Тысячеликая героиня: Женский архетип в мифологии и литературе - Мария Татар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сказка «Мясо языка» родом из Восточной Африки, где пересекаются исламская традиция и племенные культуры. Версия, которую я привожу ниже, была записана в Кении в 1960-х гг. в рамках проекта по сохранению традиции устного народного творчества. Она показывает, какую грандиозную роль в благополучии человека играет сказительство. За неаппетитным названием сказки скрывается энергичный нарратив, выражающий идею необходимости историй. Но даром рассказывать истории эта сказка с поразительной категоричностью наделяет одних мужчин: лишь мужчины способны говорить, петь, заботиться, кормить и лечить. Контраст в судьбах двух жен однозначно указывает на то, что истории необходимы для жизни, но в данном случае лишь мужчины понимают «тайную» силу историй и могут передавать друг другу эту тайну.
Жил-был султан во дворце со своей женой. Жена была очень несчастна. С каждым днем она худела и теряла силы. И жил в том же городе бедняк, у которого жена была румяной, здоровой и счастливой. Услыхав об этой паре, султан позвал бедняка ко двору и спросил, в чем его секрет. Бедняк ответил: «Все очень просто. Я кормлю ее мясом языка». Султан вызвал к себе мясника и велел ему скупить языки всех животных, каких только забивали в городе, и принести их во дворец. Каждый день он отсылал языки своему повару и приказывал запекать их и жарить, тушить и солить всеми возможными способами и готовить по всем рецептам, что когда-либо были записаны. Царицу кормили этими языками три или четыре раза в день, но все без толку. Она худела и слабела. Тогда султан приказал бедняку поменяться с ним женами, и бедняк скрепя сердце согласился. Он забрал себе худую царицу, а свою жену отослал во дворец. Увы, его жена тоже стала худеть и слабеть, какими бы прекрасными блюдами султан ее ни кормил. Было ясно, что и ей во дворце живется несладко.
А бедняк, возвратившись домой под вечер, приветствовал новую жену и рассказывал ей обо всем, что повидал за день, особенно о всяких забавных происшествиях. Он рассказывал ей истории, да так, что она визжала от хохота. А потом он ударял по струнам и пел ей песни, которых знал великое множество. До поздней ночи он играл и веселил ее. И – о чудо! – королева поправилась всего за несколько недель. Теперь она радовала глаз, и кожа у нее была гладкая и блестящая, как у юной девушки. Весь день она улыбалась, вспоминая все чудесные истории, которые рассказывал ей муж. Когда султан позвал ее обратно, она отказалась возвращаться. Султану пришлось самому ехать за женой, и он застал ее здоровой и счастливой. Он спросил, что же такое делал бедняк, и она все ему рассказала. Тогда-то он и понял, что значит кормить мясом языка{134}.
Задолго до того, как внимание неблагополучных супружеских пар привлекли психотерапевты и пособия по счастливой семейной жизни, им предлагали свою мудрость народные сказки. Но в сказках содержатся не только секреты удачного брака. «Мясо языка» мощно резонирует с другими сказками о языке (и языках) – сказками трагическими и полными надежды, заканчивающимися катастрофой и внушающими уверенность. «В этом особая сила историй, – замечает один критик. – В них сходятся вместе сразу все рассказчики и сливаются воедино все места действия: вот в чем их загадка и их магия»{135}. В этой сказке мы первым делом слышим о языках, вырезанных у животных, – это своеобразное напоминание об историях, где то же самое делают с людьми, лишая их возможности говорить, общаться и вступать в здоровые отношения. В «Мясе языка» муж, контролируя язык и речь, использует их как средство, способное избавить его жену от худобы и сделать ее более привлекательной. Только муж способен выйти за пределы дома – и вернуться с невероятными историями о том, что он «повидал» в тех местах, куда жене никогда не попасть. Кенийская сказка представляет собой и мудрую метафору (истории способны развлечь и придать жизненных сил), и напоминание о том, что всякий, кто обладает правом говорить и писать – как Овидий в Древнем Риме, братья Гримм в Германии или Эндрю Лэнг в Англии, – может присвоить себе сказительство как таковое. Трудно объяснить, почему Анджела Картер, собиравшая сказки о «мудрых» и «хитрых» женщинах, включила «Мясо языка» в свою «Книгу сказок»: ведь обе жены в ней практически неспособны влиять на ситуацию, а мужья легко обмениваются ими и демонстрируют – на их же примере, – как с помощью историй можно сделать женщину «радующей глаз» и «счастливой». Однако можно допустить, что сказка была включена в сборник в качестве предостережения.
