Историзм против эклектики. Французская историческая школа "Анналов" в современной буржуазной историографии - Юрий Афанасьев

Бродель отдавал себе отчет в том, что одной лишь исторической науке не справиться с такими большими задачами; их решение возможно лишь совместными усилиями всех социальных и гуманитарных наук. Глубокой убежденностью в этом и объясняется разносторонняя деятельность Броделя, направленная на осуществление объединения, даже принудительного, различных наук о человеке, с тем чтобы "привести их к общей проблематике, которая освободит их от множества ложных проблем, от бесполезных занятий, и после необходимого избавления от всего лишнего и выявления главного подготовить выделение на новом уровне предмета каждой из наук о человеке"[82].

Что же касается собственно истории, то она, являясь, как и социология, глобальной наукой и представляя собой, как говорит Бродель, "синтез", "оркестр", призвана изучать человеческое общество во времени и во всех формах его социальной реальности. "Я имею в виду при этом,- пишет он,- все обширные формы коллективной жизни: экономику, общественные институты и устройства и, наконец, особенно-цивилизации, любые реальности"[83].

Стремление Броделя превратить историю в синтетическую науку, которая имела бы объектом своего исследования прошлое человеческого общества в целом и как целое, заслуживает особого внимания и требует более подробного рассмотрения.

"Глобальная история" Броделя в этом смысле включает в себя три взаимосвязанных аспекта: 1) историческая действительность "эшелонирована в глубину", она слоиста, ступенчата, имеет несколько уровней, или ярусов; 2) одной из форм существования этой эшелонированной в глубину исторической действительности является единое социальное время, которое воплощается (в зависимости от глубины залегания пластов этой действительности) в различных по своей продолжительности ритмах; 3) историю человечества можно представить и познать лишь в том случае, если ее рассматривать одновременно сквозь призму временного и пространственного аспектов. Пространственный аспект—это внутренняя логика социального пространства, воплощающаяся в разнообразных формах исторической действительности, высшей среди которых является цивилизация.

Характеристику различных уровней исторической действительности и соответствующих им временных ритмов Бродель начинает с того, что было предметом традиционной историографии. Для нее было характерным повествование "на коротком дыхании" о событиях, об индивидах. Это микроистория, вписывающаяся в рамки коротких промежутков времени (le temps bref). Событие для Броделя—это "взрыв", "звонкая новость". Поскольку событие обладает целым рядом значений и связей (оно, например, может быть связано со временем, далеко выходящим за пределы его собственной длительности), Бродель полагает, что к микроистории должно применяться не время, измеряемое событиями, а время, измеряемое короткими хронологическими единицами. Масштаб этого времени соразмерен с ритмом повседневной жизни индивида. Это время журналиста, хроникера, в поле зрения которого попадают не только большие события, называемые историческими, но и явления небольшой длительности, встречающиеся во всех формах и сферах жизни: в экономике, политике, социальных отношениях, культуре и даже в природе (извержение вулкана, буря).

На первый взгляд кажется, говорит Бродель, что прошлое — это масса мелких фактов, одни из которых поражают нас, другие же, напротив, постоянно повторяясь, почти не привлекают нашего внимания. Но эта масса фактов не исчерпывает всей реальности, всех переплетений истории,через которые пробивается научное мышление.

Развитие исторической науки в первой четверти XX в., ее связи с другими науками о человеке, ее новая ориентация на социально-экономическую действительность - все это привело к тому, что в сфере истории помимо кратковременных событий оказались более продолжительные циклы, характерные для ритма экономической жизни. Изучение кривых цен и заработной платы, демографической прогрессии, развития производства, анализ товарного обращения - все это потребовало значительно более крупных масштабов времени. Появился новый способ исторического повествования, "речитативом" которого стали экономическая конъюнктура, цикл или "интерцикл", исчисляемые временными единицами в 10,25, 50 лет.

Однако и этим, по мнению Броделя, не исчерпывается вся историческая реальность. Такие, например, ее проявления, как технология, политические институты, многие явления духовной жизни, методы познания, цивилизации, обладают своим ритмом жизни и развития и относятся к истории "большой продолжительности" ("longue durée"). Это история человека вместе с окружающей его средой, довольно часто состоящая из упорных повторов, из беспрестанно возобновляющихся циклов, почти вневременная история, соприкасающаяся с неодушевленными предметами, история, которая изменяется медленно, и поэтому эти изменения с трудом могут быть отмечены наблюдателем. Главными персонажами этой истории являются "структуры", определяемые Броделем прежде всего как любые обнаруживаемые в прошлом реальности, которые противостоят времени большой · продолжительности. Их существование обусловлено воздействием космоса, географических, биологических факторов, коллективной психологии. Некоторые из этих долговременных структур становятся устойчивыми элементами жизни целого ряда поколений. Все они являются в одно и то же время и опорой, и препятствием исторического движения. Как трудно, пишет Бродель, преодолевать некоторые географические и биологические условия, некоторые пределы роста производительности труда и даже духовные факторы, ограничивающие свободу действий.

