Московский апокалипсис - Николай Свечин

Так вот, люди Сокольницкого знают обо мне. Все их силы брошены сейчас на мою поимку. Попасться же им было бы очень некстати. Я начал одновременно ряд весьма важных операций по введению Бонапарта в заблуждение. Если они пройдут успешно – Великой армии конец. Но кольцо вокруг всё сжимается, я могу не успеть. Помните того поляка в Бутырке?

– Да. Подозрительный был пан.

– Он тоже из бюро Сокольницкого. Вчера этот человек чуть не схватил меня около Спасских казарм. Он был во главе жандармского отряда. Я едва сумел скрыться в развалинах. Кроме того, последние дни одетые по-русски поляки ходят на главных улицах: у них есть мой словесный портрет. Нужны верные люди, телохранители. Такие, как вы двое. Ну, как?

– Я согласен! – тут же сказал Ахлестышев.

– Ну и я с тобой, – пробасил налётчик.

– Очень хорошо. Вы должны только понимать, что берёте на себя дополнительные обязанности и с ними – дополнительные опасности. Например, сейчас вам придётся провожать меня до тайной квартиры на другом конце города. А утром, почти без сна, идти за Пресненскую заставу громить мужицкие обозы. Сил-то хватит?

– Опосля войны отдохнём, – бодро ответил Саша.

– Кстати спросить, Александр…

– Калинович, – подсказал Ахлестышев.

– …Калинович, а ты чего желаешь от власти за свои заслуги? Петру Серафимовичу, понятно, требуется вернуть дворянство. А тебе?

Вардалак только усмехнулся.

– Да ничего мне не надо. А что надо, власть дать не смогёт.

– Что же ты хочешь?

– Саша не приспособлен к мирному труду, – пояснил за друга Ахлестышев. – Он славный человек, но – грабитель. Берёт чужое без спросу, а при сопротивлении может и зашибить. Государство не выдаст же ему за заслуги патент на безнаказанный грабёж?

– Нет, – ошарашенно согласился штабс-капитан. – Я имел в виду что-нибудь законное…

– Бог дал путь, а чёрт дал крюк. Таков Сашин выбор. Законные виды деятельности его не интересуют. Не купцом же ему делаться, право слово?

– Да, – смутился Батырь, – торговый человек из меня не выйдет.

– Как я могу предположить, из господина Батыря получился бы хороший кандидат в команду разведчиков, – заявил Ельчанинов.

– А вот это могём! – уверенно подтвердил вардалак. – Башку там кому свинтить, налететь, погромить – всегда запросто. Обращайтесь!

– Вот! – обрадовался Пётр. – На время войны мы ему занятие нашли. Ведь с изгнанием французов из Москвы баталия с ними не кончится?

– Нет, – коротко и серьёзно ответил Ельчанинов.

– Согласен. Бонапарта можно победить, разве только взяв Париж.

– Это так.

– Пусть же наш Геркулес пока воюет, и именно в команде охотников[51]. Стоять в карауле или атаковать взводами ему не по характеру. А как кончится война, он и решит, чем заняться. Наказание за прежние грехи с него спишут?

– Спишут, – так же лаконично пообещал штабс-капитан.

– Что и требуется. Кстати, формально он беглый крепостной. Мой крепостной. И по воцарении мира должен вернуться к помещику, ха-ха! Так что, Батырь тоже заинтересован, чтобы бывший каторжник Ахлестышев снова стал дворянином. Правда, Саня?

– А то!

– Когда я верну права, то первое, что сделаю – дам своему товарищу вольную. Пусть живёт свободным человеком. А дальше как получится. Не исключаю, что Саша опять пойдёт портняжить с дубовой иглой. Тогда всё по новой: он убегает, его ловят. Пока же он солдат, и мы с ним – в вашем подчинении. Когда выступать?

– Прямо сейчас, пока не рассвело.

Ахлестышев доложился Силе Еремеевичу, и трое русских выскользнули в темноту.

– Куда нам? – спросил Саша.

– Моя квартира возле Балканского пруда.

– Славное место, – одобрил налётчик. – Мы туда зимою драться ходим.

– Зачем? – удивился Ельчанинов.

– А на кулачные бои. Как пруд замерзает, народ начинает стенка на стенку сдвигаться. Там вокруг изразцовые фабрики да колокольные заводы. Среди рабочих такие есть корпусные ребята – почти как я!

– Стало быть, те места и их жители тебе знакомы?

– Ага. Где вы поселилися?

– В Грохольском переулке, у литейщика Нефёдова.

– Это который кривой на левый глаз?

– Он самый.

– Хороший парень, духовой. Я ему о прошлую Масленицу зуб выбил.

