Пусть будет гроза - Мари Шартр

бегущую вдаль дорогу, вдруг ни с того ни с сего начал все ему рассказывать – вот так, помимо воли, причем рассказывал даже то, чего не говорил ни психологам, ни медсестрам, ни учителям, ни даже родителям. Пока я изливал душу, мне казалось, что машина мчится на полной скорости. Я видел дорогу, длинную и прямую, и желтая линия разделяла трассу на правую и левую полосы, по обе стороны тянулись охровые луга, а над нами простиралось голубое небо, которое становилось все темнее и гуще. Ратсо не перебивал меня, только иногда кивал, а больше ничего. И когда я умолк минут на пятнадцать, он не пытался возобновить разговор. Он меня слушал и не осуждал. Я говорил обо всем, что перевернуло мою жизнь и жизнь других, как будто вселенную встряхнули и вывернули наизнанку. Я рассказал ему про тот день, рассказал, какое в тот день было небо, какая гроза разразилась в ту самую минуту, когда я оказался в машине скорой помощи. И про сережки медсестры, которая каждый день обо мне заботилась, про волосатые руки физиотерапевта, про первый смех мамы, когда она взглянула на себя в зеркало. Пересказал все абсурдные и идиотские подробности: например, про специальную коробочку-таблетницу – в аптеке они были только розового цвета – и про костыль, разломившийся пополам, когда я впервые попробовал им воспользоваться. Я говорил с Ратсо, но на самом деле и со всем, что вокруг, – с травинкой, шевелившейся у меня перед глазами, с синим дроздом, который улетал прочь, с черными скалами, видневшимися вдали, с подвеской-амулетом, подвешенным к зеркалу заднего вида. Я чувствовал, что меня слушают. Я рассказал про глаза отца и его потерянные килограммы, про вену у него на лбу, которая появляется, когда он на меня злится, про непонимание, которое выросло между нами, высокое как стена, про цветущий сад прошлого лета – творение моей матери, создавшей его, сидя в инвалидном кресле. Рассказал про птиц, которые пели каждое утро, и про слезы, от которых, пока они пели, промокала моя подушка. Снова рассказал о своих прыщах и признался, что мне стыдно попадаться на глаза девчонкам и мне страшно, невыносимо страшно. Вот про это всё я ему рассказал. Про муть, про стыд, про чувство вины.

А потом я умолк, и мы минимум час ничего друг другу не говорили. Ратсо продолжал вести машину, потом он заправил бак, и мы снова пустились в путь. Вскоре добрались до окраины города Мишен. Я задремал и проспал не меньше получаса, а когда проснулся, услышал, что Ратсо мне что-то говорит.

– А отцу-то твоему, наверное, очень одиноко.

– Отцу?

– Ну да, ведь он один уцелел. Думаю, это тоже тяжело. С ним ничего не случилось, а с вами – да. Очень трудно – знать, что близкие пострадали, а у тебя все хорошо, тем более что у него ведь и на работе тоже так. Не знаю… Возможно, он предпочел бы оказаться на месте твоей матери или на твоем. Возможно, он во всем винит себя. Он-то цел, а вы – нет… Но вообще-то не знаю, это всего лишь гипотеза, – закончил он.

И его голос как будто выключился.

Я прищурил глаза, я был растерян и сбит с толку. К тому же меня отвлекала «вольво», она без конца вибрировала. Иногда создавалось впечатление, будто она едет задом, – полный абсурд. А еще я опасался, что у нас вот-вот отвалится глушитель.

– Ты уверен, что залил бензину? – спохватился я.

– Ну конечно, вон датчик показывает, бак почти полный, смотри!

Я нагнулся поближе к приборной панели. Все в самом деле выглядело нормально, ни одна лампочка не мигала.

– Ладно, придется найти угол, чтобы перекантоваться, – объявил Ратсо.

– Слушай, ну что за идиотизм, так мы вообще никогда не доедем до места!

– Да, прости, Сломанный Стебель. Я тоже вожу машину как на костылях, но я стараюсь. Ты же помнишь, это универсал, а не седан!

– Да я просто переживаю, что твоя сестра будет нас ждать, вот и все. Ты ее хотя бы предупредил?

– Нет, это сюрприз. И потом, нет никакого смысла ее предупреждать.

– Пф-ф! Ну да. Если так продолжится, мы приедем ночью, – сердито буркнул я.

– Ну и ладно. Я делаю всё, что могу. А ты, по-моему, неблагодарный тип, Сломанный Стебель.

Я ничего не ответил, потому что в этом он, пожалуй, был прав. Меня это и самого злило. Я то и дело набрасывался на людей, даже на тех, которые были ко мне добры.

Мы опять съехали с шоссе на дорогу поспокойнее. Ратсо остановился на обочине. «Вольво» сильно разогрелась, и нужно было набраться терпения и подождать. Мы вышли из машины и устроились на краю луга. Я не просил его и ничем не намекал, но Ратсо сам помог мне сесть. Я это оценил.

Коротая время, мы слушали радио. Растянулись на траве. Рюкзак служил мне подушкой. Ратсо лежал в той же позе, пузом кверху.

Вдруг багажник резко распахнулся, хотя мы были метрах в четырех от машины. Шарах! Я даже засмеялся. Мне начинало нравиться безумие этих дней.

– И долго нам тут ждать? – спросил я.

– Понятия не имею. Просто иногда я что-то чувствую, и все тут. Вот сейчас, например, чувствую, что надо подождать. Когда надо будет двигать дальше, я тебя предупрежу.

– Хорошо, только не говори мне, что ты типа маг или что-то вроде того. Иногда мне кажется, что ты меня опять дуришь, как с той историей про пляску бутылки.

– В нашем племени, кстати, есть знахарь, так вот он типа колдун-целитель. Мы верим в магию, молитвы и в силу песнопений. Я тебя с ним познакомлю. Сам увидишь, он чумовой.

Я чувствовал себя прекрасно, птицы вовсю летали по серому небу, где-то пролаяла собака. Точнее, это я так решил и сказал, что это как-то странно: собака разгуливает так далеко от жилья. Но Ратсо меня поправил:

– Это луговая собачка, – объяснил он.

– А луговая собачка – это не собака? Но я слышал лай.

– Ну да, ее за это так и прозвали. Если не будешь двигаться, возможно, даже ее увидишь. Лежи и не шевелись, чувак. И молчи!

Нельзя сказать, что у меня железный пресс, хоть я и перенес сотни сеансов физиотерапии. Мне с большим трудом удалось оторвать от земли только голову – так, чтобы тело осталось лежать. Но все-таки у меня получилось, и я ее увидел! Луговая собачка была похожа на сурка, только поменьше, она была ужасно милой и мирно возилась совсем