Публичное одиночество - Никита Михалков

Ну уж, прямо все. Что-то я, что-то другие ребята.

Когда атмосфера на площадке легкая, творческая, это как-то само собой происходит. Огромнейшее счастье работать с азартными людьми, когда ты кидаешь реплику и на нее набрасываются мгновенно, скажем, тот же Миша Ефремов там, или Федя Бондарчук, либо Колокольников, молодой замечательный. То есть за всем за этим та легкость импровизации, которая возникает не потому, что не знают, что делать, а потому, что настолько знают, что делать, что могут от этого оторваться.

Это принципиально разные вещи.

Импровизация, потому что не знаешь текста – это чудовищно. Это беда, это катастрофа. А импровизация, которая рождена очень подробной и большой работой, – эта импровизация идет только в плюс. Вот это я ценю очень. И реплики, которые наверняка пойдут в народ, тем и хороши, что они органичны. Там много того, что, мне кажется, воспринимается зрителем живо и современно. (XV, 13)

(2005)

Интервьюер: В какой мере Вам близки воззрения князя Пожарского из «Статского советника»? Такое впечатление, что Вы купаетесь в этой роли?

Я хотел сыграть человека, который вызывает раздумья…

Кто такой руководитель антитеррористического ведомства князь Пожарский? Обыкновенный карьерист, который убивает генерала Храпова, чтобы продвинуться по службе?

Нет. Это порождение эпохи и времени. В том числе – порождение той самой мягкотелой интеллигенции, которая впоследствии стояла за занавеской и глядела, кто там – красные или белые. Если красные, мы бант повесим. Если нет – мы его снимем. И ждали, кто же наконец победит, чтобы к ним присоединиться.

Повторяю, Пожарский – продукт той самой русской интеллигенции, не всей, конечно, но довольно большой ее части.

И он сам об этом говорит Фандорину.

Многие уже писали и еще напишут, что в «Статском советнике» Вы Меньшикова переиграли. Пожарский еще и потому кажется убедительнее Фандорина.

Мы с Олегом друзья, я его очень люблю. Надеюсь, и он меня. Думаю, мы с ним представляем серьзный тандем, и это меня радует.

Олег просто был в более сложном положении, чем я. Он и сам хотел играть Пожарского, но это было условие Акунина: Меньшиков – Фандорин. Но как раз тут-то появляется самое главное, та искра между нами, которая лежит в результате каждой картины.

Фандорин – тончайший, ироничный человек, как губка впитывающий ситуацию, поэтому Олегу приходится играть на полутонах. Мы ни разу не видим, как у него рождается идея. Мы видим, как он ее осуществляет, а все остальное – это внутренний процесс: медитация, дедуктивный метод. Он считает, что зло пожирает само себя, и оказывается прав.

Поэтому говорить, что я его переиграл… У меня такой цели вообще никогда не было: переиграть кого-нибудь. Просто роль Пожарского априори предполагает иное энергетическое влияние… (XV, 14)

(2005)

Интервьюер: Говорят, в «Статском советнике» Вы целиком переписали диалоги Пожарского…

Адекватно перенести роман на экран достаточно сложно.

Но если серьезно работаешь над ролью, то должен найти всему психологическое оправдание. Я вкалывал каждый день до пяти утра, репетировал, придумывал.

Пистолет этот выскакивающий, как у Джеймса Бонда. Ведь зачем я его придумал? А как иначе я могу застрелить Грина? Через карман пальто, как в романе? Но, извините, какой идиот позволит жандарму оставить руки в кармане шубы?

Или вот: в романе нигде не сказано, чтобы Фандорин пошел и проверил, есть ли там эта дырка, куда ему прыгать. Чтобы полицейский такого уровня не пошел проверить, нет ли там внизу арматуры? Да просто приноровиться, как и куда прыгать?

Или еще: в бане Фандорин и Пожарский раздеваются догола, причем Пожарский знает, что сюда через пять минут ворвутся террористы! Он что, идиот, самоубийца?

Не сходится.

В романе можно пропустить, не это важно, но в кино необходимы точные мотивировки. У меня как у актера сразу вопрос к режиссеру и сценаристу: вы мне это объясните? Если вы объясните, я попытаюсь оправдать это как актер. Объясните или меняйте. Объяснить не получилось – пришлось многое уточнять, но это и есть творчество.

Это в «Турецком гамбите» неважно, где героиня причесывается, где завивается и кто затягивает ей корсет… В бивуаке, где одни мужики?!..

А «Статский советник» совсем другое кино. Здесь каждая мелочь имеет значение. (II, 48)

(2006)

Интервьюер: Что запомнилось в работе над «Статским советником»?

Те слова, которые говорит мой герой, они – страшные…

Многие увидели в них напоминание не о прошлом, а о будущем. (I, 122)

СТЕПЬ

(2013)

Когда я снимал картину «Урга», у меня было абсолютное потрясение…

Мой звукооператор француз Жан Уманский как-то ночью меня разбудил и говорит: иди скорей сюда. Он ушел ночью в степь и поставил девять или двенадцать микрофонов на разной высоте травы. Степь… Абсолютная тишина – ни машин, ни гудков, ничего. И вот он все это свел «на одну дорожку»…

Это была симфония!

Это что-то умопомрачительное. На разной высоте – совершенно разные звуки. Там, далеко, какой-то кузнечик, еще что-то, еще; ветер, который шелестит в траве, вообще непонятно, что за звук – кто-то прополз и так далее…

Вот это богатство, которое и есть, наверное, самое главное человеческое знание, даже не знание, а ощущение мира.

(Кстати говоря, это то метафизическое, что я хотел сделать и сделал в «Утомленных солнцем – 2». И те, кто это чувствуют – они понимают картину. Это метафизика связи всего со всем…)

Ощущение того, что ты в степи…

Если современного человека спросить, что ты слышишь? Он скажет: птицу, кузнечика, цикаду и еще что-то, но когда я надел наушники, то услышал симфонию степи, невероятную абсолютно, которой нам никогда не понять, если мы в нее не погрузимся… (XV, 77)

СТЁБ

(2011)

Сейчас все человекообразное подвергается осмеянию, остракизму, стёбу.

Как бы меня ни пытались потом обвинить: «Да что он несет!», я уверен – никогда не сможет жить полноценной жизнью большая страна, если в ней нет чего-нибудь такого, над чем нельзя стебаться. Не потому что тебя потом в тюрьму посадят, а потому, что ты сам этого не можешь.

Ведь ты не можешь вслух сказать, что твоя мать проститутка, не можешь, даже если это правда, у тебя язык не может повернуться… (XV, 51)

СТИЛЬ

(1978)

Я никогда не задумывался… какой стиль мне присущ и какой стиль присущ моим картинам.