Конец Пути (СИ) - Орлеанский де Грегор

— Светит ярко!

— Свои! Не стрелять! Лейтенант, полковник Аккерман прибыл!

К ним выглянул лейтенант с револьвером в руке. Он подошёл к отряду и вопросительно уставился на Аккермана.

— Что у Вас случилось, лейтенант?

— Восставшие пытаются тут пройти… Не получилось у них, я Вам скажу. Пошли они за новыми людьми. Вы наше подкрепление?

— Нет.

— Да! — тут же сказал Дункан.

— Боюсь, капитан Дункан ошибся, лейтенант. Мы не Ваша подмога.

Лейтенант уже собирался извиниться и пропустить их, как вдруг…

— Нет, лейтенант. По приказу генерала Роузмана мой отряд должен прикрывать подступы к Ставке, пока не вывезут канцелярию.

— Почему мне ничего неизвестно об этом, Дункан?! — воскликнул Аккерман. Он был вне себя от ярости.

— Потому что он был дан мне ещё по прибытию сюда. Это часть приказа на случай чрезвычайных ситуаций, план действий министерского батальона. Мы остаёмся здесь, полковник Аккерман.

— И долго Вы тут собираетесь пробыть?

— День, может два.

— И это мне ждать вас два дня?! Ваш отряд нужен мне для безопасного сопровождения до станции!

— Значит Вам придётся подождать, полковник Аккерман. Приказ вышестоящего руководства, сами понимаете.

Спорить было бесполезно. Он остался здесь, охранять баррикады… А это была не просто улица. Это был единственный способ попасть в Ставку самым быстрым способом. И хоть Филипп Август, зачинщик восстания, ровно как и мистер Бэнси, были мертвы, никто об этом не знал. Руководители оставили своим подчинённым точные приказы.

И хоть командовать огромной толпой было непросто (ибо к протестующим присоединилось много гражданских), с горем пополам им удалось отправить мятежников к Ставке.

И пока Аккерман и отряд Дункана разговаривали, к ним уже двигалось две тысячи человек с одной целью — сокрушить тиранию генерала, который, однако, уже был мёртв.

Солдаты чистили свои ружья, собирали патроны с убитых товарищей, как вдруг по улице раскатилось огромное эхо. Караульный тут же выстрелил в небо и крикнул: "Мятежники! Много!"

Но его предупреждение было бессмысленным, ибо каждый уже видел это. Сотни людей шли по улице, размахивая флагами республики. Они остановились в метрах пятидесяти от баррикад. Все солдаты легли за укрытие и высунули свои дула. Лейтенант в сопровождении сержанта вышли вперёд. К ним двинулась целая делегация. Один человек держал знамя Республики в своих руках.

Лейтенант положил одну руку на кобуру своего пистолета, а вторую руку на кортик.

— Я вас слушаю, — они стояли недалеко, потому их было прекрасно слышно.

— Мы требуем прохода к Ставке.

— По приказу генерала Роузмана, никто не имеет право пройти к Ставке во время вывоза канцелярии.

— Я рекомендую сделать это по — хорошему… Или по — плохому.

— А я предлагаю вам разойтись… — лейтенант спрятал за спиной левую руку и жестами приказал солдатам стрелять на поражение по его сигналу. — Иначе, боюсь, я вас арестую.

— Что же… По — хорошему вы не хотите. Жаль.

Когда мятежник произносил эти слова, лейтенант вытащил револьвер одной рукой, а второй приказал стрелять на поражение. Послышался залп, и около двадцати мятежников свалились назем. Взятые врасплох протестующие тут же оказались лёгкой добычей для лейтенанта. Он перестрелял их всех, кроме знаменосца. Ибо на него пуль не хватило. Тогда лейтенант быстро вытащил кортик и пырнул того в живот.

Но он тут же поплатился за свою задержку. Ибо, через секунд пять, раздался ружейный залп уже со стороны восставших. И лейтенант, и сержант упали замертво.

— Сволочи! Они убили лейтенанта! Отомстим! — закричали солдаты.

— Стреляй их! Стреляй! — воскликнул Дункан, взяв себе ружьё.

Толпа двинулась вперёд. Раненный знаменосец, упавший на колени, медленно встал и начал махать флагом. Но следующий залп поразил его уже насмерть.

