Лекции по патрологии I—IV века - Н. И. Сагарда

Литературная деятельность св. Григория Нисского

Св. Григорий Нисский принадлежит к самым плодовитым и разносторонним церковным писателям; но, к сожалению, текст его творений до настоящего времени не имеет научного издания. Первое издание его в 1615 г. (иезуита Fronton du Due — Fronto Ducaeus, ум. 1624) есть, собственно, и последнее[1324]. Приготовительные работы, сделанные мавринцами для нового издания, погибли во время французской революции. У Миня перепечатано все, что было издано до него, без новой научной обработки. Критические издания Forbesius'a (1855—1861 гг.) и Oehler'a (1865 г.) остановились на самом начале. На русский язык творения св. Григория Нисского переведены при Московской духовной академии (в 8-ми частях).

Экзегетические произведения. Из сохранившихся творений св. Григория Нисского наиболее значительную по объему часть составляют экзегетические произведения, хотя не в них он проявил свои богатые дарования. Григорий был большим почитателем Оригена и его трудов, и в экзегетике он стоит под сильным влиянием герменевтического метода великого александрийского учителя. Однако в разных произведениях св. Григорий применяет этот метод в различной степени: в произведениях, преследующих учительно-догматические цели, он обычно следует историко-грамматическому методу, применяя средства научной экзегетики; но в произведениях назидательно-увещательного содержания он дает широкий простор искусственному аллегоризму — здесь он склонен чуть не в каждом слове библейского текста искать и находить целую сокровищницу нравственных наставлений, часто совершенно игнорируя буквальный смысл. Свой взгляд по этому вопросу он раскрывает и обосновывает в предисловии к «Точному изъяснению Песни Песней». Он пишет: «Поелику некоторым из принадлежащих к Церкви кажется общим правилом держаться буквы святого Писания[1325], и они не соглашаются, чтобы в нем на пользу нашу говорилось что-либо загадочно и намеками, то необходимым почитаю прежде всего перед обвиняющими нас оправдаться в этом, и именно, что не делаем ничего несообразного, стараясь в божественном и богодухновенном Писании всячески уловлять полезное для нас; так что если полезно сколько-нибудь буквальное чтение, понимаемое в том смысле, в каком сказано, то имеем уже в готовности требуемое; если же что сказано со скрытностью, загадочно, и предположительно не служит к пользе по ближайшему сего разумению, то таковые изречения, как предписывает слово, обучающее нас притчами, будем брать в ином [значении, разумея сказанное или как притчу, или как темное слово][1326], или как изречение мудрых, или как одну из загадок»[1327]. «(Апостол Павел) преподает нам один вид учения, что должно не на букве непременно останавливаться, так чтобы с первого взгляда представляющееся значение сказанного о добродетельной жизни во многом могло вредить нам, а напротив того, переходить к невещественному и умственному взгляду, так чтобы понятия плотские изменялись по смыслу и разумению после т;ого, как плотское значение сказанного отрясено будет, подобно праху»[1328]. «Все это... да будет для нас побуждением пользоваться божественными изречениями и испытывать [их], быть внимательными при чтении и всеми способами исследовать, не найдется ли где слово, которое выше разумения, представляющегося по первому взгляду, руководящее мысль к Божественному и бесплотному»[1329]. «Можно... научить необходимости такого взгляда на речения относительно к их смыслу, отвергнув который, как это некоторым угодно, по моему мнению, поступит всякий подобно тому, кто в снедь человеку на трапезе предложит хлебное произрастение, не обделав его, не обмолотив колоса, не отделив на веялке зерен от мякины, не измолов жита в муку и не приготовив хлеб по надлежащему способу печь хлебы. Посему как необделанное произрастение составляет пищу скотов, а не людей, так можно сказать, что составляют пищу скорее неразумных, нежели разумных людей и богодухновенные речения, не приуготовленные более тонким обозрением, и не только речения Ветхого Завета, но даже многие и в Евангельском учении»[1330].