В своих работах Бродель чаще всего оперирует именно теми тремя "уровнями" исторической действительности и соответствующими этим уровням "ритмами социального времени", которые названы выше. Однако сам же он отмечает, что это в известном смысле является упрощением исторической действительности, что на самом деле можно выделить десятки, сотни различных "уровней" и соответствующих им "временных ритмов". Причем это не просто теоретическое положение, но и правило, которого он придерживался в конкретно-исторических исследованиях.

Для окончательной оценки историко-социологической концепции Броделя важно уже теперь обратить внимание на два обстоятельства.

Во-первых, следует иметь в виду, что, указывая на "многоэтажность" общественного "здания" как на предмет всей исторической науки в целом, он совершенно четко обозначает и сферу своих личных интересов - эту "почти неподвижную историю людей в их тесной взаимосвязи с землей, по которой они ходят и которая их кормит; историю беспрестанно повторяющегося диалога человека с природой... столь упорного, как если бы он был вне досягаемости для ущерба и ударов, наносимых временем"[84]. Бродель категорически утверждает, что историю в целом можно понять только при сопоставлении ее с этим необозримым пространством почти неподвижной истории. Только так можно выявить действительный фундамент исторических событий, которые вырастают из этой глубины, центра притяжения, вокруг которого вращается все. Нетрудно заметить, что в отличие от Блока Бродель отдает предпочтение тому пласту исторической действительности, где люди преимущественно ведут диалог с природой, а не между собой, т. е. собственно социальный аспект исторического процесса оказался далеко не на первом плане его научных интересов. Утверждение Броделя, что историю в целом можно понять, только если смотреть на нее сквозь призму той почти неподвижной истории, в которой царствуют перманентная неизменность, многовековые постоянства, противоречит, как видно, одному из основных правил, которым руководствовался Блок: "Наука расчленяет действительность лишь для того, чтобы лучше рассмотреть ее благодаря перекрестным огням, лучи которых непрестанно сходятся и пересекаются. Опасность возникает только с того момента, когда каждый прожектор начинает претендовать на то, что он один видит все, когда каждый кантон знания воображает себя целым государством"[85].

Чем объяснить смещение акцентов в концепции Броделя: "ближе к земле", к этим многовековым постоянствам и полунеподвижной глубине? Может быть, его стремление переориентировать в этом направлении историческую науку следует оценить как одно из проявлений той общей для всех буржуазных гуманитарных и социальных наук тенденции, о которой говорилось выше,— поворота от психологизма и межличностных отношений в сторону макросистем и структур как решающих способов объяснения действительности? Вероятно, это так. Броделю, стремившемуся сделать из истории науку, не уступающую другим наукам по уровню доказательности, по степени вооруженности современными средствами научного анализа, видимо, в большей мере импонировала та сфера, где не было простора для случая, для внезапных зигзагов, где, хотя и ценой огромных трудностей, но все-таки можно было отыскать прочные связи, долговременные структуры. Не следует сбрасывать со счетов и страстную приверженность Броделя к французской географической школе П.Видаль де Ла Блаша. На сегодня он, пожалуй, один из самых достойных продолжателей лучших традиций этой школы. Те разделы работы Броделя "Средиземное море и мир Средиземноморья в эпоху Филиппа II", где речь идет о географии человека, нельзя читать, не испытывая чувства восхищения. И дело не только в глубине, в содержательности этих разделов. Он неукоснительно следовал правилу: "Дать увидеть - так же важно, как дать понять". В его описаниях гор, прибрежных пейзажей, в которые естественно вписывается человек с его неторопливой повседневностью, есть нечто близкое и по форме, и по существу к стилю импрессионистов с характерной для них прозрачной непосредственностью, эмоциональностью и красочностью, что в сочетании с глубоким анализом делает эти страницы работы Броделя, пожалуй, наиболее яркими в его творчестве[23]. Не случайно, видимо, ему становилось "скучно" и он, по его собственному выражению, "ослабевал"[86], когда брался за хронику политических событий (она составляет третий раздел его "Средиземноморья").