Непокорный - Дж. Б. Солсбери
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кингстон называет ему свое имя, и нам выдают похожие респираторы.
— Ладно, теперь я нервничаю. — Я изучаю маску в своих руках.
— Это будет весело. — Кингстон надевает респиратор на голову, а затем помогает мне надеть мой. — Пойдем.
Охранник в маске поднимает палец, показывая, что мы должны вести себя тихо, а затем открывает дверь во внутреннюю комнату.
Кингстон хватает меня за руку и ведет в огромное помещение.
Внутри нет ни звука, кроме случайного шипения того, что, как я узнала, является аэрозольной краской. Вдоль всех стен висят увеличенные версии известных картин — «Поцелуй», «Звездная ночь», «Девушка с жемчужной серьгой» — все узнаваемые произведения. Но выставленные классические картины не являются целью выставки. Вместо того чтобы гости стояли перед работами в тихом восхищении, зрителям предлагается взять банку с краской и оставить свои реакции на стене.
Мы подходим к первой картине Мондрайна «Композиция с красным, синим и жёлтым». Кингстон протягивает мне баллончик с краской и кивает, чтобы я распылила свой ответ. Между словами «скучно» и «просто» с все еще невысохшей краской я пишу «баланс». Передаю баллончик Кингстону, который отмахивается от меня и кивает, чтобы мы переходили к следующей. С каждой новой картиной я оставляю отклик, а он стоит в стороне и наблюдает. Парень отказывается от баллончика каждый раз, когда я предлагаю, поэтому в какой-то момент просто перестаю предлагать. Маски мешают нам общаться с помощью речи, но то, как Кингстон смотрит на меня, заставляет меня почувствовать, что мы говорим на языке, который выходит за рамки произносимых слов. Тишина создает интимность, а маски — ощущение анонимности, и Кингстон наблюдает за моей реакцией на каждую картину, как будто заглядывает мне в душу.
Последняя картина — классическая картина Эдварда Дега «Репетиция балета на сцене», на которой изображено множество молодых балерин, на которых смотрят мужчины в костюмах, откинувшиеся на спинки стульев.
Кингстон вкладывает мне в руку баллончик и кивает на изображение размером двадцать на сорок футов на стене. Слова «невинность», «отчаяние» и «извращенцы» написаны аэрозолем на стене, и краска стекает, словно кровь.
Он кивает мне, чтобы я приступала. А я смотрю на изображение, на красивых молодых девушек на пуантах, выставленных на показ. Зная историю, стоящую за этой картиной, что молодые девушки были бедными детьми, которых использовали в качестве проституток для богатых пожилых мужчин, я встряхиваю свой баллончик и распыляю слово «выживание».
Кингстон удивляет меня, когда хватает мой баллончик. Он подходит вплотную к картине, его рука движется быстрыми, решительными движениями. Когда парень отступает, то показывает дополнение к картине. Балерина в прыжке в шпагате, скользящая по воздуху, над всем этим, как будто мир внизу не может коснуться ее. Изображение грубое, краска стекает по стене, но послание ее свободы трудно игнорировать. Я тянусь к его руке и крепко держу. Мы стоим перед этой картиной дольше, чем перед любой другой. Наблюдаем, как незнакомцы рисуют слова «изящество», «неподвластно времени» и «невинность».
Кингстон сжимает мою руку и без слов спрашивает, закончила ли я здесь.
Я киваю, и мы выходим в комнату, где сбрасываем маски и присоединяемся к паре десятков других людей с испачканными краской пальцами, пьющих пиво, вино и безалкогольные напитки из банок.
— Это было так весело. — Я беру банку из чана со льдом. — Почему ты не участвовал?
— Мне было веселее наблюдать за тобой. — Он делает большой глоток своего пива. — Но я должен тебе замену этой рубашки.
Я смотрю вниз на несколько пятен краски, оставшихся на моей рубашке.
— Ты шутишь? Это как бесплатный сувенир.
— Кингстон! — Высокий мужчина с коротким ирокезом и татуировками на шее проталкивается сквозь группу людей и обнимает Кингстона за шею. — Ты чертов ублюдок, не думал, что ты появишься. — Взгляд мужчины скользит по мне, и золотой зуб блеснул на свету, когда он ухмыльнулся. — Я должен поблагодарить тебя за то, что уговорила его прийти?
Я наблюдаю, как его взгляд останавливается на моей покрытой шрамами щеке, и отворачиваю лицо.
— Николай, это Габриэлла. — Кингстон не сводит с меня глаз. — Это Нико. Это его шоу.
Мужчина протягивает руку, которая покрыта краской, в том числе и под ногтями.
— Приятно познакомиться с тобой, Габриэлла. Понравился такой опыт? — Он наклоняется ко мне. — Если ответ отрицательный, солги мне.
— Очень понравилось, спасибо. Это было так освобождающе. Не могу передать, как сильно мне хотелось взять фломастер в Метрополитен-музей.
— Вот именно. — Его улыбка становится шире. — Ты поняла. — Он наклоняется к Кингстону. — Она сокровище.
Мое лицо пылает.
Глаза Николая загораются.
— Вы, ребята, должны прийти на афтепати.
— Это зависит от Габриэллы, — говорит Кингстон.
— Да, звучит весело.
— Нико, поторопись! — зовет кто-то у него за спиной.
— Мне пора. — Он поворачивается, чтобы уйти. — Вечеринка в «Темпт». VIP. Я внесу тебя в список, — бросает он через плечо, уходя.
— Уверена, что хочешь пойти? — говорит Кингстон с вызовом в глазах.
— Черт возьми, да.
Он ведет меня сквозь толпу людей к выходу.
И внезапно меня поражает. По правде говоря, я думаю, что последовала бы за Кингстоном куда угодно.
ГЛАВА 15
Кингстон
Клуб находится недалеко от склада. Когда подъезжаем к VIP-стоянке, я задаюсь вопросом, не было ли ошибкой привести сюда Габриэллу.
Она фиксирует широко раскрытые глаза на очереди людей, ожидающих входа, большинство из которых одеты в какую-то комбинацию латекса и синтетики. Я веду ее за руку до VIP-входа, благодарный за множество оправданий, которые у меня были, чтобы прикоснуться к ней сегодня вечером.
Нас впускают внутрь и говорят, что афтепати проходит наверху. Габриэлла замирает на верхней ступеньке, и я прослеживаю ее взгляд до ряда шестов, на каждом из которых стоит почти обнаженная танцовщица.
Я встаю перед ней, чтобы закрыть ей вид на обнаженных женщин и мужчин в стрингах.
— Мы не обязаны оставаться. Если ты хочешь уйти…
— Ни за что. — Она отклоняется от меня, чтобы лучше видеть. — Я бы ни за что не пропустила это. — Девушка заинтриговано улыбается. — Пойдем, посидим в баре.
Мы забираемся на барные стулья перед танцорами. Габриэлла кажется очарованной — они кажутся невесомыми, пока вращаются и скользят по прутьям. Я заказываю ей мартини, а себе содовую.
— О, вау. — Она
