря я себя так повёл.

– Зря так повёл при мне, – уточняет жена. – Без меня веди себя как хочешь.

Получается, что всё совместить нельзя, увы…

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ

Тёщина подмога

Гуляндам Салиховна – тёща родная – сваливается в самую жаркую погоду, как ком снега за

шиворот. А тут ещё такое совпадение, что за три дня до её приезда Нина вместе с детьми,

загрипповавшими несмотря на лето, оказывается в больнице.

Усталые после стрижки и расслабленные от купания в тёплом, желтоватом Ононе, Роман со

Штефаном сидят на крыльце и в четыре руки чистят картошку на ужин, невольно соревнуясь и

здесь. Только здесь – в том, у кого получится тоньше и длиннее картофельная кожура. Рейсовый

автобус, проходящий невдалеке, вдруг тормозит, накрывшись хвостом собственной пыли, и

останавливается. У Романа едва ножик не вываливается из рук – столько ждал, чтобы автобус

когда-нибудь остановился именно тут. . Только Серёге-то никогда уже из него не выпрыгнуть… Не

дождавшись, пока пыль обгонит автобус и уйдёт дальше, какая-то женщина уже выгружается из

него с большим, серьёзным и неудобным чемоданом.

– Опа-па! – восклицает Роман. – Ничего себе – тёща прикатила!

Для Штефана его «опа-па!», как сигнал тревоги – он тут же, даже не сполоснув, закрывает свой

перочинник.

– Ну, тогда я пошёл.

– Да сиди ты! Ты же голодный. И не бойся её! Не все они такие, как у тебя, – успокаивает Роман,

успев, правда, подумать, что это ещё неизвестно, чья из их тёщ похлеще.

Что ж, приходится, изобразив на лице безмерное счастье и приветливость, идти навстречу.

Чемодан оказывается тяжеленным. Тёща измучена и утомлена. Причём, измучена, кажется, как

раз на величину показной приветливости зятя. Чем большую приветливость изображает он, тем

громче охает она. А охая, тёща так обвинительно жалуется на необъятные знойные просторы, на

плоскую степь, на длиннющую дорогу, как будто именно зять-то всё это тут расширил, вытянул и

распалил.

– Сейчас в автобусе я разговаривала с одним мужчиной, – вдруг ни к селу ни к городу,

хвастается она, пока они идут до ограды, – так он даже не поверил, что я еду к внукам, что я уже

бабушка…

– Конечно, как тут поверишь? Вы же так молодо выглядите, – подхватывает Роман, отметив про

себя, что в жажде комплиментов мать и дочь как близнецы и, наверное, надо будет ей как раз

побольше всего этого и впаривать.

Он предостерегающе сообщает о том, кто это там сидит на крыльце, и о том, что Нина с

ребятишками в больнице, откуда их вот-вот выпишут. Ничего страшного у них уже нет, всего лишь

простуда.

– Что ж вы так, – назидательно выговаривает Гуляндам Салиховна, – ведь за детьми нужен глаз

да глаз.

– Конечно-конечно, глаз да глаз, – тут же соглашается Роман, решив, что в этот раз он ни за что

не поссорится с ней: пусть учит, пусть говорит всё, что в голову взбредёт.

Но тёща, несмотря на всю его предупредительность, всё равно как перетянутая сердитая

струна. Роман одет в брюки и просторную майку, под которой, блестя, бугрятся мышцы,

подсушенные физической работой. И тёща, кажется, воспринимает его как продолжение всех

здешних неудобств: знойного солнца, немереных просторов и утомительных дорог. Все это ей

сегодня так надоело и наскучило… Неуютно, просто даже как-то душно становится ей уже от

одного вида своего здорового, молодого зятя. Тем более что прибыла она сюда для выполнения,

можно сказать, секретной миссии. Дочь написала ей тайное письмо с просьбой о помощи. Письмо,

как и полагается в таком случае, было туманным, но главное Гуляндам Салиховна уловила –

Роман завёл любовницу. Помощь же, по мнению Нины, требуется простая, но умная. Маме надо

всего лишь приехать в гости и немного, как ни в чём не бывало, пожить у них. И тогда все

похождения мужа прекратятся сами собой. То есть, нужно лишь потянуть время. Все эти события,

необычные для приличной женщины, не то чтобы возмутили или удивили Гуляндам Салиховну, а

как-то остро заинтересовали и даже увлекли. Слишком уж непривычными оказываются они для их

тихой, порядочной семьи. Наразмышлявшись обо всём этом по дороге, Гуляндам Салиховна

394

решает, что, пожалуй, её задача здесь будет состоять не в простом пассивном проживании, а в

какой-то другой, более активной позиции. А вот какой – это уж прояснится по ходу пьесы.

Пожарив картошку, Роман и Штефан кормят гостью. Сразу после ужина Штефан будто покурить

выходит на крыльцо и растворяется в сумерках. Роман раскидывает тёще на диване чистую

простынь, вдёргивает одеяло в свежий пододеяльник. Гуляндам Салиховна всё это время стоит,

наблюдая за ним с такой придирчивостью, словно уже в этом деле может отыскаться какой-то

порок,