За такими разговорами телохранители довели разведчика до места. Чтобы не попасться полякам, шли на Балканы в обход, через Миюзские улицы и Самотёку. Когда вернулись в подвал, уже светало. Отчаянов собрал своих бойцов и, как всегда, коротко и чётко расписал каждому его задачу. Главная роль в предстоящей операции отводилась Ахлестышеву. Переодетый польским капралом, он должен был объясниться с французскими постами и провести через них отряд на несколько вёрст за город. Польский мундир надел и Сила Еремеевич. Остальные экипировались, кто во что горазд, как установилось сейчас среди захватчиков. Изменили и наружный вид. Партизаны постарше подстригли себе бороды, а кто по моложе – сбрили их совсем, оставив лишь усы и бакенбарды. В новом обличии “отчаянные” выглядели непривычно. Встав в кружок, они тыкали друг в друга пальцами и покатывались со смеху. Особенно нелепо смотрелся купец Голофтев, впервые в жизни резавший растительность на лице. Он разглядывал себя в осколке зеркала и бранился:

– Срамота-то! Ну как знакомые кто увидят – хошь сквозь землю проваливайся…

Пунцовый веселился больше всех. Он дёргал Батыря за усы и издевался:

– Ну и балаган! Был русский налётчик, а стал немецкий бритый аршин![52]

– Отставить гогот! – скомандовал унтер-офицер. – Идём серьёзные. Штоб француз не усомнился.

Шесть человек в колонне по два отправились к Пресненской заставе. Завидев жёлтые отвороты на мундирах, москвичи разбегались: поляки уже заимели недобрую славу. Ахлестышев, как и полагалось настоящему шляхтичу, состроил самодовольную физиономию. Встречные французы смотрели равнодушно: партизаны у них подозрений не вызывали.

Дойдя до Поварской, Пётр остановил отряд и зашёл к знакомым гусарам. Те после сытных поминок страдали от похмелья и охотно выдали Петру свободные влачки[53] вместе с лошадью. Договорились, что экипаж саксонцам вернут к обеду и положат в него что-нибудь съедобное. Пока же за аренду расплатились осьмухой водки. Влачки поставили в голову колонны и двинулись дальше.

Пресненскую окраину пожар почти не затронул, но захватчики селились там неохотно. Строение убогое, грязное, народ хмурый и по преимуществу нищий. Армейские корпуса дислоцировались за пределами городской черты. В Кремле и на главных улицах стояли части гвардии. И те, и другие днём грабили, а к ночи возвращались на квартиры. Лишь самым жадным дня не хватало, и они мародёрствовали ещё и по ночам. Таких москвичи резали в первую очередь и прятали тела в подвалах. Оттуда наружу исходил тяжёлый трупный запах, но французы соваться в подвалы боялись. Также днём из корпусов выходили в окрестные деревни фуражиры. Это тоже было опасное занятие: казаки и крестьяне охотно их убивали, если позволяло соотношение сил. Кутузов окружил Москву со всех сторон летучими армейскими отрядами: Фигнера, Винценгероде, Сеславина, Вадбольского, Кудашова, Фонвизина, Бенкендорфа, Чернозубова… Отряды имели конницу и артиллерию и завязывали с французами целые сражения.

Шесть человек с повозкой были неотличимы от обычных фуражиров. Удивляла только их малочисленность. Именно на это указал Петру марешаль де ложи[54], начальник поста 1-го армейского корпуса. Пост помещался, немного не доходя до Ваганьковского кладбища.

– Капрал, ваша выходка – не смелость, а глупость! Вшестером идти на фуражировку! Нас вчера было полторы сотни, и то еле ноги унесли. Возвращайтесь немедленно назад за подкреплением!

– Поляки – известные храбрецы, – бодро ответил Пётр. – Мои парни отборные. Богатыри! Каждый стоит дюжины русских. Все иваны – трусы. Вот увидите, мы вернёмся в полном составе и с добычей.

Марешаль де ложи поморщился от такого бахвальства и махнул на глупых поляков рукой. Перебьют их казаки – и чёрт с дурнями!

“Фуражиры” отважно выступили из города. Ахлестышев с Отчаяновым ехали во влачках, остальные шли следом. Зайдя в поле версты на три, остановились и из фуражиров превратились в пост. Движение по дороге было не очень оживлённое. Проехало в оба конца несколько крестьянских телег. В Москву они шли пустые, в каждой – по четыре-пять суровых мужиков с топорами за поясом. Оттуда те же ребята вывозили узлы, накрытые рогожей, и косились на “поляков” весьма неприязненно… Ещё ковыляли на запад измождённые люди – искать в деревнях провизию. Раз проехал на Звенигород большой обоз из муниционных повозок под сильным прикрытием. За ним проследовали две интендантские команды в сопровождении драгун. Партизанам все они были не по зубам, и их пропустили. Наконец на дороге показались три гружёные телеги, едущие в Москву. На передней сидел ражий мужик с ухарской физиономией. Поравнявшись с постом, он снял с головы гречневик и поклонился “полякам”.