Если мы взглянем на русскую сказку «Как муж отучил жену от сказок», отличающуюся образцовой лаконичностью, станет очевидно, что попытки вставить слово поперек, то есть оборвать, прервать или направить чужую речь в русло импровизации (иными словами, поучаствовать в разговоре и процессе изложения истории), мягко говоря, не приветствуются. В этой истории, записанной в середине XIX в. Александром Николаевичем Афанасьевым, русским коллегой братьев Гримм, удовольствие от рассказывания и радость от выслушивания историй вступают в конфликт, и в результате возникает жутковатая история о том, как женщин следует лишать радости от сказок – того развлечения и отвлечения, которое могло скрасить им монотонность тяжкой повседневной жизни.
Жил себе дворник. Он имел у себя жену, которая страсть как любила сказки, и запретила она пущать к себе в постойщики тех, кто не умел сказки сказывать. Ну, разумеется, мужу то убыточно, он и думает: «Как бы мне жену отучить от сказок!» Вот однажды в зимнюю пору, поздно ночью, идет себе старичок, весь иззяб, и просится переночевать. Муж выбегает к нему: «А что, – говорит, – умеешь ты сказки сказывать? Жена не велит пущать никого, кто не умеет сказки сказывать». Мужик видит – дело плохо, от холода чуть не мерзнет. «Умею», – говорит. «А долго будешь сказывать?» – «Да всю ночь».
Ну, вот хорошо. Впустили мужика. Муж говорит: «Ну, жена, вот мужик посулился всю ночь сказывать сказки, да только с тем, чтоб поперечки ему не делать и не перебивать». Мужик говорит: «Да, поперечки не делать, а то сказывать не буду». Вот поужинали, легли спать; мужик и начал: «Летела сова мимо сада, села на колоду, выпила воду; летела сова мимо сада, села на колоду, выпила воду…» И пошел твердить все одно и то же: «Летела сова мимо сада, села на колоду, выпила воду…» Хозяйка слушала, слушала, да и говорит: «Что ж это за сказка, все одно и то же твердит!» – «Так для чего же ты меня перебиваешь? Ведь я говорил, чтобы мне поперечки не делать; ведь это так уж сказка сказывается вначале, а там пойдет другое». Вот муж, услыхамши это, а ему то и нужно было, скочил с лавки и давай жену колотить: «Тебе сказано, чтоб ты не поперечила! И сказку не дала кончить!» Уж он бил-бил, бил-бил, так что жена возненавидела сказки и с тех пор зареклась сказки слушать.
Эта жесткая аллегория противопоставляет друг другу обновление, которое дает импровизация, и угнетающий эффект от механического повторения – причем побеждает, очевидно, второе. Убежденность жены в том, что слова могут создавать пространство для контакта и оживлять одновременно как говорящего, так и слушающих, но только в том случае, если рассказчик изобретателен, готов к сотрудничеству и подходит к делу творчески, – наталкивается на упрямое повторение одного и того же со стороны гостя и одобрение такого однообразного, бесконечного, до тошноты монотонного рассказа со стороны мужа. Конфликт между живым духом и мертвой буквой редко предстает в столь ярком и сжатом виде. Здесь, как и в «Мясе языка», сказительство присвоено мужчинами; больше того, они также используют и направляют его таким образом, чтобы в итоге наказать женщину за желание не только рассказывать, но и слушать истории и быть ощутимой, воплощенной частью процесса повествования.
В Японии широко распространена сказка о воробье с отрезанным языком. В ней рассказывается о женщине, которая отрезает язык птице (вы же помните, что Прокна и Филомела превратились в ласточку и соловья?), а потом подвергается наказанию за то, что оборвала чужую песню и лишила мир красоты. Ниже я привожу эту сказку в варианте, записанном в начале XX в.
В одной деревушке в Японии жил старик со старушкой-женой. Однажды утром увидала