Солдаты стреляли, люди падали мёртвыми или раненными. Но толпа продвигалась всё ближе к баррикадам. Аккерман вытащил револьвер и присоединился к солдатам. Когда восставшие были уже в десяти метрах от баррикад, жандармы начали убегать один за другим. Капитан Дункан, казалось, не видел этого. Он был всецело поглощён битвой. Его батальон мужественно отстреливался, а когда они чуть ли не в упор стреляли, Дункан скомандовал в штыковую. Они встали, нацепили штыки. Капитан вытащил свою саблю, и все они ринулись к противнику в ближний бой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Аккерман тоже достал саблю и побежал помогать своим. Но через пять минут остались вживых только два офицера. Они были окружены противниками. Прижавшись спинами друг к другу, они продолжали сражаться. Аккерман выхватил револьвер и быстро выстрелял все шесть патронов.

Но теперь, вместо разбойного люда, вооружённого дубинами, ножами, вперёд вышли "солдаты Арчибальда" с винтовками и револьверами. Одним залпом они уничтожили и Дункана, и Аккермана.

За два дня город практически опустел. Часть армии генерала Гана, смешанная с армией Роузмана (генерал западного фронта погиб ещё в первый день Великого Наступления), вели бои возле железнодорожной станции, где во всю шла погрузка. Полностью загрузив всю канцелярию и фураж, почти весь гарнизон столицы уже был в вагонах. Всё, что осталось — триста человек и два артиллерийских 6–ти дюймовых орудия.

Оливье сделал всё так, как его просил генерал. Он уговорил двух упрямых командиров отправить войска на восток, дабы там продолжить борьбу.

А на линии фронта творился настоящий ад. Противник перебил всех восставших за один день. Они заняли центр, запад, север города, оттеснив своего врага к станции. Это была холмистая местность, потому тут чуть ли не сразу были вырыты траншеи. Вся жандармерия, кроме одного полка, была перебита. Подполковник Блок погиб при обороне площади имени Кадэра.

Генералы Ган и Роузман сидели в своём штабе, когда к ним пришёл посыльный с железнодорожной станции.

— Погрузка завершена, Ваши Благородия. Господин Оливье оставил два вагона для вас.

— Благодарю, сержант. Мы прибудем через час.

Едва он покинул комнату, как к Гану тут же обратился Роузман.

— Генерал Ган… Берите свои войска и орудия. Я Вас прикрою.

— Что? Генерал Роузман, это же чистое самоубийство!

— Когда сюда приехал бывший генерал — фельдмаршал Август, он приказал мне во чтобы то ни стало удержать город. А после его приказ подтвердил Кадэр. Я остаюсь здесь, генерал Ган.

— Мне Вас не уговорить?

— Боюсь, что никак, — он протянул тому руку. Ган пожал её, после чего спешно начал собирать вещи.

Через час армия Гана уже была погружена на станцию. Он сидел в командирском купе вместе со всеми старшими офицерами — двумя майорами и одним полковником. Они о чем — то переговаривались и потягивали шампанское. А Ган смотрел вдаль. Армия Роузмана отсюда хорошо просматривалась. Поезда двинулись, когда он увидел, что почти все солдаты были перебиты. Он взял бинокль. Ган увидел, что Роузман вышел из своего блиндажа с оружием наперевес. Он скомандовал оставшимся с ним солдатам, судя по всему, выстрелять весь магазин…

А затем они пошли в штыковую. Едва они высунулись из окопов, военный оркестр заиграл гимн Республики, и солдаты побежали в бой. Музыка доносилась до штабного вагона, и Ган отдал последнюю честь солдатам, что вот — вот погибнут. Роузман бежал с саблей в руке.

Так закончилась битва, длившаяся всего четыре дня. Но она имела судьбоносное решение для всей страны. Только треть от армий Гана и бывшего фельдмаршала Августа уцелела. Остальные так и останутся лежать на улицах города, который превратится в ещё одну безлюдную территорию, оставленную в тылу широким наступлением.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Обездоленная, небольшая армия Республики едет на своих литерных поездах куда — то на восток… Кажется, только у командования есть призрачные надежды начать широкомасштабное наступление. Конец ли это? Для кого — то да. А для других — начало новой главы.