Здесь слезам не верят - Евгений Щепетнов

Анька давно уже воспринимала секс не как удовольствие, а как способ добычи пропитания или как неизбежность – услугу, предоставляемую особо ценному постояльцу, но сейчас вдруг почувствовала в животе некий трепет, будто бабочки, давно уже потерявшие свои разноцветные крылья, ожили и мечутся, пытаясь найти выход из истерзанного чрева бывшей продавщицы парфюмерного магазина.

Давно уже Анька не испытывала сексуального возбуждения, даже забыла, как оно и бывает! И на кого возбудилась?! На бомжа поганого, в одежде, которую он, скорее всего, нашел на помойке!

Глаза. Вот что странно. Таких глаз нет ни у кого, и в мечтах Аньки ее сказочный принц-олигарх всегда был голубоглазым блондином, высоким, широкоплечим – как этот парень, медленно и осторожно открывающий дверь в магазин.

Анька горько усмехнулась – вот он, подарок судьбы! Вот он, дар Спасителя! Голубоглазый олигарх, в драной грязной одежде! А что, каждому свое… Она как-то давно ударилась в религию, стала истово молиться, даже пить почти перестала, молила об удаче, о деньгах, которые изменят ее жизнь. И что получила? Заходит за гараж возле дома, смотрит, а там лежит куча дерьма, кто-то только что наложил. Бумажки у него не было, так взял и подтер задницу десятирублевыми купюрами. Лежат эти купюры – мятые, опоганенные – пять штук, как сейчас помнит, и с небес будто кто-то смотрит и хихикает – на, мол, тебе, просила денег?! Так получи!

Десятирублевки Анька все-таки забрала, оттерла, в этот же день добавила их к другим, почти таким же вонючим, и напилась, как свинья. Не выходила из запоя неделю – благо что постояльцы были, исправно снабжали забористым шмурдяком. Когда протрезвела, тяги к вере сильно поубавилось. Нет, крестилась, конечно, когда видела церковь, автоматически, по привычке, но стремление зайти в нее исчезло полностью. Бог – он не для нищих. Не любит он их, хотя и сказано в Библии, что все – ровно наоборот. Жизнь показывает совсем иное, увы.

Сегодня дежурил Боров – здоровенный, пузатый мужик, который на дух не переносил попрошаек и бомжей. Впрочем, а кто их любит? Бомжи и сами себя не любят, что говорить о тех, кто поставлен тащить и не пущать! Если парень ему не приглянется – выкинет из магазина, да еще и в зад наподдаст, чтобы летел веселее. Злой человек. Говорят, бабу свою поколачивает, гуляет она от него. Впрочем, от такого и загуляешь – рожа красная, губы навыворот, нос картошкой, ну урод уродом! В молодости вроде как занимался борьбой – сам хвалился, якобы чемпионом чего-то там был, «Динамо» якобы, да вот травму ноги получил, и карьера сорвалась. Он и вправду прихрамывает, точно. Ручищи толщиной как Анькина нога, сохранившая, как ни странно, девичью стройность.

Смеялись иногда, глаза закрыть, не видеть Анькину физиономию – так можно представить, что трахаешь супермодель – бедра гладкие, упругие, как у молодой девчонки! Если бы еще и не воняла…

– Пошел вон отсюда! Грязная скотина! – прогромыхал Боров, выталкивая из дверей магазина голубоглазого. – Штоб я тебя здесь не видел, вонючка!

– У меня деньги есть, я хочу купить продукты, – как-то механически сказал бомж, показывая Борову веером расставленные тысячные купюры. – Почему я не могу войти?

– Потому что ты говно! – весомо припечатал Боров, отправляя «олигарха» со ступенек крыльца. – Пшел отсюда, рвань! Надоели, бомжатины поганые!

Анька думала, что парень сейчас хлопнется о землю, но тот каким-то чудом приземлился на ноги, извернувшись, как кошка, и замер, будто раздумывая – вернуться или пойти прочь. Анька была готова поставить на то, что он сделает еще одну попытку войти в магазин, но парень вдруг повернулся и побрел прочь, так и держа в руке тощую стопку помятых купюр. И напрасно! Чуть поодаль, возле угла магазина, всегда тусовался Игорян, погоняло «Механик» – со своими отморозками. Аньку они не трогали – взять с нее нечего, трахать ее западло, а вот случайного залетного ощипать, это они запросто.

Механик (по слухам) промышлял, вскрывая машины – с парковкой у автовладельцев всегда проблемы, до машины не враз добежишь, так что «бизнес» Механика процветал – магнитолы, ну и всякая другая мутотень, которую наивный автовладелец оставил на сиденье или в бардачке своего «железного друга» – на радость шустрой бригаде воров.

Парень, который засветил деньги, будучи еще из самых что ни на есть низов социальной лестницы (можно даже сказать – из подвала, что под этой самой лестницей), был законной добычей отморозков. Ибо не фиг лоху светить деньгами, когда у «козырных пацанов» трубы горят и день не удался!

