Кости холмов. Империя серебра - Конн Иггульден

нынче же, – выговорил сын Угэдэя. Глаза его как будто остекленели, а кожа на солнце приобрела восковой оттенок. Он едва почувствовал, как Мунке подъехал к нему на лошади вплотную, как легла ему на плечо его рука.

– Теперь, мой друг, тебе понадобятся и остальные тумены, – сказал он. – Причем все.

Субудай понуро брел в темноте. Рядом слышался сонный плеск воды. Пахло людьми и лошадьми: отсыревшей одеждой, потом, бараньим жиром и навозом; все эти запахи мешались в промозглом ночном воздухе. Настроение у Багатура было скверное: на его глазах медленно порубили в куски целый минган воинов, которые пытались по его приказу удержать мост. Со своей задачей они справились, и основные силы венгров переправляться не стали. Король Бела послал на тот берег лишь тысячу тяжелых всадников, чтобы закрепить плацдарм к утру. С огнями монгольского становища вокруг спать они не будут. И все-таки жертва монголов была не напрасной. Король Бела оказался вынужден ждать до утра, прежде чем его войска хлынут через мост, чтобы продолжить преследование монгольской армии.

Субудай устало повращал шеей, чувствуя, как хрустят позвонки. Воодушевлять людей речью или отдавать новые приказы не было смысла. Они ведь тоже наблюдали, как стоял до последнего минган. Слышали крики раненых, видели тяжелые всплески, с которыми умирающие падали в воду. Полноводная Шайо текла быстро, и так же быстро шли ко дну воины в доспехах, будучи не в силах подняться на поверхность.

Прибывающая луна заливала все вокруг своим светом. Река блестела, словно серебряная цепочка, уходя в далекую мутную мглу, в которой сейчас с тихим плеском пробирались через брод тумены. Двигались они скрытно. Этот брод, разведанный еще при первом пересечении реки после того, как монголы спустились с гор, и был ключом к замыслу Субудая. Все, что видел Бела, заставляло его думать, будто монголы бегут. А отчаянная оборона моста доказывала, что он им нужен. Потом Субудай использовал ночные часы и свет месяца, взошедшего над рекой и прилегающими к ней равнинами. Замысел, что и говорить, был рисковый, но орлок так же, как и его люди, устал отступать.

За рекой остались лишь пехотинцы. Они сидели вокруг тысяч ночных костров – вернее, не сидели, а передвигались от одного к другому, создавая видимость огромного становища. Сам же Субудай повел тумены через брод в трех милях к северу. Лошадей вели пешком, в поводу, чтобы враг передвижения не видел и не слышал. В резерве Багатур не оставил ни одного тумена. Если план провалится, то венгерский король, ворвавшись с рассветом на тот берег, сотрет пехотный заслон с лица земли.

Вдоль строя Субудай шепотом послал приказ: шагать быстрей. Чтобы перевести через реку столько людей, требуются часы, особенно если при этом еще и стараться соблюдать тишину. Вновь и вновь он посматривал вверх, где месяц своим перемещением по небосводу указывал время, оставшееся до рассвета. Войско короля Белы огромно. Понадобится целый день, чтобы как следует посчитаться за понесенные потери.

Тумены выстраивались по ту сторону реки. Лошади ржали и всхрапывали, и воины своими загрубелыми ладонями прикрывали им пасти и ноздри, стараясь заглушить эти звуки. Люди в темноте перешептывались и тихо пересмеивались: то-то будет потеха, когда они набросятся на преследовавшее их войско. Для венгров это точно станет неожиданностью. Пять дней монголы только и делали, что отступали. И вот наконец пришла пора покончить с этим и нанести ответный удар.

В сумраке Субудай различил, как улыбается Бату, подъехал рысцой, чтобы получить приказ. У самого орлока лицо было строгое.

– Твой тумен ударит по передовой части лагеря, там, где расположился их король. Застаньте их сонными и уничтожьте. Если сможете добраться до стен из мешков, раскидайте их: будет хорошо, если удастся прорваться внутрь. Приближаться как можно тише, а затем пусть за вас кричат ваши стрелы и клинки.

– Твое слово, орлок, – ответил Бату. Кажется, впервые звание Субудая он произнес без издевки.

– Я поскачу с туменами Джебе и Чулгатая, чтобы одновременно напасть с тыла. Они знают, где мы расположились, и потому в гости нас нынче не ждут. Их стены не только бессмысленны, но и вредны, поскольку враг чувствует себя там в безопасности. Мне нужно, чтобы они запаниковали, Бату. Все зависит от того, сумеем ли мы быстро их рассеять. Не забывай, они по-прежнему превосходят нас числом. Если у них хорошие командиры, то они смогут быстро собраться и перестроиться. Тогда нам придется биться до последнего, и наши потери будут огромны. И смотри не вздумай попусту разбрасываться моими воинами. Ты меня понял, Бату?

– Буду беречь их так, словно это мои сыновья, – заверил юноша.

Субудай фыркнул:

– Тогда скачи. Скоро рассвет, а тебе еще надо выйти на позицию.

Багатур наблюдал, как Бату бесшумно исчез в темноте. Сигнальные рога и барабаны молчали: враг близко и не должен ничего заподозрить. Тумен Бату построился деловито, без суеты, и на рысях пустился к венгерскому лагерю. Все свои повозки, юрты и раненых монголы оставили за заслоном пехоты: пускай обороняются как могут. Тумены скакали налегке, а потому двигались быстро и наносили удары внезапно, как и следовало.

Субудай резко кивнул самому себе. Скакать ему дальше, чем Бату, а времени в обрез. Он ловко взобрался в седло, чувствуя, что сердце в груди колотится сильнее обычного. Вообще, волнение он испытывал нечасто, и оно никак не отразилось на его лице, когда он повел на запад два последних тумена.

Король Бела проснулся от доносившегося снаружи грохота. Он вскочил, покрытый потом, и стал протирать глаза, прогоняя остатки дурного сна. Мысли путались. Ночь снаружи взрывалась голосами и звуками битвы. Бела моргнул, осознавая: это явь, а не сон.