Московский апокалипсис - Николай Свечин

– Есть!

– Справитесь?

– С мужиками-то? Лысого чесать, так и масла не надо…

– Но для этого придётся выйти из города.

– Хм… А вот это, ваше благородие, трудненько сделать. Нельзя ли тут?

– Нет, в Москве поздно будет перехватывать. Надо закрыть дорогу перед Пресненской заставой, в поле.

– Французы, ваше благородие, выпустят нас за посты, только ежели нам получится прикинуться своими, – выдал Отчаянов непривычно длинную для себя фразу. – А как? По-ихнему может только Пётр Серафимыч. А прочие? Какой из Голофтеева француз? А из Батыря?

– Пойми. Если мужики проникнут в Москву, их уже не остановишь. Средь бела дня… Надо верстах в трёх от заставы, где тихо и нет никого. Можно, например, огородами пробраться в поля, а там уже выйти на дорогу.

– Можно, – согласился егерь. – Но если заметят – всем конец. Это в развалинах нас ловить дураков нет. А в поле не спрячешься.

– Надо нам нарядиться поляками, – предложил Ахлестышев.

– Почему поляками? – удивился Сила Еремеевич.

– Французы русский язык от польского не отличают. Примут нас за панов. Только надо бороды всем сбрить, или подстричь на европейский манер. А говорить с начальником караула буду я.

– Он спросит, с какой целью вы идёте за город, – предположил штабс-капитан.

– На фуражировку!

– Но ведь все польские части размещены на восточной окраине Москвы и далее в сторону Подольска! На западе их нет.

– Ну, значит, мы лезем в чужую вотчину. Это настолько по-польски, что французы не удивятся.

– А ведь, пожалуй, и поверят, – согласился Ельчанинов. – Сила Еремеевич, у тебя найдётся шесть кумплектов польского обмундирования?

– Шесть не нужно, – возразил унтер-офицер. – Пришлецы совсем износились. Ходят, как адяшки, кто во что горазд. Одна гвардия ещё соблюдает.

Втроём они порылись в сундуке и отыскали два синих мундира с жёлтыми воротниками от 5-го корпуса князя Понятовского. На одном из киверов даже оказались красный гренадёрский помпон и нашивки капрал-фурьера.

– Чур, мой! – сказал Ахлестышев.

– Конечно, – согласился Отчаянов. – Ты будешь как бы за старшего, тебе и отличие. Ваше благородие, а какое второе задание? Вы сказали, их два.

– Второе сложнее и опаснее, – нахмурился разведчик. – И много важнее, чем первое. Во дворе церкви Николы в Ямах французы поставили типографию. И выделывают в ней поддельные ассигнации достоинством в 25 и 50 рублей.

Оба партизана одновременно выругались по матери.

– Вот-вот! – продолжил Ельчанинов. – Ущерб от этой подлой проделки может стать колоссальным. Всю денежную систему нам подорвут, сволочи. Ещё перед войной через банкиров Варшавского герцогства французы распространили в наших западных губерниях фальшивок на двадцать миллионов рублей! Теперь этот станок работает в Москве. Именно такими поддельными бумажками захватчики расплачиваются с крестьянами за фураж. Война уйдёт на запад, а деньги-то останутся в обороте! Словно яд, они будут расползаться по стране. Которая и без того напрягает последние силы… Приказываю: станок уничтожить, а фабрикантов по возможности перебить.

– Слушаюсь! – унтер-офицер вытянулся во фрунт.

– Рогожские партизаны во главе с вахмистром Бершовым тебе помогут.

Глава 7 “Опасные задания”.

Отчаянов пошёл готовиться к вылазке, а штабс-капитан подозвал Сашу-Батыря.

– Спасибо вам ещё раз за содействие моему освобождению, – сказал он, крепко пожимая друзьям руки. – Только благодаря вам я могу сейчас делать то, к чему предназначало меня командование. Ещё я рад, что вы с нами. Помните, Пётр Серафимович, наш последний разговор? Вы тогда не смотрели на войну с захватчиками, как на своё личное дело. А теперь… Убили их полковника, взяли важные бумаги. Рискуете жизнью. Повторю то, что уже обещал: всё это доложу по начальству. Для вас война – ещё и возможность вернуть утраченное положение.

– Спасибо, Егор Ипполитович. Вы правы: эти негодяи такое сотворили в Москве, что даже беглому каторжнику невмоготу стало терпеть. И конечно, мы с Сашей воюем не за отмену наших приговоров. А за Россию, за Москву. Но, ежели удастся соединить одно с другим, я буду счастлив. У меня есть, зачем вернуться в общество его равноправным членом.

– Рапорт полковнику Толю с описанием вашего подвига уйдёт сегодня же. К нему будет приложено моё ходатайство о пересмотре вашего дела.

– Спасибо! У вас действительно прямая связь со штабом Кутузова?