Анька едва не застонала, она хотела зазвать парня к себе, на его бабло накупить хавки и шмурдяка, а теперь – что? Плакали денежки! Голодная, опять голодная!

Шумно вздохнув, Анька сплюнула набежавшие слюни, липкие, вонючие, как вся ее жизнь. Язык по привычке коснулся острых пеньков, оставшихся вместо зубов, выбитых неизвестно где, неизвестно кем, однажды проснулась в незнакомом притоне, зубов нет, тело все болит, в синяках, и льется из нее, как из водопровода – без эскадрона гусар летучих не обошлось. Или, скорее, без Дикой дивизии, потому что вокруг гортанно реготали хачики – страшные, заросшие бородой по самые уши. Вспомнить жутко… как живой-то ушла? Неделю не выпускали, пока у нее все не распухло, как от гангрены. И почти не кормили… если не считать «кормлением» это самое дело…

Анька выдвинулась вперед, чтобы расслышать, о чем говорят с парнем отморозки, но, кроме мата, так ничего и не уловила.

А потом она замерла, как ушибленная пыльным мешком. Механик сделал резкое движение, будто хотел ударить голубоглазого (на руке его блестел кастет – он всегда с ним ходил, Анька знала), но вдруг осел на землю, будто из него вынули все кости!

Трое его подельников оказались на земле через секунды две или три. Анька видела по телевизору, как шар для боулинга сбивает кегли – бах! И полетели, покатились головастые фигурки, разлетаясь в разные стороны! Так и тут получилось. Как бил голубоглазый, чем бил, сколько ударов нанес – рассмотреть было невозможно, тем более, что там, за углом здания, было темно, если не считать сияющей, как прожектор, луны. Просто стоял парень, перед ним – стая отморозков, а потом – «взрыв»! – и все лежат. А парень медленно, как-то крадучись, идет дальше.

В голове Аньки будто что-то щелкнуло. Она рванулась вперед, быстрым шагом дошла до лежащих на земле парней, нагнулась над Механиком и… с некоторым трепетом обнаружила, что тот… мертв. Совсем мертв! То есть навсегда! Шея набок. Глаза открыты – удивленные такие, будто видит что-то, недоступное обычным людям.

Мертвы и остальные парни – один еще подергивается, хрипя и булькая разорванным горлом, другой «смотрит» назад, за спину – голова повернута на 180 градусов, третий… третий вообще страшно – под грудиной дыра, и в ней в полумраке угадывается что-то красное, мокрое – сердце?! Он ему сердце вырвал?! За считаные секунды?!

Анька едва не потеряла сознание, но тут же взяла себя в руки – ей-то чего падать в обморок от вида трупаков? Она и не такое видала! Да по телевизору еще и не такое показывают, только смотри, не напугайся, террористы всякие, бандиты, привыкли уже!

Опомнилась, когда обнаружила, что руки ее уже обшаривают карманы покойников. А что – им-то деньги зачем? Или цепочка на шее? Все одно в «Скорой помощи» обшмонают, вытащат и бабло, и рыжье! Если не в «Скорой» – мусора оберут, так чего церемониться? Ей-то деньги нужнее!

Денег, впрочем, почти и не было. Пара штук у Механика, у остальных – по сотне-две. Но и то – хлеб! Цепочка, опять же – по ходу, золотая – у Механика. Кастет брать не стала – ну его на хрен, противно. Шипастый такой, блестящий. Опасный! И где такую пакость только берут? Из Китая, наверно. Оттуда всякую же гадость тащат!

Посмотрела – спина голубоглазого белела в темноте уже метрах в ста от этого места, если бы не белый плащ – ушел бы в ночь, и с концами.

А может, и пусть идет? Убийца же! Свяжешься – «геморрой» наживешь! Но какие глаза, а? Синие, в душу смотрят!

Постояла еще секунд десять, подумала и вдруг сорвалась с места, побежала догонять. Ноги длинные – когда-то бежала по пляжу, так все оглядывались! Как в этом… сериале… забыла, как называется – про спасателей! Теперь вот одышка, а в животе что-то раскачивается, как гиря – больно так… многострадальная матка? Или печень, убитая алкоголем и отбитая кулаками недовольного жизнью собутыльника? Да кто знает, что там делается… если только рентгенолог. Или врач, который вскрывает покойников. А по ходу, недолго осталось пыхтеть. Эх, жизнь, жизнь… что ты с нами делаешь?

– Стой! Подожди! – Анька догнала голубоглазого, хотела хлопнуть его по плечу, но передумала – свернет башку, а потом ей будет все равно, извинится он перед холодным трупом или нет, мол, ошибочка вышла!

Парень обернулся, и так быстро, так резко, как волк – и взгляд какой-то волчий, глаза мерцают – зверь зверем! Враз пожалела, что догнала, точно с ним во что-нибудь вляпаешься! Но уже поздно, начала – так делай!