Здесь слезам не верят - Евгений Щепетнов

Участок мозга, отвечающий за магию, частично уцелел и автоматически поддерживал тонкую нить контакта с Океаном Силы, только потому способность к регенерации сохранилась – не на том уровне, что раньше, но… сохранилась. Ткани тела восстанавливались феноменально быстро. И перестраивались.

Человек лежал в куче тряпья, пребывая в состоянии, подобном трансу, и не знал, что наверху, на поверхности земли кипят страсти, сравнимые по своему накалу с ураганом – его искали. Искали везде, где могли. Искали все – от друзей до врагов. Его объявили во всероссийский розыск, разослали фоторобот с приметами – «Опасный террорист, напавший на работников правоохранительных органов…»

Ему все было безразлично. Он не помнил ни друзей, ни врагов. Один, во всем мире один. Чистый лист бумаги, животное, копия человека, некогда именовавшегося Сергар Семиг.

В старом подвале, в котором никто не был уже много десятков лет, было тихо и уютно. Никто не беспокоил спящего – здесь не было даже крыс. Крысы там, где есть еда, но что можно съесть в этом подвале, не видевшем света долгие, очень долгие годы? Крысы там, где люди, там, где двуногие существа оставляют множество вкуснейших и очень питательных продуктов, там, где можно разжиться едой.

И когда у человека без имени закончилась еда и питье, инстинкт отправил его к людям – как крысу, как таракана, неизменного спутника всех людских поселений.

Человек медленно встал, выбрался из-под груды пыльного тряпья и, не отряхиваясь, пошел вперед, к пролому, через который попал в этот подвал. Он теперь неплохо видел в темноте – без цветов, как черно-белое изображение, но видел. Ночное или, скорее – подземное видение способствует выживанию, а значит, зрение должно было перестроиться в нужном ключе. И перестроилось.

Теперь человек шел не так, как тогда, когда бежал в неизвестность, спасаясь от преследователей – это был Охотник, ищущий добычу. Добычей могло стать все, что способствует выживанию, а именно – еда, питье, одежда. Не более того. Но и не менее. Попадется крыса – это тоже еда. Организм перестроится так, как нужно для выживания.

Предки людей питались сырым мясом, и ничего, дожили до котлет. Отвыкли от сырого мяса, да, но… если твой организм может автоматически подстроиться под любые условия, так о чем разговор? Главное, чтобы эта самая крыса попалась!

Но крысы, твари хитрые, разумные и очень, очень осторожные, не спешили бросаться к этому существу, неслышно крадущемуся вдоль канализационных тоннелей.

Он шел, слегка сгибаясь, когда голова чертила по своду подземелья. Неслышно утопали ноги в мягком илистом ковре, за журчанием ручейка не было слышно чавканья, когда нога в очередной раз выскакивала из липкой грязи. Идти неслышно было правильно для выживания, потому Охотник не позволял себе ни одного лишнего звука. Худой, жилистый, как гончая, он был одновременно гибким, ловким, как кошка, шаги которой не услышит ни одна мышь. Вперед, и только вперед! Не останавливаясь, не оглядываясь назад – идти туда, где, как полагал инстинкт, должны быть вода и пища.

По большому счету Охотник мог бы пить и ту мерзкую, грязную жижу, что хлюпала у него под ногами, если бы захотел. Но организм не хотел. И не потому, что знал – это мерзкое ядовитое скопление самых опасных болезнетворных бактерий в мире, и это гадко. Просто для того, чтобы нейтрализовать действие ядов и убить микробы, ему потребовалось бы слишком много энергии, а с энергией теперь большие проблемы. Не катастрофа, нет. Но проблемы. И так на лечение организма было истрачено двадцать процентов массы тела, еще немного, и придется еще сокращать объем мышц, то есть продолжить есть самого себя.

Чтобы сохранить прежнюю силу и ловкость, пришлось уменьшить объем мышц, преобразовав их, модифицировав, превратив мышцы в некое подобие мышц насекомых, способных длительное время работать не утомляясь. Да и самих мышц стало в несколько раз больше – если у обычного человека их около шестисот, у Охотника стало больше двух тысяч.

Изменились и легкие, чтобы обеспечивать мышцы возможно большим количеством кислорода, тем более в условиях подземелья, легкие увеличились в объеме, и тогда пришлось перестраивать грудную клетку, расширяя ее по требованию мозга.

Единственное, что не мог сделать мозг – это перестроить сам себя. Только время могло помочь восстановить разрушенные клетки серого вещества и полностью восстановить в нем разрушенные связи.

Охотник шел уже около трех часов и за все это время так и не увидел ничего съестного. Лишь труп собаки, полуразложившийся, сладко пахнущий тленом. Но и его Охотник есть не стал, по той же самой причине – борьба с последствиями этого «обеда» лишит последних запасов энергии.

