Кости холмов. Империя серебра - Конн Иггульден

который он пересекал, когда тумены скакали на Буду и Пешт. Хороший широкий проезд из камня, по которому в ряд может скакать десяток лошадей. Можно хоть весь день держать его против латников, но венгерские лучники, обступив мост с берегов, будут осыпать их оттуда градом стрел. И тем, кто на мосту, не укрыться щитами: рано или поздно все равно подстрелят. Он тихо вздохнул:

– Эту задачу ты поручаешь мне, орлок? Еще одно самоубийственное задание, в котором мне уж точно не уцелеть? Я просто хочу убедиться, что понял твой приказ.

К его удивлению, Субудай рассмеялся:

– Нет, не тебе. Ты мне понадобишься завтра перед рассветом. Сам решай, кого пошлешь стоять на мосту. Но учти, Бату, отступать им ни в коем случае нельзя. Убедись, что они тебя верно поняли. Венгерский король должен поверить, что мы намерены уйти окончательно, бесповоротно и не развернемся против его войска в поле. Удерживая мост до последнего, мы его в этом убедим.

Бату кивнул, утаивая невольное облегчение. На расстоянии тумен Джебе пришел в движение: конники во весь дух неслись по перекинутой через реку жердочке моста. Закаленный военачальник промедлений не допускал, и на том берегу уже росло пятно из людей и лошадей. Позади послышалось пение труб, и Бату, оглянувшись, закусил губу: венгры стремительно сокращали дистанцию.

– Крови будет много, Субудай, – тихо заметил он.

Орлок окинул молодого воина оценивающим холодным взглядом:

– За свои потери мы с них взыщем. Даю слово. А теперь ступай и выбери людей. И обязательно осветите мост, когда начнет темнеть. Ошибок быть не должно. Ночь впереди хлопотная.

Тэмуге безостановочно мерил шагами коридор возле комнаты лекаря. От доносящихся оттуда приглушенных воплей ему было не по себе, но войти обратно он не решался. Из первого же надреза на плече Хасара потекла беловатая жидкость, воняющая так, что содержимое желудка запросилось наружу. Хасар тогда еще молчал, но содрогнулся, когда нож лекаря стал врезаться все глубже и глубже. Язык его еще был черен от зелья, и Тэмуге показалось, что у брата начинаются галлюцинации, когда он стал звать Чингиса. Тут Тэмуге вышел, прижав рукав к носу и рту.

За окном постепенно вечерело, но в эти дни город не утихал окончательно. Шум стоял даже в дворцовых покоях. Туда-сюда поодиночке и стайками сновали слуги, таскали все подряд, от съестного до утвари и строительных материалов. В один из моментов Тэмуге пришлось посторониться: довольно большая орава зачем-то протащила мимо здоровенную дубовую балку. Эта женщина, Сорхатани, жена его младшего племянника, взялась готовиться к осаде чуть ли не на следующий день после смерти Угэдэя. Вот бы сейчас вызвать с того света Чингисхана, чтобы вразумил сумасбродку хорошей оплеухой. Ведь и глупцу понятно, что город не удержать. Последняя надежда – это послать к Чагатаю гонца и начать переговоры. Не такой уж он безумец, единственный оставшийся в живых сын Чингисхана, чтобы на него не подействовало слово. Тэмуге сам подал идею о переговорах, но Сорхатани на это лишь улыбнулась, поблагодарила и отправила его, старика, с глаз долой. Тэмуге при этой мысли снова осерчал. Подумать только: именно сейчас, когда его мудрость и жизненный опыт так нужны державе, ему приходится иметь дело со вздорной бабой, которая в подобных вопросах ничего не смыслит. Он снова рассерженно зашагал, еще сильнее морщась от выкриков Хасара, которые становились все громче.

На это время городу нужен сильный правитель – никак не вдова Угэдэя, которая все еще оглушена горем и во всем полагается на Сорхатани. Тэмуге снова подумалось, что не мешало бы принять волевое решение. Сколько раз он оказывался в двух шагах от власти? Тогда духи, видимо, были против этого, но теперь… Теперь Тэмуге чувствовал себя так, будто сами его кости брошены по ветру. Город охвачен ужасом, страх витает в воздухе. Похоже, настало время для того, чтобы сильный человек, брат самого Чингисхана, перехватил бразды правления. Разве нет? Тэмуге вполголоса ругнулся, подумав о начальнике стражи Алхуне. Тэмуге хотел склонить его в нужную сторону, указав на то, что две женщины во главе Каракорума – это смешно. Тэмуге очень рассчитывал на его здравомыслие. А этот мужлан, вы только подумайте, покачал головой! А когда Тэмуге начал рассуждать более предметно, так и вовсе, спешно пробурчав какую-то отговорку, взял и ушел. И он, пожилой человек, остался в коридоре смотреть ему вслед.

Мысли его оказались прерваны появлением цзиньца-лекаря, который вышел в коридор, вытирая перепачканные кровью и гноем руки о фартук. В глазах Тэмуге засветилась надежда, но цзинец молча покачал головой:

– Очень сожалею. Гнойники были слишком глубоки и многочисленны. Военачальник в любом случае долго не прожил бы. К тому же он потерял много крови. Удержать его в этом мире мне не удалось.

– Что?! – Побелев от внезапного гнева, Тэмуге сжал кулаки. – Что ты такое говоришь? Он что, мертв?

Лекарь печально посмотрел на него:

– Он знал, что риск велик. Мне очень жаль, господин.

Тэмуге оттолкнул его и влетел в комнату, где смрад стоял такой несносный, что снова пришлось притиснуть к носу рукав. Хасар лежал, бездумно вперясь в потолок остекленелыми глазами. Голая грудь представляла собой сплошную чересполосицу шрамов – побелевшие зарубцевавшиеся следы тысяч битв, а руки были покрыты рубцами так густо, что почти не походили на человеческую плоть. Сейчас особенно бросалось в глаза, насколько Хасар исхудал, как туго кожа обтягивает проступающие кости. Хорошо хоть, что лекарь повернул его вверх лицом: ужас как не хотелось снова видеть те пурпурные раны с их липким тлетворным запахом. Превозмогая тошноту, Тэмуге приблизился к телу брата и все-таки сумел закрыть ему глаза, надавив на веки так, чтобы они больше не открылись.

– Кто же теперь за