– Да. Французы не сумели перекрыть Сокольнический лес. Он вполне проходим для смелого человека. А за лесом – казачьи посты. Мои донесения за ночь доставляют начальнику авангарда Иловайскому-четвёртому, и он немедленно пересылает их в Тарутин. Там сейчас наша армия… Самые важные из полученных сведений Толь фельдъегерем сообщает в Петербург государю. Добытые вами новости относятся именно к таким. Через неделю его величество узнает, что несправедливо осуждённый беглый каторжник Ахлестышев геройски партизанит в Москве.

Пётр не-по геройски шмыгнул носом, скрывая волнение. Неужели прежнюю жизнь удастся вернуть? Ольгу разведут с мужем-изменником, и тогда они смогут пожениться! Дай-то Бог, дай-то Бог…

Воспоминания об Ольге навели его на забытую мысль о фальшивом эмигранте.

– Егор Ипполитович! Полагаю, это интересно. Не знавали ли вы по прежней жизни некоего графа Полестеля?

– Да, мы были поверхностно знакомы. Эмигрант-роялист, бежал из Франции, коротал дни в Москве, бедствовал. Умный человек. А что? Они его схватили? Жалко графа.

– Нет. Он сейчас сам кого хочешь, схватит. Несколько дней назад Полестель попался мне в мундире полковника Главного штаба и при эскорте из элитных жандармов. В одной карете с ним ехал князь Шехонский.

– Это тот, что упрятал вас в тюрьму?

– Да.

– Хм… Про Полестеля я не знал. Элитные жандармы, Главный штаб… Спасибо: это очень важно. Вот почему французы так хорошо ориентировались в Москве с первых же дней! Полестель был шпионом и сейчас, вероятно, служит у Лелорня.

– Это что за гусь?

– Лелорнь д’Идевилль – начальник разведывательной службы Бонапарта. Хотя правильнее сказать, одной из его служб. Очень умён и образован, долго жил в России и хорошо её знает, говорит по-русски почти без акцента. Ещё в 1805 году власти подозревали Лелорня в шпионстве. Сейчас официальная должность этого господина звучит скромно: личный секретарь-переводчик императора. Тут главное слово – личный. В подчинении у Лелорня с десяток отборных людей, чиновников МИДа и офицеров. Они занимаются преимущественно бумажной работой: составляют аналитические отчёты для Бонапарта, готовят статистические материалы, ведут политическую разведку.

Всю же войсковую разведку корсиканец доверил полякам. Из тех соображений, что они лучше других знают Россию и больше других её ненавидят.

Начальником разведывательного бюро Главного штаба Великой армии состоит дивизионный генерал Михал Сокольницкий. Тоже человек незаурядный! Ещё в 1794 году на собственные средства сформировал шеститысячный отряд и храбро сражался с нами. Сам Костюшко вручил ему золотое кольцо с надписью “Родина – своему защитнику”. Попал в плен, два года просидел в тюрьме в Санкт-Петербурге. После освобождения уехал во Францию и там занялся шпионством против нашего государства. В 1799 году передал Директории важные сведения о русском экспедиционном корпусе в Италии: состав, организация, характеристики генералов. Создал собственную агентуру в наших западных губерниях.

Внимание Бонапарта Сокольницкий привлёк, составив секретную записку. Вслушайтесь в её название! “О способах избавления Европы от влияния России, а благодаря этому – от влияния Англии”. Одним зарядом – двух зайцев… Прочитав записку, Бонапарт приблизил к себе генерала, а с началом войны поручил ему разведку в войсках. Кёнигсбергским декретом от 15 июня 1812 года Сокольницкий был прикомандирован к персоне императора. Его должность – одна из самых высокооплачиваемых во всей армии: 12 000 франков месячного жалования! Бюро генерал укомплектовал исключительно поляками. Ещё в его подчинении состоит эскадрон гидов-переводчиков главной императорской квартиры. В нём, помимо тех же поляков, служат и русские из числа отбросов: беглые, переметнувшиеся пленные и просто изменники.

Так вот, люди Сокольницкого знают обо мне. Все их силы брошены сейчас на мою поимку. Попасться же им было бы очень некстати. Я начал одновременно ряд весьма важных операций по введению Бонапарта в заблуждение. Если они пройдут успешно – Великой армии конец. Но кольцо вокруг всё сжимается, я могу не успеть. Помните того поляка в Бутырке?

– Да. Подозрительный был пан.

– Он тоже из бюро Сокольницкого. Вчера этот человек чуть не схватил меня около Спасских казарм. Он был во главе жандармского отряда. Я едва сумел скрыться в развалинах. Кроме того, последние дни одетые по-русски поляки ходят на главных улицах: у них есть мой словесный портрет. Нужны верные люди, телохранители. Такие, как вы двое. Ну, как?