И тогда организм принял решение выбраться наружу – туда, где концентрируется пища. Туда, где обитают люди и стоят ларьки с вкусной, питательной пищей.

Вверх! По ржавым скобам, к свету луны, звезд и фонарей!

Случайно или нет – скорее всего, нет – мозг Охотника выбрал для первого выхода на поверхность именно ночь. Скорее всего, он чувствовал время суток, как чувствуют животные, днем забирающиеся в свои норы и отсиживающиеся до наступления тьмы. Как они это делают, как чувствуют ночь, находясь глубоко под землей, можно лишь строить догадки. В мире есть много такого, что непостижимо человеческому уму, и ученые, важно надувающие щеки в попытках объяснить происходящее, могут только гадать, сооружая многотомные научные труды, бо€льшая часть из которых не стоит и медной монеты.

Как может кот, оставленный при переезде, найти своих хозяев через несколько лет, за тысячи километров от места расставания?

Как птицы находят дорогу к месту зимовки и потом возвращаются назад?

Инстинкт, говорят ученые, прикрывая этим словом свою беспомощность и незнание. Но другого объяснения происходящему нет.

«Магия!» – сказали бы в мире Сергара и были бы так же, как земные ученые, смешны в своей попытке дать определение тому, чему объяснения нет.

Он выбрался наверх в тихом дворе огромной многоэтажки, прямо между рядами тесно припаркованных автомобилей. Тяжелая крышка люка подалась под нажимом руки, почти не загромыхав, легла рядом с отверстием колодца, ничем не потревожив ночную тишину.

Охотник вылез, присел на корточки, оглядываясь по сторонам, как лесной кот, ожидающий нападения, затем взял крышку и аккуратно поставил ее на место. Нору нужно закрывать, иначе в нее может проникнуть враг.

Закончив, метнулся в сторону, за большую трансформаторную будку, и засел там, медленно поворачивая голову, сканируя местность. Тихо. Где-то далеко звучит музыка, светится окно на девятом этаже, но большинство окон темны, люди спят; чтобы попасть на работу по жутким московским пробкам, им нужно встать пораньше, чуть ли не на рассвете, а потому ложатся в постель они рано, отключая телефон, чтобы никто не мог испортить священный сон. После девяти вечера все связи с окружающим миром обрубаются, наступает время Морфея, уравнителя богатых и бедных.

Над подъездом мерцает одинокий фонарь, выхватывая из темноты машины счастливчиков, которые припарковались в безопасном месте – чем дальше в темноту, тем больше шансов, что над твоим «железным конем» надругаются – разобьют стекла, украдут или порежут колеса. Сигнализация не поможет – добежать не успеешь, да и толку-то от нее, когда машина припаркована на противоположной стороне дома, когда жалобные вопли насилуемого ворами автомобиля услышит разве что сосед из противоположного подъезда, с первого этажа, да и то если не затворил все свои многослойные пластиковые окна. Большой город тем и отличается, что всем плевать на всех – стреляй, грабь, бей – никто не выглянет, никто не поинтересуется – почему сработала сигнализация или с какой стати кто-то зовет на помощь.

Поодаль, метрах в трехстах, светятся окна продовольственного магазина, он работает круглосуточно, и круглосуточно в нем можно приобрести все, что нужно – от хлеба до колбасы и водки. Водку, само собой, с наценкой, из-под полы – проклятая власть не разрешает продавать спиртное после десяти вечера, чем очень даже радует предприимчивых продавцов, превративших торговлю запрещенной водкой в основной свой источник дохода.

Этот магазин, расположенный в спальном районе, местные называют «Полосатый» – мало кто помнит, почему. Лишь старожилы, чудом не убитые циррозом печени и нечистой наркотой, знают, что «Полосатый» некогда и был полосатым, выкрашенным так по прихоти бывшего хозяина, сгинувшего в огне бандитских разборок. Теперь этот источник удовлетворения местных алкашей покрашен обычной бежевой краской, но так навсегда и остался «Полосатым» – нет ничего прочнее традиций, особенно если они имеют под собой алкогольно-криминальную основу.

Нет в магазине прежнего хозяина, нет распивочной, где разбавляли мутной водой импортный спирт, из литра которого выходило четыре с половиной бутылки водки, но на месте осталась продавщица тетя Валя, крепкая, квадратная, вечная, как пирамида Хеопса. Есть в районе и супермаркеты, в которых можно купить гораздо больше разнообразного товара, чем предлагает «Полосатый», но не зарастает народная тропа в этот типовой бетонный куб, созданный руками солдат еще в советское время. Здесь все немного дешевле, и жизнь проще, не так как в пафосных огромных «аквариумах»-супермаркетах, лишенных харизмы купеческой лавки. У тети Вали можно одолжиться «до получки», а кроме того – продать что-то из домашнего барахла или краденое – за копейки, конечно, за пол-литра и закусь, но иногда и этого хватает, чтобы почувствовать себя счастливым. Хотя бы на одну ночь.