Во главе экзегетических произведений св. Григория Нисского стоят два трактата: «Об устроении человека»[1331] и «Апология Шестоднева»[1332]. Оба они написаны, вероятно, в 379 г. по просьбе брата Григория — Петра, епископа Севастийского, в Армении. Первое, представляющее антропологически-догматическое исследование Быт. 1: 26, ставит своей задачей дополнить беседы св. Василия Великого «На Шестоднев», которые не раскрывают учения о сотворении человека. Оно указывает на премудрость Божию, проявленную в устройстве человеческого организма и разъясняет, каков был человек в первобытном состоянии в раю, в каком он теперь — после грехопадения и каким будет по воскресении. Второй трактат имеет в виду устранить неправильное понимание некоторых мест в беседах св. Василия Великого «На Шестоднев», опровергнуть обвинения в неполноте и в противоречиях и разъясняет некоторые вопросы, опущенные св. Василием вследствие малой доступности их пониманию его слушателей. В этих произведениях св. Григорий, подобно св. Василию, с особым вниманием следит за буквальным смыслом текста и в заключении «Апологии Шестоднева» заявляет, что он старался сохранить буквальный смысл написанного и с буквой примирить естественное воззрение [(την φυσικήν θωρίαν)].

Другим характером отличается сочинение «О жизни Моисея Законодателя»[1333]: св. Григорий стремится представить своему другу Кесарию жизнь Моисея как образец совершенной жизни, и в истории израильского законодателя хочет наглядно показать путь мистического возвышения духа к Богу; для этой цели он прибегает к самому смелому и изысканному аллегорическому толкованию, сближая события из жизни Моисея с различнейшими обстоятельствами жизни христианина и отыскивая нравственные правила в повествованиях и о Чермном море, и о медном змие, и о виноградной кисти, принесенной соглядатаями из земли обетованной.

Произведение «О надписании псалмов»[1334] ставит задачей объяснить нравоучительную цель надписаний псалмов. Оно разделяется на две части. В первой части (cap. 1—9) св. Григорий доказывает, что все псалмы в Псалтири расположены не в хронологическом, а в систематическом порядке, так чтобы последовательное чтение их возводило человека на высшие и высшие ступени нравственного совершенства; таких ступеней пять, — соответственно этому и Псалтирь разделена на пять отделов: первый (1-40 псалмы) — обращение к добродетели, второй (41-71 псалмы) — радость о ней, третий (72-88 псалмы) — созерцание небесного, четвертый (89—105 псалмы) — презрение ко всему земному и пятый (106—150 псалмы) — единение с Богом. Во второй части (cap. 10-25) дается объяснение надписаний псалмов по тексту LXX, в том именно смысле, что каждое из них непременно руководит человека к чемунибудь нравственно доброму. И здесь поставленная автором цель могла быть достигнута только при помощи аллегории. Дополнением к этому произведению служит «Беседа на шестой псалом»[1335].

Восемь бесед под заглавием «Точное истолкование Екклезиаста Соломона»[1336] (Еккл. 1—3: 13) раскрывают мысль, что эта истинно возвышенная и богодухновенная книга, содержащая в себе все нравоучение Священного Писания, отвлекает ум от чувственного и дает ему покой в отречении от всего, что представляется великим и славным в этом преходящем мире.

Пятнадцать бесед «На книгу Песнь Песней»[1337] (Песн. 1—6: 9) произнесены были при богослужении и записаны ревностными слушателями; эти записи использованы были св. Григорием при окончательной редакции комментария. Письменное изложение бесед посвящено св. Олимпиаде. Основная мысль комментария та, что в этой книге под образом отношений жениха и невесты изображается соединение человеческой души с Богом; в соответствии с этим всему содержанию книги дается таинственное значение: жених — Христос, голубица — Церковь, нисхождение жениха в сад — таинство вочеловечения, лобзание — теснейшее соединение Христа с душой и т. д.

В небольшом рассуждении «О чревовещательнице»[1338] (1 Цар. 28: 12 слл.) доказывается, что аэндорская волшебница видела не Самуила, а демона, принявшего вид пророка и обманувшего тем и ее, и Самуила.

Из Нового Завета св. Григорий изъяснял заповеди блаженства — в восьми беседах, и молитву Господню — в пяти беседах. Беседы «На блаженства»[1339], весьма настойчиво и искусно раскрывающие нравственное значение заповедей, очень высоко ценились христианами. Первая беседа «На молитву Господню»[1340]говорит вообще о достоинстве и пользе молитвы как небесного дара и лучшего средства для защиты от зла и для совершенствования в добродетели. Третья беседа в конце содержит важное в догматико-историческом отношении изложение учения о Св. Троице, которое в некоторых рукописях опущено. Но подлинность этого изложения веры не общепризнана.