Год гражданской войны - Иван Бочарников

– Идет.

Валерия положила планшет на стол, будто он всегда там и был. Аркадий ничего не заметил.

– И что там интересного?

– Да ничего, просто сообщения почитала, может, написал кто.

– И что?

– Да у меня там 298 сообщений, я не разобрала. Так, в мире что происходит посмотрела.

– И что?

– Да все то же: война на Ближнем Востоке, экономический форум, выборы какие-то. Кого это вообще интересует?

– Тебя, наверное.

– Знаешь, уже нет. Я вот пожила без новостей достаточно долго и теперь понимаю, что

они ничего не значат. Вот честно – как все эти события тебя касаются? Да никак. Большинство событий в мире вообще не важны. То есть ВООБЩЕ. Кажется, количество новостей и событий, за которыми надо уследить, начало заменять качество. И уже давно. Они никак не влияют на нашу жизнь. Всё это просто суета.

Валерия ушла куда-то за свой компьютер. Юра и Игорь готовились к съемкам в студии – они соорудили синий экран, какие-то кресла, достали спортивную атрибутику и настраивали свет.

– Присядь, пожалуйста, – крикнул мне Юра.

– Я подошел к ним и сел в кресло.

– А что мне делать?

– Так, ты смотришь футбол, играет наша сборная. Нужно будет две реакции – когда гол забили нам и когда гол забили мы. Плюс ещё просто, знаешь, сидишь, смотришь игру. И потом ещё надо поражение отыграть и то, что наши выиграли. Сможешь?

– А может вы мне какой-нибудь матч поставите на телевизоре, чтобы я это как-то естественнее делал. Я просто в футболе не разбираюсь.

– Сейчас поищем чего-нибудь, но ты просто выгляди заинтересованным, как будто на заседании комиссии по бюджету и налогам сидишь. А потом снимаем радость и печаль – и готово.

Я вошел в образ Евгения Семеновича, хотя поначалу процесс не шел вообще – мне осточертел мой синий костюм, который я все время ношу как мэр. Неужели мне не могут выдать новый? Но потом Юра принес мне куртку, сказав, что все остальные «випы» будут в куртках, так что и я должен быть в такой же. Я сидел как бы на трибуне, смотрел игру нашей сборной. Защита снова была дырявой, а нападение организовывалось по принципу «все кучей валим к воротам». Короче, игра была неудачной, я расстроился.

Потом Юра велел сымитировать радость. Я пытался вспомнить хорошую игру нашей сборной, но у меня не получилось. Тогда я вспомнил, как ходил с отцом на стадион, когда там играла местная команда. Кажется, это был шестнадцатый дивизион девятой лиги или что-то такое – короче, ничего особенного. Но впечатления у меня были самые лучшие, потому что это была живая игра и это было прекрасное время в моей жизни. Я изобразил радость, даже некое воодушевление, а потом так вскочил с оглушительным криком «Гол!», что оператор отступил назад и немного споткнулся об какие-то коробки. Юра остался доволен.

Я вышел на улицу, чтобы подышать свежим воздухом. Не знаю почему, но кроме меня всем было комфортно находится в помещёнии, которое давно не проветривали. А стоило мне открыть окно, как тут же начинались крики, что кому-то дует. В итоге я решил просто иногда дышать воздухом, потому я к нему как-то с детства привык. Через минуту ко мне подошла скрюченная старушка, которая постояла сначала чуть поодаль, а затем приблизилась.

– Вы меня убьёте?

– Я опешил от такого вопроса. У меня даже внезапно отнялся дар речи.

– Нет, не планировал.

Это всё, что я смог из себя выдавить.

– Вы – убийцы. Вы убиваете. Вы и меня убьёте.

– Не сегодня.

Если честно, я не знал, как на это реагировать. На меня напал ступор. Старушка стояла за моим правым плечом и периодически смотрела в никуда. Я медленно начал двигаться ко входу, ожидая продолжения беседы, но старушка молчала. Я скрылся за дверьми здания и успокоился. Затем я набрался смелости и посмотрел через окно на улицу и увидел, как старушка все ещё стоит там и вращается как вентилятор – из стороны в сторону. Я спрятался и затем поднялся в редакцию. Мне на встречу по лестнице спускалась Лера, видимо, покурить.

– Не ходи туда, там пока какая-то бабка сумасшедшая стоит. Заявляет, что я хочу её убить. Городская сумасшедшая, наверное.

– Ой, я с такими общалась часто, у меня пол-подъезда было. Либо сумасшедшие, либо алкоголики. В нашей стране не разговаривать с сумасшедшими нельзя.

– Это почему?

– У меня как-то друг был, в Голливуд уехал со своей короткометражкой. Пишет, значит, что его там чуть ли не на руках носят, все время встречи с продюсерами, крупные проекты предлагают. А потом он вернулся ни с чем. Он просто не понял, что его послали. Они там умеют. У них фраза «Нам надо как-нибудь вместе поработать» или «У вас очень интересные идеи» означает – «Вы нам не нравитесь». Но любой человек, получивший отказ, завтра может стать популярным, никогда не знаешь наверняка. Поэтому в Америке никому не отказывают напрямую. А у нас нельзя отказывать сумасшедшим. Я вот брала как-то интервью на ярмарке у мужика, который деревянные ложки делал. С виду – нормальный мужик, а как говорить начал – псих полный. Рассказывал, что молодежь пошла не та, их телевизор зомбирует. Я всего пересказывать не буду – бред, короче. И что ты думаешь? Он нашел какую-то учительницу в школе, вышел на конкурс городских проектов, получил денег на открытие школы ложкарей, а потом при администрации создали Комитет возрождения национальных традиций, а он его возглавил, с мэром на короткой ноге, так сказать.

– Да, бывает. Вряд ли эта бабка, конечно, выбьет себе комитет хотя бы по вязанию, но всё же.

Лера уверенно направилась на улицу, а я пошел по своим делам. Вечером того же дня я оставлял закладку близ какой-то теплоцентрали. Я огляделся по сторонам – никого не было. Только какие-то ласточки все время летали над головой. Я опустился под трубу, взялся за кирпич и отодвинул его в сторону. Там лежала сложенная вчетверо записка. Я на секунду замешкался, потому что подумал, что закладкой воспользовался ещё кто-то другой, но затем решил, что записка, возможно, предназначается мне. А если что, я ее верну. Тогда я взял листок и засунул его в карман. Свой отчет я положил под кирпич, а затем ушел.

Мне пришлось идти 10 минут, прежде чем я нашел хоть один работающий фонарь. Я встал под ним и достал записку. Она действительно была для меня. Матвей