Оправдание Шекспира - Марина Дмитриевна Литвинова

Колет (1466-1519), декан собора Св. Павла в Лондоне, человек высоконравственной жизни, знаток и толкователь посланий апостола Павла. Ученые-гуманисты не знали проклятия языковых барьеров – они писали, говорили и переписывались на латыни.

Это было действительно европейское сообщество ученых.

Перелистаем годы, как страницы. Во второй трети века Эразм, чья религиозная доктрина была в какой-то степени предтечей протестантизма, становится неугоден католическому клиру. Книги его запрещены. Ученые подвергаются гонениям. Горят костры инквизиции. А в европейском воздухе носится идея создания ученого содружества. В конце века центр науки – Прага, где находился тогда двор императора Священной Римской империи Рудольфа II. Австрийский писатель и драматург Франц Грилпарцер написал о Рудольфе трагедию «Борьба в семействе Габсбургов», в ней участвуют Рудольф II, его злокозненный брат Матиас и самый близкий друг герцог Юлиус Брауншвейгский. Написанию пьесы предшествовало серьезное историческое исследование. В ней Рудольф говорит Юлиусу: Замыслил орден я создать – не кровь,

Не доблесть будут отличать его;

Участник будет зваться Рыцарь Мира.

Из всех народов буду выбирать [76].

(Опять интересное совпадение. В «Исповедании» розенкрейцеров читаем: «Приглашаем и допускаем в наше братство достойных из всех народов, кто разделит с нами свет Господень…» [77])

Известно, что Ратленд проявлял интерес к императору. Его секретарь в январе 1612 года сообщил ему о смерти Рудольфа Второго, прибавив, что императором стал его брат Матиас. Это несчастное развитие в скором времени привело к Тридцатилетней войне, нанесшей германским княжествам тяжелейший урон.

Как раз в это время (все взаимосвязано) наука делает веерный рывок, но на ее пути религиозные догматы, которые отстаиваются применением костров и пыток. Пробудившийся разум, однако, не остановишь, накоплены опытные данные; и умник Бэкон, видя опасности, грозящие отовсюду, и понимая, что «Новое знание», несмотря ни на что, проложит себе дорогу, тоже мечтает создать в Англии (и на континенте) под эгидой просвещенного монарха ученое братство. Во второй книге сочинения «О достоинстве и приумножении наук» (выходит в свет в 1623, одновременно с Первым Фолио) Бэкон пишет: «Природа создает отношения братства в семье, занятия ремеслами устанавливают братство в цехах, божественное помазание несет с собой братство среди королей и епископов, обеты и уставы устанавливают братство в монашеских орденах, и, конечно, невозможно, чтобы точно таким же образом благодаря наукам и просвещению не возникло бы и благородное братство среди людей, ибо сам Бог носит имя “отца света”» [78]. Впервые эта мысль изложена еще в 1605 году в «Развитии знания» («Advancement of Learning», book two). Там вторая ее часть выражена иначе: «…конечно, подобным же образом не может не быть братства наук и просвещения, отцовство которого следует отнести к Богу, ибо его называют Отцом света и просвещения» («…so in like manner there cannot but be a fraternity in learning and illumination, relating to that paternity which is attributed to God, who is called the Father of illuminations or lights» [79].) Как перекликаются «свет Господень» розенкрейцеров и «Бог – отец света»! (Вполне возможно, что идея создания общества ученых, несущих божественный свет знания, родилась в Праге при дворе Рудольфа II.) Университеты Европы весьма вяло обмениваются информацией, сетует Бэкон в этом абзаце, а это общение абсолютно необходимо для развития наук; хвалит иезуитов, учебные заведения которых постоянно связаны между собой, хотя и находятся в разных странах. Стало быть, уже в 1605 году Бэкон думает о необходимости братства ученых. Причем в этой цитате можно увидеть и намек на уже существующее общество – братство ученых, приглашенных из всех народов. Как замечательно, что у ученых был тогда общий язык общения – латынь.

Но еще лет десять до того в Грейз-инн, лондонском юридическом университете, Бэконом был придуман орден Шлема.

В его Уставе в зачатке те мысли о подчинении природы, которые Бэкон так полно развернул в «Новой Атлантиде», опубликованной после его смерти. Существует предположение, что под маской «шутейного» ордена Бэкон начинает возводить по кирпичику тайное ученое общество. Тайное – ведь в 1600 году в Венеции был сожжен Джордано Бруно, отказавшийся отречься от своего представления о мире. Возможно, шутейный орден Шлема, созданный для рождественских празднеств зимой 1594-1595 года, и был предтечей ордена розенкрейцеров, который даже в годы розенкрейцерского бума в Европе называли «орденом невидимок». А в записной книжке Бэкона «Промус» (1595) есть такая строка (F 97 b): «Plutos Helmett; secrecy, Invisibility» («Шлем Плутона /головной убор Афины, потрясающей копьем;/ секретность, невидимость»). Все эти клочки информации должны быть соединены и осмыслены, и написана обновленная история розенкрейцеров. Наметки ее уже сейчас имеются у разных авторов, и прежде всего у Франсис Йейтс.

Для нас главное свидетельство существования розенкрейцеров не столько их уставы 1614 и 1615 годов, вышедшие в Германии, сколько маски Джонсона, написанные им для английского двора. После скандальной пьесы «Черт выставлен ослом» (1616 год) Бен Джонсон перестал писать для театра. «Вести из Нового Света, открытого на Луне» (1620 год) – первая маска, написанная и поставленная с огромным успехом по возвращении из пешего путешествия в Шотландию еще в царствование короля Иакова; вторая – «Триумф Нептуна» (1624-1625); «Счастливые острова и их союз» 1627 года написан уже при Карле Первом для придворного празднования 6 января Двенадцатой ночи (протестантское Крещение, праздник трех волхвов, принесших дары младенцу Иисусу, последний день рождественских каникул). Во всех трех масках, написанных с 1620 по 1627 год, Бен насмешливо поминает розенкрейцеров. «Счастливые острова» – диалог духа Иофиила, вестника дома Юпитера, с Миерфулом (Дурнем), которому приспичило узнать правду про орден розенкрейцеров, когда эти невидимки уже сошли со сцены. (Как только появились их манифесты, множество людей на самом деле пытались их увидеть, но никому это не удавалось.) Маска очень смешная, сыграна придворными, конечно, во славу нового короля, женские роли играли придворные дамы. Бен осмеивает розенкрейцеров еще и в пьесе «Склад новостей» (1626) и поминает в поэме «Проклятие Вулкану» (дата написания неизвестна).

В 1623 году у Джонсона сгорела библиотека, где погибло много ценных книг и рукописей. И Джонсон пишет поэму «Проклятие Вулкану», в которой вопрошает бога огня, чем он заслужил его гнев. Одна из причин, полагает погорелец, – Юпитер не дал Вулкану в жены дочь Минерву (Афину Палладу), покровительницу поэтов, и с тех пор Вулкан, снедаемый злобой и ревностью, не упускал случая истребить «детей», рожденных человеческим мозгом. Но благодаря пожару, родившему эту поэму, мы многое узнаем о Бене Джонсоне, его литературных интересах, вкусах, широте не только его познаний, но и его друзей, об